Отзвуки театра. Избранные рецензии - Вера Савинцева

К участию в спектакле приглашены артисты разных поколений: самой юной участнице из России Лизе Арзамасовой – 12 лет, самому старшему – актеру из Израиля Якову Альперину – 86. «Это люди, знаковые для культуры, которые могут быть голосом своего народа. Чуткое сердце, социальная и человеческая ответственность, высочайший профессионализм, прекрасные, талантливые, годы над ними не властны, они имеют свое личное, серьезное отношение к войне, Второй мировой – катастрофе, у которой нет ни победителей, ни проигравших» – говорит режиссер Кирилл Серебренников.

Дирижер Теодор Курентзис подчеркивает проблему ответственности: «Опасность этого проекта в том, что люди приходят на похороны, подбирают слова, все хотят сказать правду, но часто врут. Поэтому мне кажется, что Сюмак делает Реквием не о покое души – потому что эти люди, участники войны и их потомки не могут быть в покое, потому что их наследники тоже могут погибнуть, и завтра будет война, и послезавтра будет война. Поэтому мы делаем Реквием о конце цивилизации».

Более оптимистична директор «Комеди Франсез» Мюриэль Майетт; она подчеркивает, что Шарлотта Дельбо, написавшая о постановке Мольера в Освенциме, нашла в себе силы, чтобы сопротивляться и выживать. «Мы тоже на мачте корабля и выберемся из этого шторма, убеждена французская актриса. – Слова обретают свой смысл и свой вес, когда они сказаны в театре – «когда говорят музы, умолкают пушки».

Олег Табаков бескомпромиссно расставляет личностные акценты: «Как русский участник проекта, я начну свое выступление словами А. С. Пушкина (актер читает стихотворение „Два чувства дивно близки нам“). Дальше надо признаться, что мое участие небескорыстно, постольку поскольку у меня детей четверо, внуков пятеро, стало быть, забота моя все-таки о том, что будет после, поскольку я твердо знаю, что жизни на нас не кончается. Поскольку довольно велик разброс возраста моих детей, старшему сыну 50, а младшей дочери 4 года, вы поймете безусловную корыстность моего участия в этом деле. Если же говорить о том, что мы можем сделать, я вижу здесь очень много, даже среди журналистов, людей молодых. Стало быть, все-таки, не изложение фактов, а некое преломление этой трагедии через язык искусства – вот, наверное, задачи и цель – глядишь, и вы что-то поймете, не только умом, но и захотите как-то передать своим детям, оберечь их. Оберечь. Может быть, еще и потому, что у каждого из здесь присутствующих кто-то погиб из близких, мне кажется, что наша затея, она имеет очень личностный характер. Как вы заметили, это не государственная, не правительственная затея. Это затея целой группы легкомысленных людей, начиная от автора и кончая актерами, которые захотели… знаете, это бывает у людей. Даже граф Лев Николаевич Толстой вдруг восклицал: „Не могу молчать!“ Наверное, этот день достаточно далек от нас, с одной стороны, а с другой понимаешь – Господи, сколько же заплачено за то, что мы можем жить дальше? Ну и конечно, хочется оберечь детей, и внуков, и вас».

Два с половиной часа без антракта пролетают на одном дыхании. Части музыкального Реквиема чередуются с текстовыми фрагментами, это чтение текстов обозначено как «Confutatis» (молитва при исповеди), которое возникает из полной тишины и представляет собой область художественного слова, звучащего на разных языках. Светящаяся строка с именами погибших (имена можно было сообщить через интернет всем желающим, как бы присоединившись к общему действу), светящиеся объекты, символизирующие ипостаси Света (карающего, танцующего, умирающего – когда люминесцентые лампы поместили в большую деревянную коробку, как бы похоронили), занавеси, создающие «игру» с глубиной сценического пространства, кинопроекция с обрывочными, мелькающими кадрами на заднем плане… Некоторые приемы могли бы показаться наивными или прямолинейными (дирижер режет страницу ножницами и потом долго еще ими щелкает), но в целом создавался сложный визуальный, пространственно-световой план, по-разному воспринимаемый с разных точек зрительного зала.

Новейшие эксперименты c выразительными средствами, поиски жанра, включение в академическую современную музыку визуальных приемов, стремление к охвату пространства, его глубины, объема, использование киноэффектов, идеи симфонического перформанса как «сложного пазла, который зритель складывает сам из отдельных элементов», характерные для фестиваля «Территория» – все это нашло здесь новое и содержательное претворение.

Важнейший смысловой акцент – на человеческих голосах, на судьбах и лицах, на всей полноте мироощущения творческой личности, не сводимой к сумме анкетных данных, на многоголосии этих лиц, на высоком художественном уровне художественного чтения литературных текстов на немецком, французском, японском, польском… Вот муза Фассбиндера Ханна Шигулла на живом, эмоциональном, выразительном немецком признается, как трудно жить, имея на свидетельстве о рождении штамп со свастикой. Вот директор «Комеди Франсез» Мюриэль Майетт проникновенно произносит текст Шарлотты Дельбо о любительских спектаклях в Освенциме, и восклицания, полные восхищения: «с’est manifique!», «c’est miracle!» – становятся признанием в немыслимой любви к театру. Актер, снимавшийся в фильмах Анджея Вайды, Даниэль Ольбрыхский, переходя с польского на русский, читает стихи В. Высоцкого о варшавском восстании, переходит к смоленской трагедии, акцентирует необходимость объединиться, и в конце выражает благодарность за участие польских солдат в Параде Победы. Японский хореограф Мин Танака включает в свое выступление элемент танцевальности, медленно разворачивая большой свиток со стихотворением Со Сакона «Горящая мать» (день рождения Мин Танака совпал с днем великой американской бомбардировки Токио). 86-летний Яков Альперин (он читает текст Роя Хена) с мягким характерным юмором создает портрет девятилетнего мальчика, в восклицании: «Вру-у-у-ун!» переживающего драму доверия, сохраняющего в этом всю свою детскую убежденность. Об ужасах войны, о том, что жизнь у этого мальчика – отняли, приведя его в комнату с пятнами на стенах, где нет никакого душа – предоставлено догадаться зрителю. Художественным обобщением темы детства становится молоног Медеи – матери, потерявшей детей, в исполнении Аллы Демидовой. Олег Табаков (его воспоминания оформил в литературный текст писатель Захар Прилепин) въехал в войну на детском велосипеде – и в его исповедальных воспоминаниях за картинами голода, распавшихся семейных уз, малопонятной для ребенка милости к побежденным – вырисовывается утраченные детская беззаботность, образ безоблачного счастья, которое уже никогда не вернулось…

Портрет диктатуры в спектакле («Rex tremendaе» в исполнении Владимира Епифанцева), шовинизма, истерики, одержимости – тоже представлен как обобщенный, многоязыкий, не сводимый только к немецко-фашистской диктатуре. Текст этого раздела написан на пяти языках и включает в себя объявления войны, с которыми главы государств (Гитлер, Муссолини, Сталин и другие – обращались к своим нациям).

Музыкальная часть тщательно проработана, драматургически выстроена, включает в себя и элементы православной литургии, и традицию католического Реквиема, и новейшие средства минимализма, конкретной музыки, и образ «аутентичного» барочного музицирования – и при всей множественности средств тем не менее не приобретает самодовлеющего значения. (Российский национальный оркестр под управлением Теодора Курентзиса, два хора, ансамбль солистов – в числе прочих Алена Баева, Михаил Дубов, Елена Ревич, Иван Бушуев, Юлия Корпачева, Борис Филановский, Наталья Пшеничникова и другие). Использование «экстремального вокала» символизирует ужас, страх, разорванность сознания, обрывки ускользающих мыслей… Но сильнейшим контрастом, кульминацией этой сложной ораториальной структуры становится непосредственное сопоставление хорового фрагмента, интонирующего стихотворение Агнии Барто «Наша Таня громко плачет» – и чтения блокадного дневника Тани Савичевой.

Многоплановое, тщательно проработанное действие Театрального Реквиема призвано воплотить «взгляд молодых людей на трагические события, затронувшие судьбы их дедов; взгляд неравнодушный, полный уважения к памяти и при этом – новый взгляд»; своей многозначной детальностью стремится не оставить безучастным людей разных стран и возрастов, с разным жизненным опытом. «Гипертекст со множеством ссылок» в этом отношении в полной мере достигает своей цели, образуя отдаленную параллель даже не с объявленным жанром католического Реквиема, а с жанром Пассионов, где живые, непосредственные, экспрессивные голоса рассказчиков сменяется более обобщенным «комментарием» оркестра, солистов, хора. При всей монументальности замысла и множественности приемов в области новейших выразительных средств – главным остается Слово – художественное, личностное, в целом остается удивительное, гармоничное впечатление от актерского ансамбля.