Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

На середине поляны уже был приготовлен огромный костер – длинные жерди, сложенные клином выше человеческого роста. Дрова большими кучами лежали на краю поляны, чтобы хватило на всю ночь. Но зажигать костер еще не пришла пора. Несколько успокоенный, Одд слушал, как поют женщины, смотрел, как собираются кучками нарядные парни, и ждал, когда появятся девушки.

– Русалка, русалка! – вдруг завопили десятки голосов.

На краю поляны, среди деревьев, мелькнуло что-то белое. Девушка, одетая в белую сорочку без вышивки, с распущенными волосами, с венком из травы, почти закрывшим лицо, пробралась к ближайшему костру и деловито поедала блин, схваченный с деревянного блюда.

– Ах ты, дрянь болотная! – Несколько женщин кинулись к ней, размахивая полотенцами.

Русалка скорчила страшную рожу и бросилась прочь, на ходу доедая блин. Одд отметил что-то очень знакомое в ее фигуре, лице и длинных рыжевато-золотистых волосах; только это была не Яромила, а ее младшая сестра, веселая и бойкая девушка.

И тут же вся поляна наполнилась криками. Из-за деревьев белой стаей вылетели с два десятка русалок – все в таких же белых рубашках с рукавами чуть ли не до земли, с распущенными волосами, украшенные цветами и ветками в листве.

Возглавляла их одна – высокая, рыжеволосая, с особым жезлом в руке, увитым травами. И Одд, хоть и ждал с нетерпением ее появления, с трудом признал в предводительнице русалок Яромилу. Он даже вздрогнул – настолько она сейчас была не похожа на ту ровную в общении, дружелюбную, приветливо-сдержанную девушку. Бледная, с распущенными волосами, она была полна дикого возбуждения, почти до неузнаваемости исказившего приятные черты лица. Ее красота стала пугающей, даже глаза, казалось, горели в полумраке леса диким зеленым огнем. Исторгнув вопль, Росяная Мать послала вперед свое лесное воинство, пробежала по поляне, раздавая направо и налево удары своим чародейным жезлом и заливаясь диким хохотом, от которого мороз продирал по коже. Люди уклонялись в ужасе, отшатывались в сторону, будто прикосновение этого жезла несло им гибель. Впрочем, оно и понятно: жезл был обмотан свежесорванной жгучей крапивой.

С диким визгом вылетая из гущи зелени, русалки хватали что смогут из приготовленного для пира угощения, жадно поедая на ходу, а тех, кто пытался отогнать их, хлестали крапивой.

– Гони их, гони! – кричали со всех сторон.

Вольга пронзительно засвистел и первым бросился на русалок, за ним помчались другие парни. В зарослях поднялась несусветная возня: русалки гонялись за молодежью и подростками, те – за ними; поймав вдвоем-втроем одного парня, русалки рвали на нем одежду и принимались щекотать, а парень вопил, будто его убивали. К охоте присоединились мужики и даже женщины – кто посмелее, – дети и подростки носились вокруг и визжали, старики подбадривали ловцов криками, старухи цепляли русалок за подолы своими клюками, самые вредные даже совали палки им в ноги. Над берегом висели визги и вопли, повсюду царили беготня и драка; от криков звенело в ушах, от суеты рябило в глазах, и неясно было, то ли люди, то ли духи тут мечутся – на меже дня и ночи, светлой половины года и темной, Той и Этой Стороны. Зато если ловили русалку, ее тут же несли к Волхову и бросали в воду.

– Плыви к себе за край и раньше новой весны не возвращайся! – кричали вслед.

Завидев новое развлечение, халейги тут же подхватились и побежали в лес. Визги, вопли и возня постепенно переместились в глубь чащи – под напором толпы русалки отступали. В Купалу кончался срок пребывания русалок на земле, и в это время они, выполнившие свое предназначение, но не желавшие уходить, были особенно опасны. И все же девушкам приходилось уступить – иначе и настоящие русалки не уйдут.

В визжащей и мечущейся толпе Одд выискивал Яромилу, но догнать не мог, хотя замечал много раз. Она словно обрела способность растворяться в воздухе – вот только что была тут, но, вроде бы догнав ее, он видел перед собой лишь березу. Он натыкался на других русалок, и те с дикими воплями били его крапивой, хлестали ветками. Русалки то выскакивали из-за кустов, размахивая крапивой, то дразнили, иной раз даже призывно задирая подол чуть ли не до ушей, и тут же пускались бежать, когда замечали, что их усилия не остались напрасными. Какая-нибудь русалка постройнее и попривлекательнее заманивала податливого парня, дразня его длинными белыми ногами, но едва он начинал гнаться за ней, как из кустов на него выскакивали еще две – уже далеко не такие красивые – и принимались щекотать, валили на траву и не оставляли, пока бедный парень даже орать переставал. Лихорадочное, болезненное возбуждение, переполнявшее русалок, захватывало и их преследователей, неистовые вопли звенели, отражаясь от стволов, и путались в кронах.

В лесу было еще довольно светло, сумерки клубились только в самых густых зарослях, и садящееся солнце озаряло вершины. Иной раз, глядя на закатную сторону через перелесок, можно было увидеть огненное сияние, и казалось, будто за краем поля, прямо на земле, разложена густая цепь костров; только с опушки становилось видно, что это лишь солнце, залившее пламенем весь небокрай.

Постепенно отступая, русалки уходили от преследования и скрывались в чаще. Там уже никто не решался за ними гнаться – нужно было лишь прогнать их от обитаемых мест. Русалки заметно поуменьшились в числе, – те, кого поймали и бросили в воду, выбирались на берег, но больше не присоединялись к стае и шли домой переодеваться. Остались только самые проворные, не давшиеся никому в руки.

Одна за другой девушки, перекликаясь и собираясь вместе, тянулись к Див-озеру, которое еще называли Девьим. Мужчинам нельзя было сюда являться, да и девушкам позволялось его увидеть лишь несколько раз в году, в дни чествования русалок. Сюда они весной приносили в подарок росеницам рубашки, полотенца и венки, здесь окончательно прощались с ними.

И сюда же забрел заплутавший в незнакомом лесу князь Одд, понятия не имевший о том, что это озеро запретно для мужчин. Он вообще не знал ни о каком озере – просто лес вдруг расступился, он увидел поляну шириной в десяток шагов, а за ней – густые кусты, старые ивы и блеск воды. Озеро было неширокое, но длинное, вытянутое вдоль поляны, берега его густо заросли камышом и кустами, так что проходов к воде оставалось лишь несколько.

Устав от беготни по лесу, разгоряченный, Одд хотел умыться, как вдруг услышал за деревьями женские голоса. Скрывшись за ближайший куст, он всмотрелся – среди зарослей, на другом краю поляны, мелькнули уже знакомые белые рубашки. Одд присел, благодаря судьбу за то, что здесь есть где укрыться. И без пояснений он понял, что забрел туда, куда не надо было. В памяти его всплыли старинные предания Севера о таких же озерах в глухом лесу, где купаются валькирии, лебединые девы. Его пробирала жуть от ощущения, что он будто попал в предание: стена леса отгородила его от обычного человеческого мира, заперла в плену Той Стороны. Но даже если не думать о преданиях, он понимал, что эти женщины могли быть по-настоящему опасны. Он совсем недавно видел, как бесновались русалки, терзая мужчин, попавшихся им в руки. Если же здесь, в своих лесных владениях, они, разгоряченные праздником и особым отваром русалочьих трав, приводивших их в это неистовство, обнаружат мужчину, то могут счесть его присутствие оскорблением для своих богов – и тогда не посмотрят, кто перед ними. А с десятком разъяренных, не помнящих себя молодых женщин даже сильный мужчина не справится – можно живым не уйти. И Одд скрылся подальше в кусты, где была достаточно густая тень, и затаился там, надеясь, что его не обнаружат.