Бу великий и ужасный - Дино Динаев

Об убийстве Шикако, как ни странно, сообщил Годзинский, он наш непосредственный начальник, и у нас в порту не принято, чтобы подчиненные узнавали какую-либо важную информацию от своих начальников. Наши начальники – не болтуны!

Как я уже упоминал, я слишком долго работаю, что бы передо мной не прошла целая плеяда руководителей. Кто погорел на воровстве, кого сожрало вышестоящее начальство, кто сам сбежал. Всех уж и не упомнить, единственное, что могу утверждать точно, никто не пошел на повышение. Не та это оказалось должность для удачного продолжения карьеры.

Сам я часто думаю, что бы было, если бы на заре своей деятельности я угодил в другое место с другими людьми. Стал бы я тем же самым премудрым пескарем из сказки, который все видит, все про всех знает и ни во что не вмешивается.

Все это от лукавого. Как сказал один бандит другому после удачного ограбления поезда:

– Дороги, которые мы выбираем, не главное в жизни. Главное то, что внутри нас заставляет выбирать ту или иную дорогу.

Годзинский выделялся из плеяды выдающихся деятелей порта, в разное время уже выгнанных из порта. Во-первых, он пришел тогда, когда в перспективу развития порта мог верить разве что дебил. Годзинский дебилом не был. Надо признать, что для руководителя он имел редкий острый ум.

Я помню его простым инженером, когда он был еще худым. Уже тогда этот парень был себе на уме. Хотя не думаю, что уже тогда он хотел потолстеть и стать моим начальником. Я еще тот подчиненный, но об этом позже.

Во-вторых, неожиданно для себя я вдруг понял, что Годзинский для начальника чересчур порядочный. Он мог быть не воздержан на язык, он мог на словах нас ни в грош не ставить и даже обидеть, но специально утопить чисто из-за радости самого процесса он был не в состоянии.

Я полагаю, альтруистом он сделался под гнетом своего аналитического ума, поняв, что топя своих подчиненных, он не возвышается над ними, а вместе с ними, в конце концов, и утонет.

Но я уже упоминал, что он был умным человеком, пришедшим не в то место и не в то время. Только ленивый не понимал, что порт на последнем издыхании. Альянс меньше всего заботился состоянием дел. Бизнес, девочки, бизнес.

Гендонов ерзал в кресле Генерального капитана, зыркая по сторонам своими вареными глазами и, мечтая слинять в столицу или еще куда подальше. «Крошки – япошки» и «ля Франс» штурмом брали производственные территории, пирсы, склады, башенные краны и грузовые терминалы.

И тут молодой руководитель Годзинский. Конечно, он нас в грош не ставил, как впрочем, и политику генерального перевооружения порта, больше напоминающего план капитуляции.

Понятно мое удивление, когда он, зайдя по обыкновению налить чайку, произнес с всегдашней циничной улыбкой:

– Говорят, Шикако убили. В городе, в 6-м квартале.

И ушел. Оставив всех озадаченными, ибо никто так и не понял, кому он это сказал, и главное, зачем.

В кабинете нас к этому времени находилось четверо.

– У меня два уточняющих вопроса. Кто говорит? И что, на самом деле убили? – спросил Пауль.

При этом он уставился в меня красивыми, видно, в маму глазами. Если меня спросить, кто из инженеров больше всего не стыкуется с нашим бюро, то это однозначно Пауль.

Он обожает все уточнять и спорить. Вероятно, вследствие именно этих качеств от него сбежала жена.

Пауль, выдающийся шахматист, выступает за сборную порта. Он весит 130 кило, но не выглядит толстым, напоминая, скорее, гармоничного океанского тюленя. Движения, которыми он отправляет в рот, бутерброд, ловки и элегантны. Съесть он может много, и я бы совсем не жаждал оказаться с ним на необитаемом острове в голодный год.

Еще один инженер по фамилии Рубец, существование мира у которого вызывало вечное неудовольствие и не снимаемой маской отпечаталось у него на лице, посмотрел с нехорошей ухмылкой, за которую его один раз чуть не прибили докеры.

В комнате находилась и Эльвира Морозова. Девушка только устроилась и поразила мужскую половину бюро выдающимися размерами своей попы, о которой я не без удовольствия упомяну еще не раз.

После сообщения Вини-Пуха, которое надо признать нас слегка ошарашило, мы дружно направились в курилку. Я не курю, но там можно услышать последние новости, да и окно открывается, что немаловажно. Море недалеко, пахнет йодом и водорослями, оно шумит там, переваливается как большой медведь, а волны, это горы мускулов, перекатывающиеся под кожей. Не знаю, как бы я жил без моря.

Мужики степенно закурили, переваривая новость. Все не понимали, какого черта Шикако потянуло в 6-й квартал. Самый старый квартал города, где нет ни модных нынче молов, ни даже приличного ресторана.

Близость Столичного проспекта с проститутками мужики отмели сразу. Бабы там стояли дешевые и самые конченные. Через раз триппер. (В этом месте Рубец вздохнул особенно выразительно.) Шикако с его бабками мог запросто снять длинноногую красотку где-нибудь в «Капитале» или «Парк хаусе», чтобы потом залазить на нее как макака на пальму.

Все сошлись на том, что японца подкараулили, когда он шел на старый пляж, раскинувшийся сразу за кварталом. Но если он шел загорать, то, стало быть, дело происходило днем. Получалось, что Шикаку убили днем. Город у нас конечно не идеальный, но чтобы среди бела дня, да еще убийство. Это, конечно, ни в какие ворота.

Присоединившийся к компании парень с третьего этажа принес и новые данные. Надо сказать, к нам многие ходили с верхнего этажа, их можно было понять, у них не было окна в туалете. Я с ними годами здоровался, представления не имея, как их зовут и где конкретно они работают.

Парень сказал, что Шикако убили не на улице, а в одном из многоквартирных домов, даже адрес назвал. Столичный проспект 100.

Это был, конечно, бред, о чем ему было немедленно доведено остальными курильщиками. Все специалисты Альянса жили в центральных кварталах, а не в хибарах, помнивших еще комсомольскую стройку, и где блестящие перспективы можно было видеть сквозь дыры в ржавых трубах, не слезая с унитаза.

Вновь полученные сведения подтвердил еще один новопришедший. Звали его Сергей, он работал в отделе всеобщей экономии. Он сказал, что да, япошку завалили в многоквартирном доме, только не 100-м, а 57-м.

Рубец повернулся ко мне:

– Ты же жил в 6-м квартале. Где это?

Все уставились на меня, и их ожидание мне не понравилось.

– Вы сначала определитесь, в 100-м или 57-м, а уже потом спрашиваете, где это! – огрызнулся я.

Курильщики пристыжено замолкли, смущенные столь явно выказанным недовольством, и от меня отстали, чего, в общем-то, я и добивался.

На самом деле, известие о совершенном преступлении, ударило меня по нервам, словно кувалдой по хрупким струнам. Так получилось, что и дома я эти хорошо знал. Точнее, дом. Когда я начинал жить в нем, он носил строительный номер. Сотый. Уже потом ему присвоили 57-й номер согласно генплану.

Тщетно я успокаивал себя, что история не касается меня никаким боком, и Шикако убил совершенно мне не известный преступник. В этом доме я знал почти всех, и чутье говорило мне, что в этом деле не все так просто решается, и оно может, так или иначе, затронуть знакомых мне людей.

В глубине души я был просто уверен в том, что вся эта истории каким-то боком окажется связана не просто с моими хорошими знакомыми, а на самом деле, дорогими мне людьми, а чутье в таких делах, когда я оказывался замазан по уши, еще ни разу не подводило меня. Невезучий я человек.

Высказывались самые фантастические идеи, чего Шикако понесло в старый дом. Возмущались наглости шпаны, напавшей среди бела дня.

– Почему среди бела дня? Косоглазый мог и ночью пойти в гости. Никто же не сказал, когда его убили, – резонно возразил Рубец.

– Мы заговорили про день, когда решили, что он загорать шел, а потом автоматически перенесли это и на остальное. Это называется инерция мышления! – заявил Пауль, обожавший раздражать собеседников.

– То есть получается, Шикако поехал ночью в старый квартал, зашел в один из многоквартирных домов. Зачем? Кто его убил? Кому он вообще мог помешать? Он без переводчика и банку консервную не мог открыть! – горячился Рубец.

И был не совсем прав. Я Шикако знал плохо, всего-то пару раз выходили в доки, да в столовой поели за одним столом. Рубца же вообще к иностранцам не пропускали, чем еще больше убедили в несовершенстве мира.

Но открыть банку консервов Шикако вполне мог. Самостоятельный был мужик, на все имел собственное мнение. За это мог и пострадать.

Э, не гони лошадей, командир, остановил я себе. Эдак недалеко и до паранойи договориться.

– Может, его и не убили вовсе! – заявил вдруг Сергей. – Навернулся на лестнице и амба. Они ведь к нашим лестницам непривычные.

Все затихли, а потом разразились громовым хохотом.

Уже по его силе стало понятно, в каком мы все находились напряжении.

Мы шли на обед с Ольгой Аблязовой.