Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

Как большинство жилищ небогатых афганцев, особенно в сельской местности, дом состоял из одной просторной комнаты. Плотная занавеска делила ее на мужскую и женскую половины. Файз Мухаммад умылся, переоделся и отправился в летнюю пристройку, куда молчаливая жена в темной хлопчатобумажной сорочке и доходящих до щиколоток шальварах принесла кукурузную лепешку и объемистую кружку молока, а затем миску наскоро разогретой похлебки — шорвы.

Хотя Файз Мухаммад проделал немалый путь, есть ему не хотелось: одолевали тяжкие мысли, да и усталость давала о себе знать. Май подходил к концу. Волна тепла с индийских равнин уже достигла этих мест. В Тезине стояла жаркая, сухая погода. Жена стала выносить постели на плоскую крышу, но кефтан, поцеловав готовившихся ко сну двух маленьких дочек — трех и шести лет, сказал, что будет спать в доме. И Гафур тоже.

— Мы должны выехать на заре. И так, чтобы не привлекать к себе лишних взглядов.

— Вместе с Гафуром? — спросила жена, не выразив удивления. Она привыкла повиноваться без лишних слов, но в ее голосе можно было уловить нотки тревоги.

Молча кивнув, Файз Мухаммад пошел на женскую половину к матери. Здесь, у стены, на которой висел ковер, стояла деревянная кровать, чарпай, застланная кошмой. На ней лежала укрытая одеялом старая женщина. В нише мерцал светильник — чираг. Его колеблющийся огонек едва рассеивал царивший мрак.

— Салам алейкум, адэкэй, — склонился над матерью Файз Мухаммад. — Здорова ли ты?

— Мне уже много лет, сынок. Какое тут здоровье… Вижу тебя — и слава Аллаху!

— Я причиню тебе боль, адэкэй, но ты ведь знаешь, чем плохо скрывать, лучше хорошо признаться…

— Уезжаешь? Беда пришла. Все вокруг только и говорят: инглизи, инглизи.

— Да, мать. Я пришел попрощаться. Завтра пораньше двинемся в путь с Гафуром.

— С Гафуром! — словно эхо повторила старушка и всплеснула руками. Огонек чирага всколыхнулся, по стенам и потолку заметались тени.

— Тяжелые времена наступают. Ему пора становиться мужчиной. Как пришлось мне в его годы.

— Бедный Самед-хан, — мать с трудом сдерживала рыдания. — Никогда не забыть тот несчастный день, когда твой отец взял тебя и ушел. Ушел навсегда… Зачем Аллах не покарает этих проклятых инглизи? Они приносят нам столько бед и страданий!

— Худай па аман, адэкэй, да хранит тебя бог, — произнес Файз Мухаммад слова прощания и приник к груди матери. Она гладила его лицо, тревожно всматриваясь в него, словно пытаясь навсегда запечатлеть родные черты.

— Ты стал почти совсем седой, сынок. И это за последние месяцы. Худай па аман! Мы, наверно, уже не увидимся: мне недолго осталось… Будь достоин своего отца. И береги Гафура: он еще так молод…

Стиснув зубы, чтобы и самому не разрыдаться, Файз Мухаммад прижался к матери, а затем резко поднялся на ноги и вышел из женской половины. Уезжать нужно было как можно раньше. Кефтан не сомневался, что его хватятся в Гандамаке и постараются разыскать, чтобы наказать за самовольный отъезд, а возможно, и за дерзкие слова, сказанные миджару Камнари, шайтан бы его побрал! Он уже хотел лечь и немного вздремнуть перед дальней дорогой (намерение отправиться в Герат окрепло окончательно), как со двора донесся тихий, но настойчивый стук в ворота.

«Неужели эмир так быстро догадался послать за мной стражников?» — с тревогой подумал кефтан. На всякий случай он укрылся за углом сарая, наблюдая, как Гафур возится с запором. «Да нет. Они бы стучали как следует, не стесняясь».

Во двор вошел друг юности — Керимджан. Впрочем, худощавый, кудрявый и стройный, как гималайский тополь, Керимджан остался в далеком прошлом. Теперь это был грузный тезинский староста Мухаммад Керим-хан, натягивавший чалму чуть ли не на брови, чтобы скрыть огромную лысину. Тонкий с горбинкой нос стал мясистым и тяжело навис над рыжеватыми усами.

Они обнялись и присели на застланный паласом помост во дворе. Через несколько минут молчаливый Гафур поставил перед ними поднос с чайником и пиалами. После нескольких глотков душистого чая Керим-хан, как принято, расспросил приятеля о его здоровье и здоровье членов его семьи, а затем, после паузы, объяснил, ради чего пришел в столь позднее время.

— Не хотел, дорогой, тревожить тебя в такой час. Всем спать пора… Но увидел случайно, как ты проехал мимо нас. Хмурый, поникший. Подумал, что-то стряслось. С кем? С тобой? С нами? Еще недавно из Кабула новый эмир со своими людьми ехал к Джелалабаду вести переговоры. И ты был среди них. Кто встречался с тобой из наших, говорили, что хоть и не очень был ты весел, но и не жаловался на большую беду. Что произошло? Можешь мне сказать — говори. Не можешь — считай, что я к тебе не приходил.

Еще несколько глотков, и чайник пуст. Гафур тут же заменил его полным. Отец велел ему взять пиалу и принять участие в беседе.

— Ты уже взрослый. Садись с нами и послушай. Так вот, Керимджан. Не был я весел, когда направлялся в Гандамак. Правильно говорили. Чего было радоваться. Нас били, а ответить как следует мы не могли. Не подготовились…

Кефтан с горечью взглянул на старосту. Тот внимательно слушал, покручивая ус.

— Но до полного поражения было еще далеко. И того позора, на какой пошел новый эмир, никак нельзя было ожидать. Он поехал к инглизи, чтобы принять все их требования. Нет, не зря Шер Али-хан держал его в тюрьме. Якуб-хан предал родину, предал народ, предал все, за что боролись, за что погибли наши отцы! Твой и мой… — голос кефтана прерывался от негодования.

Глаза Керим-хана налились кровью, а правая рука нырнула куда-то под халат, нащупывая нож.

— Негодяй! — воскликнул он в ярости. — Почему же ты не прирезал его на месте?

— Ну, прирезал бы. А дальше что? Ведь вокруг него свора единомышленников. Дауд Шах и другие. Да и войска инглизи неподалеку. Они наготове. Может, Якуб-хан что-то задумал. Время покажет. Но инглизи так просто не откажутся от своих замыслов. А хотят они одного — надеть нам ярмо на шею. Это ясно. Не удалось сорок лет назад, думают, получится сейчас.

Файз Мухаммад незаметно посмотрел на сына: Гафур сидел, затаив дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Как же теперь быть? — спросил староста. — Что ты намерен делать? Нам к чему готовиться?

— Ты задаешь такие вопросы, дружище, на которые ответить непросто. Во всяком случае, пока. Знаю только одно: надо поднимать народ! Без этого инглизи не одолеть. Так было раньше, так будет и теперь. Нужно оружие, нужны стойкие, хорошо обученные бойцы. И в Тезине тоже надо этим заняться…

— Ты опытный военный, — обрадовался Керим-хан. — Этим и займешься!

— Нет, — с грустью возразил кефтан. — Конечно, неплохо было бы остаться здесь. Семья рядом. Мать очень слаба… Но я покинул эмира, не спросясь. Да еще обругал главного инглизи, с которым шли переговоры, — миджара Камнари. Меня схватят, посадят в тюрьму, а то и казнят…

Гафур вздрогнул.

— Я должен уехать. И куда-нибудь подальше.

На всякий случай Файз Мухаммад решил умолчать о своих намерениях. Кто его знает, как все получится.

Староста понимающе кивнул и поднялся.

— Ну что ж, Файз, удачи тебе. Не забывай земляков. На нас ты всегда можешь положиться. Не подведем.

— Спасибо, Керимджан, готовьтесь к борьбе.

Они обнялись.

Через несколько часов, в предрассветных сумерках, два всадника, отец и сын, выехали из Тезина. Одеты они были так, чтобы не привлекать внимания: подпоясанные кушаками легкие темно-серые халаты, белая чалма на голове отца, тюбетейка — у сына, обычные светлые штаны со множеством складок, на ногах грубые сыромятные сандалии с широкими ремнями. За спинами небольшие мешки: нехитрая снедь, белье. Путники как путники.

…Любой мало-мальски уважающий себя торговец, отправляясь из Кабула в Герат, двинется старинной проторенной дорогой на Газни. Так же поступит и сановник, едущий для ревизии, и богатый паломник, посещающий мусульманские святыни. И в самом деле, их ждет хорошая дорога с караван-сараями, а главное — города Газни, Калати-Гильзаи, Кандагар, Гиришк, Фарах, где можно отдохнуть, уладить дела, встретиться с полезными людьми, обменяться новостями. Не беда, что на этом пути придется преодолеть многие сотни миль. На Востоке время не всегда течет быстро, а приятная беседа может с лихвой возместить потерянные дни. Да и потеря ли это? Все предначертано свыше, и роза, что расцвела до срока, быстро вянет…

Но Файз Мухаммаду было не до бесед. Он торопился. Очень торопился. Он так спешил, что даже обогнул Кабул, тем более что там его могла ждать опасность — распоряжение эмира об аресте. Около Вазирабада кефтан с Гафуром достигли Газнийской дороги, но следовали по ней лишь до ближайшего большого селения, Арганди. Там торный караванный путь сворачивал к югу, а прямо на запад, к Герату, вела Хазарейская тропа. Через Газни и Кандагар обычный караван двигался до Герата пятьдесят дней. Всадник мог одолеть этот путь за тридцать пять дней, а чтобы добраться до Герата через Хазараджат, требовалось только три недели. Но дело было не только в быстроте передвижения. Власть кабульского эмира не простиралась дальше перевала Аобанд, лежавшего в трех переходах к западу от Арганди. Миновав эти края, Файз Мухаммад мог уже не беспокоиться, что его перехватят стражники Якуб-хана.