Сияние снегов (сборник) - Борис Чичибабин

«Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели…»

Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Среди сосен и скал там нам было на все начихать.Там у синего моря цветы на камнях розовелии дремалось цветам под языческий цокот цикад.

Мы забыли беду, мы махнули рукой на заботы,мы сказали нужде: «Подожди-ка нас дома, нужда!».Дома ссорились мы. Я тебе говорил: «Ну чего ты?» –И в глаза целовал, и добра ниоткуда не ждал.

Так уж вышло у нас. Ничего мы с тобой не сумели.Я дымлю табаком, надо мной воздушок сине-сиз.Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Там мы рвали кизил и ходили пешком в Симеиз.

Бесшабашное солнце плыло в галактических высяхнад просоленной галькой – обломышем древних пород…Я от кривды устал, я от горнего голода высох,не смеются глаза, и улыбкой не красится рот.

Убежим от себя – хоть на край, хоть на день, хоть на час мы.Ну-ка платье надень, ну-ка ношу на камни свали –и забудем о том, что запутаны мы и несчастны,и в смеющейся влаге утопим тревоги свои…

Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Он висел между скал и глаза нам лазурью колол.Жарко-ржавые пчелы от сока живьем осовели,черкал ящерок яркий. Скакал по камням богомол.

Там нам было тепло. А бывало, от стуж коченели.Государственный холод глаза голубые гасил…Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Там шершава трава и неслыханно кисел кизил.

«Как стали дни мои тихи…»

Как стали дни мои тихи…    Какая жалость!Не в масть поре мои стихи,    как оказалось.

Для жизни надобно служить    и петь «тарам-там», –а как хотелось бы прожить    одним талантом.

Махну, подумавши, рукой:    довольно бредней, –не я единственный такой,    не я последний.

Добро ль, чтоб голос мой гремел,    была б охота,а вкалывал бы, например,    безмолвный кто-то?

Всему живому друг и брат    под русским небом,я лучше у церковных врат –    за нищим хлебом.

Пускай стихам моим пропасть,    без славы ляснув, –зато, веселым, что им власть    мирских соблазнов?

О, что им, вольным, взор тупой,    корысть и похоть,тщеславье тех, кто нас с тобой    берет под ноготь?

Моя безвестная родня,    простые души,не отнимайте у меня    нужды и стужи.

В полдневный жар, в полночный мрак,    строкой звуча в них,я никому из вас не враг    и не начальник.

Чердак поэта – чем не рай?    Монтень да тюлька.Еще, пожалуйста, сыграй,    моя свистулька.

Россия – это не моря,    леса, долины.С ее душой душа моя    неразделимы.

«Меня одолевает острое…»

Меня одолевает остроеи давящее чувство осени.Живу на даче, как на острове,и все друзья меня забросили.

Ни с кем не пью, не философствую,забыл и знать, как сердце влюбчиво.Долбаю землю пересохшуюда перечитываю Тютчева.

В слепую глубь ломлюсь напористейи не тужу о вдохновении,а по утрам трясусь на поездеслужить в трамвайном управлении.

В обед слоняюсь по базарам,где жмот зовет меня папашей,и весь мой мир засыпан жароми золотом листвы опавшей…

Не вижу снов, не слышу зова,и будням я не вождь, а данник.Как на себя, гляжу на дальних,а на себя – как на чужого.

С меня, как с гаврика на следствии,слетает позы позолота.Никто – ни завтра, ни впоследствиине постучит в мои ворота.

Я – просто я. А был, наверное,как все, придуман ненароком.Все тише, все обыкновеннеея разговариваю с Богом.

«Когда с тобою пьют…»

Когда с тобою пьют,не разберешь по роже,кто – прихвостень и плут,кто – попросту хороший.

Мне все друзья святы́.Я радуюсь, однако,учуяв, что и тыиз паствы Пастернака.

Но мне важней втройнев разгаре битв заветных,на чьей ты стороне –богатых или бедных.

Пусть муза и умрет,блаженствуя и мучась,но только б за народ,а не за власть имущих.

Увы, мой стяг – мой стих,нам абсолютно плохо:не узнаёт своихбезумная эпоха.

«Вся соль из глаз повытекала…»

Вся соль из глаз повытекала,безумьем волос шевеля,во славу вам, политиканы,вам, физики, вам, шулера.

Спасая мир от милой дури,круты вы были и мудры.Не то что мы – спиртягу дулида умирали от муры.

Выходят боком эти граммы.Пока мы их хлестали всласть,вы исчисляли интегралыи завоевывали власть.

Владыками, а не гостямихватали время под уздцы, –подготовители восстанийи открыватели вакцин.

Вы сделали достойный вывод,что эти славные делалюдское племя осчастливят,на ложь накинут удила.

По белу свету телепаясь,бренча, как битая бутыль,сомненья списаны в утиль,да здравствует утилитарность!

А я, дивясь на эту жуть,тянусь поджечь ее цигаркой,вступаю в заговор цыганский,зову пророков к мятежу.

О чары чертовых чернильницс полуночи и до шести!..А вы тем временем женилисьна тех, кто мог бы мир спасти.

Не доверяйте нашим лирам:отпетым нечего терять.Простите, что с суконным рыломвтемяшился в калашный ряд.

Но я не в школах образован,а больше в спорах да в гульбе.Вы – доктора, а я – плебей,и мне плевать на все резоны.

Пойду мальчишкой через вексухой и жаркою стернею.Мне нужен Бог и Человек.Себе оставьте остальное.

«Колокола голубизне…»

Колокола голубизнерокочут медленную кару,пойду по желтому пожару,на жизнь пожалуюсь весне.

Тебя поносят фарисеи,а ты и пикнуть не посмей.Пойду пожалуюсь весне,озябну зябликом в росе я.

Часы веселья так скупы,так вечно косное и злое,как будто все в меня весноювонзает пышные шипы.

Я, как бессонница, духовени беззащитен, как во сне.Пойду пожалуюсь веснена то, что холод не уходит.

«Весна – одно, а оттепель – иное…»

Весна – одно, а оттепель – иное:сырая грязь, туманов серый дым,слабеет лед, как зуб, крошась и ноя,да жалкий дождь трещит на все лады.

Ее приметы сумрачны и зыбки,в ее теплыни холод затаен,и снег – не снег, и тает по ошибке,да жалкий дождь клубится сатаной.

Все планы – в прах, все вымыслы повыбрось,не доверяй минутному теплу.Куда ни глянь – всё мокрота да рыхлость,да жалкий дождь стекает по стеклу.

И мы хмелеем, даром что тверёзы,разинув рты на слякотную хмарь,но молча ждут мордастые морозыда жалкий дождь бубнит, как пономарь.

«Нам стали говорить друзья…»

Нам стали говорить друзья,что им бывать у нас нельзя.

Что ж, не тошней, чем пить сивуху,прощаться с братьями по духу,

что валят прямо и тайкомна времена и на райком,

окончат шуткой неудачной –и вниз по лестнице чердачной.

А мы с тобой глядим им вследи на площадке тушим свет.

«Живу на даче. Жизнь чудна…»

Живу на даче. Жизнь чудна.Свое повидло…А между тем еще однадуша погибла.

У мира прорва бедолаг, –о сей минутекого-то держат в кандалах,как при Малюте.

Я только-только дотянувот эту строчку,а кровь людская не однузальет сорочку.

Уже за мной стучатся в дверь,уже торопят,и что ни враг – то лютый зверь,что друг – то робот.

Покойся в сердце, мой Толстой,не рвись, не буйствуй, –мы все привычною стезейпроходим путь свой.

Глядим с тоскою, заперты,вослед ушедшим.Что льда у лета, добротыпросить у женщин.

Какое пламя на плечах,с ним нету сладу, –принять бы яду натощак,принять бы яду.

И ты, любовь моя, и ты –ладони, губы ль –от повседневной маетыидешь на убыль.

Как смертью веки сведены,как смертью – веки,так все живем на свете мыв двадцатом веке.

Не зря грозой ревет Господьв глухие уши:– Бросайте всё! Пусть гибнет плоть.Спасайте души!

«Когда трава дождем сечется…»