Перекресток, или тридцать лет спустя - Антон Константинович Вершовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стараясь хоть как-то отвлечься от заливистого храпа, которым оглашала автобус крупногабаритная мадам на заднем сидении, Артем вспоминал – что мы имеем, чем можем похвалиться перед одноклассниками, а чем лучше не надо. Что удалось найти, а что пришлось потерять…
- 4 -
В начале десятого класса он уехал в Ленинград, и доучивался уже в школе номер несколько-сотен-с-чем-то «с физико-математическим уклоном». И в первый же день, что называется, почувствовал разницу: был выгнан с урока химии за отказ снять с пальца подаренное Ленкой кольцо-«недельку». Отношения с химичкой были испорчены навсегда, зато обретено некое уважение новых одноклассников. Учитель физики В.В. считался непризнанным педагогическим гением – он придумал и вовсю использовал систему эффективного зазубривания билетов для сдачи вступительных экзаменов. Собственно физике в этой школе не учили.
Самая невероятная полоса в жизни – физфак Ленинградского университета. Вопреки ожиданиям, поступить удалось без всяких подготовительных курсов, – спасибо огромнейшее Фире, и, как ни странно, В.В., чья система все-таки сработала. На физфаке все было таким, каким должно быть на физфаке – лекции, ошеломляющие своей непонятностью, семинарские занятия, лабораторные работы, неизбежная история КПСС и марксистско-ленинская философия, кошмар любой сессии. Но главное во всем этом – совершенно непредставимая свобода. Хочешь – идешь на лекцию, не хочешь – не идешь, тебе же хуже. И оглушенный свободой Артем ходил, мягко говоря, не всегда. Треп на сачкодромах, как называли просторные, скрытые от лишних глаз курилки, был интереснее любой лекции. Возможность в веселой компании проехать остановку на электричке, чтобы выпить пару кружек трижды разбавленного пива с крупной солью вместо закуски, была еще привлекательнее. Но пиво пивом, а пропускать лабораторные работы было себе дороже, так что Артем вовремя сделал правильный вывод: свобода бесценна, поскольку дает тебе возможность самому устанавливать границы, а не топтаться в границах, установленных другими. Он притормозил и удачно сдал весеннюю сессию, – помогла хорошая память и навыки быстрого чтения, – а большая часть веселой компании остановиться не успела и повылетала.
К удивлению Артема, после первого курса повылетали и многие выпускники самой знаменитой ленинградской физматшколы – их подвела слишком хорошая подготовка. На первых лекциях они пренебрежительно крутили носами, показывая, что этот материал они давно знают, и знают и много больше того – и вскоре перестали ходить на занятия. А профессора тем временем наращивали темп... В общем, на второй курс перевалили примерно две трети от числа поступивших на первый.
Свобода свободой, но первый курс физфака все ж начался с принудительных работ по благоустройству территории, а второй – с со столь же принудительной поездки на месяц в колхоз. Советское государство за семьдесят лет своего существования так и не смогло решить одну очень важную проблему: устроить все так, чтобы деревня кормила город. Поэтому зерно закупалось в Америке и Канаде, а в колхозах и на овощебазах работала интеллигенция, – с паршивой, по мнению властей, овцы хоть шерсти клок. Или, как любил говорить Юрка, с миру по нитке – мертвому припарка.
За этот месяц Артем, во первых, научился по восемь часов в день копать картошку, не задействуя в этом процессе ни единой клетки головного мозга, и, во-вторых, познакомился со своей будущей женой. Вечера были свободны, и студиозусы оравами шатались по деревне и пели только что придуманные частушки типа "Президент поехал в Даллас, но поездка не задалась" и "Красный комиссар Пахомов перебрался в Оклахому" (упомянутый Пахомов, с которым Артем подружился позже, в стройотряде, и правда потом перебрался, – правда, не в Оклахому, а в Огайо). При случае тырили яблоки в колхозных садах, а вечером сидели у костров или у печек с гитарами. Кто-то, впрочем, и читал умные книжки (наверное), а кто-то и пьянствовал – но без размаха, денег ни у кого не было, да и ближайший магазин был километрах в пяти, в другой деревне.
Грандиозная пьянка, так называемая «отвальная», по традиции произошла в последний вечер. Были закуплены ящики водки и портвейна, и сварена вся утащенная с полей картошка; по счастью, никто от разгула всерьез не пострадал, кроме ответственного за наш курс преподавателя. Да и тот понес ущерб по своей собственной вине – он решил проконтролировать наши посиделки, и ввалился в столовую как раз в тот момент, когда огромный стол был уже накрыт: в кастрюлях дымится картошка, в блюдца насыпана крупная светло-серая соль, портвейн разлит по кружкам (чтобы зря не засвечивать бутылки, мало ли кого принесет), а в несколько стоящих в середине стола кружек налито подсолнечное масло – для обмакивания в него картошки. По закону подлости, именно одну из кружек с маслом и схватил наш куратор со словами «тааак, значит, выпиваем?». Филипыча народ, в общем, любил и уважал, он был совсем не вредный дядька, как, впрочем, и большинство физфаковских преподов. Поэтому его вопрос был встречен ревом тридцати глоток – «Алексей Филиппович, не пейте это, не надо!» – «Ха! – сказал Филипыч – не на такого напали, не проведете!» – и выпил. По гусарски, залпом. Пять секунд молчания, а потом тридцать глоток заорали – «ну Алексей Филиппович, мы ж вам говорили, что не надо!!!».
Со второго курса – военная кафедра, один день (восемь часов) в неделю. Легендарный майор Лаврик ведет занятие по матчасти артиллерии: «...а вот если бы этого замка на затворе не было? что тогда? а?? БУМ! выстрел! затвор срывает, снаряд падает на наши позиции!» Ленькин голос с задней парты: «...и убивает замполита!». Лаврик багровеет. «Кто сказал? Встать! Вы сказали?? Неверно, товарищ студент! Замполит не на позициях. Замполит сзади, при кухне...». Лаврик – светлое пятно, остальная муштровка невыносимо скучна. Из всей военной теории запомнилась одна аксиома: «Земля имеет форму геоида!».
Лекции по термодинамике читает советский граф Никита Алексеевич Толстой. Массивная фигура, породистое лицо, английский костюм с галстуком по оксфордской моде. Читает
