Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Материалы архива Л. Леончини. Том 2 - Анатолий Гейнцельман

17 октября

Плач

О родина моя нагая,Кликуша бедная моя,С тобою по страстям шагая,Слезами горькими пояВершины тысячи Голгоф,Я видел, как засохла ваяПоследних окрыленных строф.Я облик потерял ГосподнийИ златострунные крыла;Кровавых зарев преисподнейПечать с изрытого челаНе смыть до гробовой доски.Знаменья крестные рукиРодную отпустили землю,Но мертвую я не приемлю…Бежать? Куда? Но разве крысаЯ с тонущего корабля?Нет исцеленья от недуга,И скоро снежные нарциссыНавеет надо мною вьюгаИ пухом станет мне земля.

23 октября

Via Appia

Я люблю только мертвые страны,Непробудным заснувшие сном,Кристалличные мрамора раны,Спеленатые цепким плющом.

На полуденном солнце руиныМне дороже полночных столиц,Кипарисы люблю я, раиныМеж колонн, распростершихся ниц.

Там остались нетленные мощиИ конечные формы идей,Там в душистой оранжевой рощеМеж развалин не видишь людей.

Там возможно ответить как будто,Что любили мы здесь неспроста,Что века оправдает минута,Что в страданьи моем Красота!

24 октября

Пословицы

Правда в дело не годится,Ей в кивоте лишь молитьсяМожно.

Разум – это червь могильный,Что добудет в прахе пыльном —Ложно.

Сердце – голубь белоснежный,Видит в мире безнадежномГоре.

Греза – только греза – счастье,В ней свободное ненастье,Море!

29 октября

Чужие

Холодный метелицы саванПокрыл золотые поля,Запрятался с овцами Лаван,Зарылся кузнечик и тля.

Ах, бедная, бледная Пери,Зачем мы не взвились с тобойЗа неба свинцовые двериВ безбрежности зал голубой?

Зачем мы остались в сугробахИз белых, безжизненных звезд,Как будто бы в наших особахНуждается снежный погост!

Зачем, ах, зачем воплощеньяКоснулся нас тяжкий ярем?Ведь не было нам повеленьяПостроить, как Ромул и Рем,

Какой-нибудь град семихолмныйДля жалких земных муравьев,А плакал от муки огромнойДовольно и праотец Иов.

Мы, Пери, с тобой по ошибкеПопали в страданий юдоль,И создал ее без улыбки,Нечаянно Мира Король.

Не здесь мы родились наверно,Не здешние души у нас,Голгофа, Синай и ЛавернаТвердят, что мы гости на час.

В озлобленном мире обидыДля духа бессмертного нет,И вспыхнет на дне хризалидыЭдема лазурного свет!

И два мотылька бархатистыхНа Божий опустятся лугИ в чашечках звезд золотистыхНедолгий забудут испуг.

А снова подобной ошибкиНе будет во веки веков:Угрюмую землю улыбкиНе могут спасти мотыльков!

2 ноября

Нарыв

На вселенной звездами усыпанном стягеЗастывающий мечется труп,Эллиптической мира покорствуя тяге, —И на солнечный падает круп.

А на прахе земном распростерлась отчизна,Со вчерашнего утра мертвец,Но не много рыдает по мертвой на тризнеБлагородных сыновьих сердец.

Нет, как черви могильные въелись в нарывыВсе зловонные бедных мощей,У покойницы требуя жизни счастливойИ с курятиной свежею щей.

Ах, как страшно тому, кто не инок могучий,Кто не троицкий витязь Ослябль,Убежать бы! Не пустят свинцовые тучи,А воздушный разбился корабль!

Ах, взнестись бы опять по лазурной спиралиНа священном латинском крыле!Ухватиться б за вечности синие талиНа несущемся в рай корабле!

4 ноября

Ожерелья метелицы

Раскрыли ставни. Нехотя в постелиЯ потянулся и открыл глаза:Мне снились раненые капители,Полуденные снились небеса.

А тут из-за окошечек тюремныхЗамашут голые черешен ветки,Свинец небес и ржавчина подземныхТеней мою осилуэтят клетку.

Закаплет с крыш, послышится в столовойИспуганный переворотный шепот, —И день в Бастилии начнется новый,И черных мыслей заклубится копоть.

Совсем не просыпаться лучше ныне,В годину лихолетья, лихоправья,В святыней унавоженной пустыне,Где озлобленность торжествует навья.

Но чудо за оконным переплетомЯ демиурговой увидел кисти:Жемчужно-голубым были налетомВоздухи крыты райских евхаристий,

И мраморных качались ожерелийНеисчислимые на ветвях низки,И блики адамантами горели,На тополей взвиваясь обелиски.

Фатой прелестнее весенней дваждыОсиротелый расцветился сад,Но этот цвет, увы, был пух лебяжий,Накинутый на мрачный палисад,

Но этот цвет, увы, был так холоден,Что мой восторг в кристаллы застывал,И мавзолеем вертоград ГосподенКазался, выглянувшим через вал

Кладбищенский полярного собора,Мечты хранящего застывший прах,Где я под ледяной аркадой скороВ безбрежность мраморный уставлю зрак.

Ах, камнем, камнем стать бы поскорееС крестом сложенными на грудь руками,В нависших ив ледяной галерееЗапорошенным северным Гаутами.

Ах, всё забыть! позор всего творенья!Кровавую нелепость бытия!Ах, белый лист начать бы сновиденьемДругоо, полазурней, жития!

11 ноября

Стансы

Сверхъестественно зодчество мира,Объяснимого атома нет!С высочайшей вершины ПамираТолько всплеском лихи кастаньетИ псалтыри трагичным аккордомТы ответ вдохновительный дашь,По вселенной лазурным фиордамНеобузданный правя чардаш.

Сверхъестественен свиток историйЕстества и планет и людей,Сверхъестественен род инфузорий,Как под прорубью царь Берендей.И последнего цветика столаНепостижна во веки веков,А у Божьего много престолаРасцветает духовных цветков!

Размахнись же смелее, как Гордий,И клубок рассечет лезвее,Голиаф зашатается гордый,Голиаф этот – знанье твое.Только мир семицветный ребенка,И на солнышке мыльный пузырь,И на курьих ножонках избенка —Заповедный души монастырь!

Будь же тайной и ты сокровенной,Не хоти ничего изъяснить,Но пряди неустанно вселеннойГолубую фантазии нить,А из нити сотки гобеленыДля священного храма мечтыУ хрустальной струи Ипокрены,Где в безбрежность уходят мосты.

13 ноября

Гравюра

Необозримые клавиатурыПолей точены из слоновой кости,Кой-где сереют жалкие конуры,Храм-пятиглавок, бедные погосты.

Свинцовый саван туго в диком полеВесь спеленал застывший горизонт,Кой-где в снегу, чернея, как бемоли,Торчит изодранных акаций зонт.

Без цели, без толку змеит дорога,Заметены порошами пути…Как жутко всё, как холодно-убого,Как некуда творящему идти.

Но степь беспутными вокруг покрыта,Как муравьи, они грызутся всюдуВокруг давно разбитого корыта,Антихристовому доверясь чуду.

И пишет кровь на снеговом хитонеПричудливые всюду арабески,И адских рук при каждом новом стонеСлышны в метелях радостные плески.

И столько всюду истого равенства,Свободы, братства, что скорей под гору бОт долгожданного бежать вселенстваДа по льду прямо головою в прорубь!

Но в самом центре горестной гравюрыБлагоухающий лежит оазис,И сторожат его с зубчатой турыРоланд, Ламанчский Дон-Кихот, Амадис.

Над ним лазурь сияет неизменно,Как голубой колодец, в нем весна,В нем в сонных травах вьется ИпокреныСребристо-шепотливая волна;

В нем кипарисы, митры черных пинийГлядят в зеркальные вокруг бассейны,В нем храм классически-певучих линий,Меж колоннад Эол в нем тиховейный;

В нем в тереме загадочном принцесса,Шелками вышивающая шарфы,Духовные турниры без эксцессовИ робкий шепот мелодичной арфы;

В нем сам Христос с оливой ГефсиманаЗадумчиво шагает по аллеям,Как по холстам червонным Тициана,Склоняясь к скромно никнущим лилеям.

Кто чрез метелицы пойдет завесуСо мной в мечты спасительный оазис?Кто вызовется охранять принцессу,Как Дон-Кихот, Роланд или Амадис?

14 ноября

Киприда. Элегия (1903)

Три дорийских колонны с углом архитраваНа полуденном солнце извека стоят,Опаленные тихо колышутся травыИ белеет отара смиренных ягнят.

Змиевидно промеж золотистого дрокаГолубое зерцало мерцает залива,И лепечет на взморьи со страстным сироккоСеребристая в камнях горячих олива.

Погруженный, как статуя, в тень канелюры,Изможденный стоит молодой пилигрим,Чрез угрюмые яви плетущийся буриВ осененный архангела куполом Рим.

На плечах его узких простая котомка,А в бессильных руках, как у женщины, посох,И звучит его голос усталый негромко,Надорвал он его на конечных вопросах.

И в предельно разверстых глазах, опьяненных,Как на эллинистических мумий портретах,Красота отражалась путей завершенных,Как полночное небо в зловещих стилетах.

С девяти уже лет он бездомной каликойОбручился с мечтой на вершине Ай-Петри,От полярного круга к Элладе ВеликойОн за дочерью шел неутешной Деметры;

С девяти уже лет он искал АфродитыОсвященные чистою грезой уста,И кружились вокруг колыбели харитыУ него фееликие ведь неспроста.

Но увидел Киприды безглавое телоВ сиракузском музее он только намедни, —И в душе его вдруг убежденье созрело,Что близки его огнепалящие бредни.

И над мраморным торсом, казалось, приветноНаклонилась головка богини к нему,И уста ее были жемчужная Этна.Позабыл он свинцовую сзади суму,

И отрепье плаща, и отекшие ноги,Православным поклоном почтил до землиПривидение Музы трагически-строгой, —И опять зашагал по юдольной пыли.

16 ноября