Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов - Анна Сергеевна Акимова

лучшие работники, нежели мужчины. Он боялся, что городская дума, видя, как много времени я отдаю своему делу, пожелает заменить и его женщиной[378].

Но Покровская была непреклонна и последовательна как в своей позиции относительно оказания помощи бедному населению, так и в отстаивании прав женщин в профессиональной и общественной деятельности.

При этом вряд ли можно сказать, что Покровская создает в своих мемуарах образ женщины-борца, пытаясь отстоять свою гражданскую позицию или противопоставить ее мнению коллег-мужчин. Скорее она рассказывает о своем желании помочь людям, руководствуясь не материальными, а гуманными соображениями, и глубоко не анализирует и не подвергает критике негативное отношение к ней коллег-мужчин, как и разницу в подходах к оказанию медицинской помощи. Однако в своей дальнейшей общественной деятельности и публикациях Покровская превращается именно в такого борца, активно отстаивающего в том числе права и интересы женщин. Можно предположить, что в определенной степени ее работа, описанная в этих мемуарах, стала основой ее активной общественной позиции в будущем.

Воспоминания и дневники представителей социальных «низов», относящиеся к концу XIX — началу XX веков и к тому же не являющиеся политически ангажированными, встречаются крайне редко. Поэтому мемуары М. И. Ключевой[379], которая с 12 лет была ученицей, затем подмастерицей в белошвейной мастерской, а впоследствии вела курс кройки и шитья в первой женской профессиональной школе А. И. Коробовой, представляют особый интерес. «Страницы из жизни Санкт-Петербурга 1880–1910» были изданы через много лет после смерти автора[380]. На воспоминания Ключевой значительное влияние оказали ее социальное происхождение и статус, что нашло отражение в способах проведения досуга, развлечениях, быте, питании; ее эмоции от наблюдения за простыми вещами и оценки контрастируют с фактами из жизни Кшесинской, Тенишевой, Остроумовой-Лебедевой. При этом анализ ее социальной мобильности свидетельствует о профессиональной самореализации, которая не была типичной для женщин ее происхождения в рассматриваемый период. Жизненные реалии и менталитет Ключевой совсем другие, ведь все, чего она достигла в жизни, — это ее собственная заслуга. В силу специфики ее трудовой деятельности в швейной мастерской, где проходили обучение и работали только женщины, в профессиональной сфере она не сталкивалась с фактами гендерного неравенства и дискриминации. От общественной деятельности, а тем более от политики, Ключева была далека.

Гораздо больший интерес, сочувствие и переживания у Ключевой вызвал пожар на фабрике, а не, например, такое значительное событие, как стачка на Российской бумагопрядильной мануфактуре на Обводном канале в 1896 году, сам факт проведения которой она лишь констатирует, но никак не комментирует: «В Петербурге стачка объединила около 30 тысяч текстильщиков, которые поднялись на борьбу против капиталистов»[381]. Все приводимые факты политических акций Ключева пересказывает больше как новость, которая вносит разнообразие в ее жизнь, но она избегает оценок и не показывает своего отношения. Вероятно, такая дистанцированность от общественной жизни связана не только с отсутствием интереса и понимания сущности событий, но и с тем, что у мемуаристки не было необходимости отстаивать свои социально-экономические и политические права, поскольку условия ее работы в белошвейной мастерской являлись достаточно комфортными, а отношение к работникам — гуманным. Окончив до поступления в белошвейки только два класса школы, она впоследствии получила даже среднее профессиональное образование, что дало ей возможность преподавать на курсах. Вероятно, из-за этого она не осознавала необходимости социальных действий и борьбы за свои права. Но при этом в мемуарах Ключевой прослеживаются женская самостоятельность и независимость построения личной судьбы.

Анализ мемуаров, написанных пятью женщинами: звездой балета, художницей, общественным деятелем, врачом и швеей — женщинами, различающимися своей профессией, образом жизни, уровнем материального достатка, мировоззрением, но довольными своей работой и независимым положением, позволяет на примерах их судеб проследить изменения гендерного порядка на всех уровнях русского общества и выявить единство в том, как мемуаристки описывают свой путь в социуме в качестве самостоятельной личности и формы самореализации. При этом любовные сюжеты, супружеские отношения, частная жизнь, материнство служат скорее фоном для описания профессиональной деятельности, и это очень знаменательно для эпохи социальных перемен. Все героини — это «новые женщины», и написанные ими мемуары отражают не только постепенное расширение сферы женской деятельности, но и восприятие этого обществом, а также взгляды мужчин на социальные новшества, в том числе на гендерное равноправие. Каждая из мемуаристок предстает как самостоятельная, состоявшаяся личность; при наличии этих общих черт в жизнеописаниях каждой усматриваются свои жизненные приоритеты и способы достижения целей.

Раздел второй. От Первой русской революции до октября 1917 года

М. С. Савельева

Женские образы в романах Федора Сологуба

Эволюция восприятия фемининного

Будучи не только поэтом и прозаиком, но также публицистом, Федор Сологуб придерживался по многим проблемам демократических позиций[382], и было бы логично предположить, что «женский вопрос» тоже его интересовал, хотя в известной нам публицистике писателя он напрямую не поднимается. Более того, Сологуб вошел в историю литературы как создатель крайне неприглядных женских образов, в числе которых «дебелая бабища жизнь» (из мистерии «Томление к иным бытиям») и ее конкретные воплощения (один из самых ярких примеров — мама мальчика Вани в рассказе «Жало смерти»). В статье о романе «Мелкий бес» Вик. Ерофеев писал по этому поводу:

Вообще следует сказать о том, что Сологуб не «пожалел» своих героинь. Он создал целую галерею отвратительнейших женских образов ‹…› Вместо преклонения перед русской женщиной, которое свойственно традиции, Сологуб изобразил своих женщин пьяными, бесстыдными, похотливыми, лживыми, злобными, кокетливыми дурами. На фоне традиции Сологуба можно было бы назвать женоненавистником, если бы его мужские персонажи не были столь же гадки[383].

Поэтому встает вопрос о соотношении мужских и женских образов в прозе Сологуба.

В своей статье мы постараемся прояснить, был ли близок Федору Сологубу «женский вопрос» и нашел ли он отражение в творчестве писателя. Мы обращаемся именно к романному творчеству Сологуба, так как крупные произведения отражают длительный процесс их создания и, соответственно, взвешенный взгляд автора на проблему. Кроме того, романы Сологуба наглядно показывают тенденцию, важную для нашего исследования: в них совершенно очевидно с течением времени (при переходе от раннего к позднему творчеству) все более важную роль начинают играть женские образы.

Весьма условно романное творчество Сологуба можно разделить на раннее (писавшийся преимущественно в годы провинциального учительства роман «Тяжелые сны» 1883–1894 годов, а также испытавший большое влияние провинциальной жизни «Мелкий бес», 1892–1902) и позднее («Творимая легенда», публ. 1907–1912, 1913–1914; «Слаще яда», 1894–1912; «Заклинательница змей», 1915–1918). В первых двух романах главные герои мужчины (Логин и Передонов) и их образы