Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

— Великолепно! Это то, что нужно. Путь грызутся, и чем сильнее, тем лучше. Хорошо, джемадар, ступайте! И я жду подробный отчет…

Майор действительно торопился. Литтон сдержал обещание. Каваньяри был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром при эмирском дворе. В середине июня он отправился в Симлу за соответствующими документами и инструкциями. «Великий Могол» принял его сердечно, благодарил за умелые действия, поздравлял.

…Уже после напутственных бесед с вице-королем, 16 июля, майор отправил письмо Элсми, давнему коллеге по службе в Пенджабе, поздравившему его с важным и ответственным назначением. Находился Каваньяри в то время в афганских землях, у перевала Пайвар-Котал; впереди лежал Кабул, и он как бы суммировал своя впечатления от происшедших событий, готовясь выступить в новой роли.

«…Удача сопутствовала мне с начала до конца последней кампании, но наибольшее удовольствие доставила всеобщая радость, вызванная договором с эмиром. Разумеется, когда Якуб-хан выехал из своей столицы для переговоров, стало ясно, что мир в той или иной форме будет заключен, но моей целью являлось добиться того, чего желало правительство, и вместе с тем дать почувствовать эмиру, что мы относимся к нему великодушно. Он очень признателен (или делает вид) лично мне, и я надеюсь использовать эти чувства, когда окажусь в Кабуле. Понятно, не исключены определенные трудности; наиболее значительные, однако, такие, с которыми сталкивается каждый пограничный офицер, а именно нападения фанатиков. Пессимистически настроенные политики склонны предсказывать всяческие бедствия, но я большой оптимист и утверждаю, что они будут такими же плохими пророками, какими были с начала войны вплоть до подписания договора.

Я с наслаждением провел две недели в Симле. Вице-король был весьма любезен и доброжелателен ко мне, и я представлен к рыцарской степени ордена Бани (гражданского), что далеко превосходит все мои ожидания. Он посоветовал мне именоваться сэром Луи, а не сэром Наполеоном, ибо, как он сказал, в мире не может быть двух Наполеонов. Моя единственная надежда — не превратиться в сэра Льюиса (повторяя сэра Льюиса Пелли).

Ныне я на пути в Кабул, которого рассчитываю достичь 23-го. До афганской границы меня эскортирует отряд, составленный из представителей всех трех видов оружия, а затем примет [под охрану] пара полков эмира.

Меня назначили чрезвычайным посланником и полномочным министром, что будет более приятно эмиру, чем принятое в Индии звание „резидент“, которого каждое туземное государство опасается из-за вмешательства в свои дела…»

Майор, естественно, не делился с приятелем указаниями о деятельности британской миссии в Афганистане, полученными им от верховного правителя Индии и его секретаря по политическим вопросам. Впрочем, они и без того были ясны: утвердить над этой страной полный контроль Британской империи. Благо, что для достижения такой цели есть все предпосылки — достаточно лишь обеспечить выполнение Гандамакского договора…

Глава 14

НАКОНЕЦ-ТО В КАБУЛЕ

К началу июля 1879 года британская миссия была готова к отъезду. Английские власти в Индии учли сложности, вызванные некогда отправкой к Шер Али-хану генерала Нэвилла Чемберлена с целым войском. Миссия, возглавляемая Каваньяри, была далеко не столь многочисленной. В ее состав входили: секретарь и помощник посланника Уильям Дженкинс, военный атташе Уолтер Гамильтон, юный лейтенант корпуса гидов с едва намечающейся полоской усов, а также врач Амброз Келли из Бенгальского медицинского департамента, крупный статный чернобородый мужчина с вытянутым лицом. Миссию сопровождал тщательно отобранный конвой из двадцати пяти кавалеристов и пятидесяти пехотинцев корпуса гидов, находившихся под командой Гамильтона. Ну и, конечно, свыше сотни всевозможных слуг, камердинеров, грумов, носильщиков.

2 июля Каваньяри тронулся в путь. Он решил ехать не через Пешавар, а Куррамской долиной: в этих краях, в Кохате, он провел почти двенадцать лет и знал их досконально. К тому же от Кохата к Кабулу продвинулись войска генерал-майора Фредерика Робертса, и это позволяло добраться до афганской столицы с наименьшими трудностями.

Среди бумаг, взятых с собой чрезвычайным посланником и полномочным министром, особое место занимала копия письма лорда Литтона виконту Крэнбруку, отправленного 23 июня из Симлы. Оно всецело посвящалось политическим проблемам, содержало оценку обстановки и могло служить в определенной степени руководством к действию. Был и другой, не менее важный аспект письма, повышающий его ценность в глазах Каваньяри: в документе содержалась лестная оценка его трудов.

«Мой дорогой лорд Крэнбрук, — писал Литтон, — я бесконечно признателен за ваше письмо от 27 мая. Майор Каваньяри теперь у меня, и, судя по тому, что сообщают он и другие, я думаю, вам нечего беспокоиться об осуществлении и результатах договора с Кабулом или о возможных волнениях в Афганистане после вывода наших войск. Полагаю, что договор с Кабулом надо рассматривать не как итог, а как начало. Я говорю это не в каком-либо внушающем опасения смысле. Новый договор — скорее начало, чем результат, венчающий разумную и рациональную политику.

Соблюдение этой политики должно среди прочих плодов снять с Индии проклятие постоянной русской угрозы и дать нам на всей нашей границе определенные покой и безопасность, доселе неведомые. Но мы не должны придавать силу талисмана листку бумаги, подписанному с Кабулом, мы должны опираться на устойчивость [афганского] правительства и разумность его представителей в деле повседневного развития хороших отношений, сложившихся теперь с эмиром, укрепляющих доверие и воспитывающих характер его высочества; задача состоит в том, чтобы убедить его народ и его самого, что их насущные интересы неотделимы от наших. Случай для этого представился, и возможности широки.

Афганцы будут тем больше любить и уважать нас за победу, одержанную над Шер Али, и за урок, который мы преподали России. Во всей этой части света… великодушного врага предпочитают ненадежному и неверному другу. Афганский народ, конечно, не смотрит на нас с недоброжелательством, и сам Якуб, насколько можно судить по его делам и словам, хорошо понимает преимущества союза с нами и решил не нарушать его дурным поведением. По желанию Каваньяри он простил и восстановил на своем посту мустоуфи, впавшего в немилость и арестованного его отцом, а теперь снова назначенного министром финансов. Также по рекомендации Каваньяри он назначил генерала Дауд Шаха своим главнокомандующим и сделал это с любезной готовностью, что, кажется, произвело самое приятное впечатление на всех заинтересованных лиц. Поскольку оба эти человека теперь обязаны своим назначением нашему влиянию, мы, естественно, можем предположить, что их личное влияние в Кабуле не будет антианглийским. С Вали Мухаммадом, которому он грозил, что посадит его на кол, как только поймает, эмир откровенно примирился; и вообще он с готовностью и полной лояльностью выполняет свои обязательства по статье об амнистии, наиболее неприятной для афганского владетеля из всех пунктов договора.

Между прочим, Якуб заявил Каваньяри, что его отца ввело в заблуждение представление, будто лорд Лоуренс всесилен в Англии по индийским делам и никогда не позволил бы нам начать с ним войну… В целом я не сомневаюсь, что в предстоящей нам деятельности будет достигнут прочный прогресс в течение двух ближайших лет. Но дальнейшие результаты будут, разумеется, зависеть от наших преемников — как здесь, так и на родине; и если они ослабят свои усилия или изменят политику, пусть на них ляжет ответственность за непростительный провал».

…Во время скучного и ничем не примечательного путешествия Каваньяри и его спутников развлекал молодой лейтенант Гамильтон. То и дело вынимал он из кармана мундира уже изрядно стертую «Лондон Газетт», где описывался его героизм, проявленный в марте 1879 года при столкновении у Фатхабада. Он атаковал троих противников, напавших на придавленного убитой лошадью совара Доуля Рама, и расправился с ними, за что был удостоен Креста Виктории. Лейтенант знал наизусть эту краткую заметку. В конце концов ее выучили все члены миссии, а он не мог побороть в себе желание вновь и вновь цитировать лестные для него строчки.

У селения Куррам миссию встретил генерал-майор Фредерик Робертс с пятьюдесятью офицерами. Они проехали вместе несколько миль до верхней точки Шутургарданского перевала и остановились здесь, чтобы пообедать. Впоследствии Робертс напишет, что сослуживцы просили его поднять бокал вина за здоровье Каваньяри и его коллег, но, томимый мрачными предчувствиями, он так и не смог вымолвить ни слова. Опять и опять приходили ему в голову мысли о «не доведенной до конца» войне, о необходимости «марша на Кабул» в качестве первостепенной и неотложной меры…