Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как ни странно, в Британской империи нашлись люди — и весьма авторитетные, — у которых итоги переговоров в Гайдамаке вызвали отрицательную реакцию. Так, генерал Фредерик Робертс, крайне раздосадованный тем, что его с войском остановили в Куррамской долине, считал, что время для таких переговоров еще не наступило, да и место было выбрано неудачно. Афганцев следовало разбить наголову, дать им испить чашу поражения, заставить начисто забыть злосчастное отступление англичан из их земель и лишь потом продиктовать условия мира. И не в жалком селении, а в Кабуле, доказывал генерал. А так — что же? Ни сколько-нибудь серьезных битв, ни даже заслуживающих упоминания столкновений. Противник не смог почувствовать военного могущества Британии и ее полного превосходства над его силами.
Иначе оценивал Гандамакский трактат один из предшественников Литтона на посту вице-короля — лорд Лоуренс. Являясь сторонником осторожной политики по отношению к Афганистану, лорд Лоуренс, узнав о намеченной отправке в Кабул британских представителей, воскликнул: «Все они будут убиты, все до одного!» Что же, для такого суждения умудренный опытом политик имел все основания: он долгие годы жил на Востоке и отлично знал, какие чувства вызывали у местных народов люди, олицетворяющие колониальную политику.
Но, окрыленный успехом, «Великий Могол» не придавал значения брюзжанию явно выживающего из ума старца…
Когда на британских военных и политиков, обеспечивших для империи «научную и безопасную границу» на Востоке, излился дождь наград, лорд Литтон собрал в своем доме на Обсервационном холме в Симле самых близких соратников и помощников, чтобы еще раз выразить им свое одобрение. Кроме полковника Колли, ставшего, как здесь шутили, двойником вице-короля, здесь были братья Стрэчи, Альфред Лайелл и генерал Нэвилл Чемберлен. Поужинав, гости перешли в библиотеку, где непринужденно устроились в креслах. Дымились ароматные сигары, незаметно и бесшумно появлялись слуги: они вносили вазы с фруктами или наполняли бокалы.
— Я благодарен, господа, вам всем и каждому в отдельности за плодотворное сотрудничество и неоценимое содействие в исключительно важном деле! — произнес Литтон. — Не будем излишне скромны: мы вплели новые лавры в венок успехов Британской империи…
Раздались тихие аплодисменты: чувствовалось, что присутствующие удовлетворены сознанием исполненного долга.
— У меня нет оснований выделять кого-либо, но все же я хочу сказать несколько слов о нашем дорогом Джордже…
Колли приподнялся и сделал легкий поклон.
— Ни для кого не секрет, что полковник был душой наших стратегических планов и замыслов. Его личная храбрость, проявленная в сражениях во славу нашего оружия в Африке и Китае, прекрасно дополняется пытливостью его ума. Признаюсь, некоторые поступки Джорджа даже выше моего разумения. Он изучил русский язык, и это понятно: надо знать противника, но он в совершенстве овладел также химией и — хотите верьте, господа, хотите нет — политэкономией!
Генерал издал какое-то восклицание, тогда как братья Стрэчи и Лайелл, питавшие серьезный интерес к экономическим проблемам, весьма оживились.
— Джордж великолепно справлялся с непростыми обязанностями военного, а затем и личного секретаря вице-короля. Я с радостью и удовлетворением воспринимал награждение его орденами. Он их заслужил по праву: в том, что мы, по существу, владеем Афганистаном, немалая доля его труда. Но, увы! Ничто не вечно, и мой маленький спич вызван тем, что полковник Колли покидает нас…
— Почему? — изумился Лайелл.
— Печально и глупо, но наши неустрашимые войска встретились с неудачами в Зулуленде. Туда перебрасывают солдат с Кипра, и генерал Уолсли просил уступить ему служившего в Африке Джорджа. Мне очень жаль расставаться с ним, но речь идет о назначении на важный пост начальника штаба армии Уолсли… Я не хочу мешать дальнейшей карьере доблестного Колли и дал согласие на его отъезд.
Со всех сторон посыпались поздравления. Колли кланялся и пожимал руки.
— А вы знаете, господа, какая мысль пришла мне сейчас в голову? — спросил он вдруг.
— Любопытно. Какая же?
— Я подумал, что если бы мы действовали решительно и энергично в семьдесят шестом году, то дурбар семьдесят седьмого года выглядел бы еще более пышно и на нем присутствовал бы представитель еще одного вассального государства!
— Я понял Джорджа, — мгновенно откликнулся лорд Литтон. — Королева была бы провозглашена императрицей Индии и Афганистана!..
…Этот дурбар, сразу же прозванный «дурбаром непревзойденного великолепия», был важнейшим политическим событием и являл собой потрясающее зрелище. Задуманный хитроумным государственным деятелем Дизраэли, он был организован человеком с богатым воображением — лордом Литтоном, а скорее — поэтом Оуэном Мередитом.
На равнине к северу от Дели, близ Кашмирских ворот, словно по мановению волшебного жезла, возник сказочный городок. Место было выбрано не случайно. Неподалеку — Дели, столица бывшей империи Великих Моголов. И здесь же за двадцать лет до того развернулись основные события Мятежа — народного восстания против английского владычества. Теперь тут предстояло провести торжественнейшую церемонию — провозглашение королевы Виктории императрицей Индии.
Среди бесконечного ряда палаток для участников торжества возвышался шестиугольный императорский шатер, убранный дорогими тканями и коврами и напоминавший древнеиндийский храм. Подле него высилась колонна с двумя позолоченными буквами на ней I. V. — «Императрица Виктория». На высокой мачте реял государственный флаг Великобритании.
За шатром вырос громадный павильон. Его крыша с ажурной резьбой по краям держалась на столбах, на которых пестрели флаги, значки и флажки индийских властителей. Для них — махараджей, султанов, раджей, навабов и других вассалов английской короны, прибывших в сопровождении многочисленной свиты и вооруженной охраны на сотнях слонов, лошадей, верблюдов, мулов, — и был воздвигнут этот павильон, где они разместились строго по старшинству. Рядом с ними находились и английские официальные лица, а также другие приглашенные. Драгоценные камни щедро украшали тюрбаны, чалмы и одежду правителей. На равнине собрались тысячи людей в живописных нарядах. В пестрой толпе то тут, то там мелькали красные и голубые мундиры британских офицеров.
Это был первый день нового, 1877 года. Мягкое зимнее солнце озаряло равнину. Под балдахином у императорского шатра занял свое место вице-король — или теперь уже вице-император? — Индии лорд Литтон. Его подбитая горностаем голубая мантия сверкала вышитыми золотом листьями лотоса. Шлейф поддерживали два пажа — англичанин в костюме времен первых Стюартов и индиец, сын кашмирского махараджи в тюрбане и усеянной драгоценностями национальной одежде.
Под негромкие звуки оркестра, игравшего марш из «Тангейзера», началась церемония представления князей вице-королю. Она протекала по традиционным канонам восточного этикета и изрядно утомила собравшихся. Наконец с речью выступил лорд Литтон. Он говорил о либеральных принципах английского правительства, всемерно стремящегося к преобразованиям…
Даже сейчас, почти через два с половиной года после этого празднества, Оуэн Мередит мог бы чуть ли не слово в слово повторить сказанное тогда, при провозглашении королевы Виктории императрицей Индии:
«Ее императорское величество видит дальнейшее благополучное развитие своей Индийской империи только в постепенном и разумном привлечении самого народа к участию в ее мягком и справедливом управлении, а не в завоевании соседних стран. Но обязанности и интересы ее величества не ограничиваются пределами ее собственных владений, и если спокойствию этих владений будет когда-либо с какой бы то ни было стороны угрожать опасность, то императрица Индии всегда сумеет отстоять свое наследство…»
Это были чеканные фразы, тщательно продуманные, ибо эхо от них должно было разлететься далеко.
«…Отныне всякий чужеземец, посягающий на Британскую империю в Индии, должен считаться врагом цивилизации Востока. Неограниченные средства, которыми располагает ее величество, преданность ее подданных делают ее величество достаточно могущественной, чтобы не только оказать сопротивление дерзкому врагу, но и примерно наказать его…»
И раздались звуки труб, залпы орудийного салюта, восторженные возгласы в честь императрицы, и трудно было понять, что звучало громче!..
Да, такое случается не каждое столетие, размышлял Литтон. Жаль, что нельзя было включить Афганистан в число вассалов. Уже тогда этот Шер Али-хан показал свое настоящее лицо: не только сам не приехал, несмотря на настойчивые приглашения, но даже не прислал представителя.
