Ошибка Пустыни - Соловьева Мария Петровна

Мастер Шойду встретил их на пороге большого купола с темно-синим изображением летящего сокола. Главный почтарь Шулая подозрительно осмотрел небольшие хурджи с вещами Лалы.

– Это все твои пожитки, сестра?

– Да.

– Негусто. Мне казалось, у женщины должно быть больше вещей. Учти, я не беру на себя обязательства по твоему содержанию. Только кров и пища. И знания.

– Знания, использованные должным образом, дают Мастеру Смерти все необходимое для жизни и для удовольствия, – повторила Лала слова учителя Шая.

– Верно. Посмотрим, что они дадут тебе. Дрома можно поставить к моим, отведи! – Шойду небрежно кивнул Шурну. – А ты, сестра, следуй за мной. И не спускай глаз со своего анука. Мои соколы не любят змей.

Едва Лала вошла в соколятню следом за Шойду, внутри поднялся страшный переполох. Соколы свистели, пищали и чирикали, возмущенно махали крыльями, подняв в воздух пух и тонкую пыль из высохшего помета. Лала поморщилась, чихнула и огляделась. Из покатых стен купола торчали вмурованные жерди, тонкие и толстые, ровные и кривые. На них, удерживаемые легкими цепочками, переминались с лапы на лапу более десятка соколов. Мелкая сеть отделяла часть помещения, и за ней Лала различила сложенные из камней гнезда, в которых виднелись возмущенные головы соколиц-наседок. Свет проникал в купол из одного большого круглого окна под самым верхом. Запах был несравненно лучше, чем в птичниках Небесного Ока, но все равно раздражал горло и грудь.

– Привыкнешь, – усмехнулся Шойду и протянул руку подлетевшей птице.

И тут Лала забыла, что хотела чихнуть еще раз. Сокол пробежал по руке и подобно ласковой кошке потерся головой о щеку Шойду. Мастер улыбнулся и погладил сокола по голове. Перед Лалой стоял совсем другой человек – добрый, ласковый и счастливый. Пока она удивлялась этой перемене, птичий гомон постепенно затихал, и вот уже осталось только еле слышное попискивание сокола на плече Шойду.

– Это Эржи, моя любимица. Лучшей птицы еще не рождала Пустыня, – гордо сказал Мастер-соколятник.

– Красивая…

– Красота для соколов не главное. Я знал птиц наряднее Эржи. Но ее скорость, ум и преданность делу заставляют меня слезно сожалеть о том, что век соколов короток.

Эржи вдруг пискнула, метнулась к Лале и быстрее, чем люди смогли моргнуть, вцепилась когтями в ее правый рукав.

– Змей! Осторожнее! – заорал Шойду, причем неясно, кого предостерегал: Лалу или свою птицу.

Анук под тканью мгновенно раскалился так, что теперь от боли закричала Лала. Не соображая, что делает, она с такой силой смахнула сокола с руки, что Эржи, хоть и держалась когтями за плотную материю плаща, пернатым ядром отлетела в стену и осталась лежать на полу. Птичий гвалт поднялся с новой силой, а Шойду с рыком отчаяния кинулся к Эржи. Но не успел он взять птицу, та очнулась и с воинственным писком побежала к Лале, волоча крылья. Остальные соколы исступленно пытались порвать цепочки, и даже те, что сидели на гнездах, теперь бились в сеть, стремясь прийти на помощь Эржи.

– Вон! Если жизнь дорога, вон отсюда! – Шойду всего перекосило, вместе со словами изо рта вылетали капли слюны.

Шипя от боли в обожженной руке, Лала выскочила наружу и захлопнула дверь так, будто за ней беснуется призрак капитана Ростера. Тик соскользнул с ее руки, и только теперь она заметила прореху на рукаве и царапину на золотистой шкуре анука. Рана змееныша не казалась опасной, а вот покрытое волдырями запястье Лалы нужно было лечить. Пока она дула на руку и раздумывала, как найти Шурна с ее пожитками, из купола вышел Мастер Шойду. Он был без капюшона, а в косах застряли мелкие соколиные перья. Шойду уже открыл рот для гневной отповеди, но увидел ожог и проглотил первые слова.

– Как он это делает? – только и спросил он.

– Когда Тик пугается, он становится горячее огня.

– Тебе нужен лекарь.

– Я сама себе лекарь, – тяжело дыша, ответила Лала. – Просто надо найти мои вещи.

Мастер Шойду, не говоря ни слова, вернулся в купол, прикрыв дверь. Лала не успела оценить его странный поступок – он быстро вернулся с небольшим граненым пузырьком черного стекла.

– Вот. Мне помогает от грязных ран. Ожоги тоже лечит. – Шойду открыл пузырек и протянул Лале.

Она осторожно принюхалась и отпрянула. На глазах выступили слезы. Такого едкого зелья она еще не встречала.

– Это не для услады носа, сестра! Просто используй, вреда не посоветую, – усмехнулся он и с интересом наблюдал, как осторожно Лала капает густую темную жидкость на волдыри.

Попав на кожу, жидкость вскипала бурой пеной и тут же высыхала, забирая с собой боль. Лала открыла рот, а Шойду, уже не стесняясь, потешался над ней:

– Тебе многому придется научиться, сестра из Небесного Ока! Ваши провинциальные способы лечения давно устарели.

– Я теперь не гожусь в птичницы? – спросила Лала, когда последний волдырь был обработан и Шойду спрятал пузырек в карман плаща.

– Не знаю. Если бы Эржи пострадала, я не стал бы делиться с тобой снадобьем. Но она в порядке, поэтому попробуем еще раз. Шай не учил бесполезных мастеров.

– Что мне делать?

– Для начала убрать змееныша и никогда не приносить его сюда. Пойдем, я покажу тебе жилье.

Лала осторожно засунула Тика в карман и поспешила за Шойду. Небольшой купол за соколятней, почти полностью завитый ползучим крылоцветом, был разделен на две неравные части. Шойду провел Лалу в ту, что поменьше. Никогда прежде она не видела такой уютной комнаты. Вместо кровати – стопка тюфяков, вместо кресла – толстый мешок, набитый пухом, множество книг на полках, мягкий ковер песочного цвета, резной невысокий столик с причудливой мозаикой и такой же резной сундук у стены. Окно пропускало мало света – снаружи его плотно завил крылоцвет, но от этого было еще уютнее.

– Слуги живут на другой половине. Кухня там же. Я всех предупредил. Жду тебя перед вечерней кормежкой. Без змеи!

Шойду вышел так стремительно, что Лала не успела задать ни одного вопроса. Первым ее порывом было выскочить за ним и вдогонку узнать про вещи и Снега, но Тик самостоятельно выбрался из ее кармана и подполз к сундуку. На крышке его, как и на столе, была мозаика. На картине соколиная пара защищала гнездо от змей. Рука неведомого мастера так искусно изобразила битву животных, что Лале показалось, они движутся.

– Вот почему она напала на тебя. Она считает, ты опасен, но ведь это не так. – Лала погладила теплую золотистую головку анука и присмотрелась к его царапине. Несколько засохших капель крови – вот и все, что осталось на змеиной шкуре от когтей Эржи. Лала перевела взгляд на свой ожог. Рука не болела, но выглядела малоприятно. Нужен Шурн. Вернее, вещи, которые остались с ним. Пусть Шойду посмеивается над знахарством отдаленных оазисов, но Лала тоже кое-чему научилась за это время.

Легок на помине, Шурн столкнулся с ней в дверях. Он бегло осмотрелся, похвалил новое жилье, не спрашивая позволения, засунул хурджи в сундук, посоветовал прочесть книгу о содержании соколов, ткнув пальцем в самый яркий переплет на полке, и уже в дверях сказал, что все необходимое она может получить и спросить у слуг за стеной.

Перемена в поведении Шурна уже несильно удивила Лалу. Странный многоликий брат сейчас заботил ее меньше, чем обожженное запястье. Она тщательно обработала руку, наложила повязку, вздохнула с облегчением и взяла книгу, на которую указал Шурн. Тюфяки оказались еще мягче, чем выглядели, и в этом крылось их коварство. Лала успела прочитать только три страницы введения в науку содержания почтовых соколов, и тут буквы поплыли по странице, превратились в крошечных птиц и улетели в окно. А она мягко и основательно утонула в самом пустом и здоровом сне, который только может быть.

Голос Шойду проник к ней в сон, как тяжелый стук в дверь.

– Лала! Лала! Да проснись же ты!

Он стоял на пороге, не решаясь перешагнуть через анука. Змей вытянулся перед ним золотой границей, оберегая хозяйку и новое жилище.

Пока она собирала мысли и ощущения в единое целое, Шойду не отрывал глаз от маленького охранника.