Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

– Так вот где моя пропажа! – насмешливо воскликнула она. Ее негромкий утомленный голос, низковатый и хриплый, в котором еще слышалось дыхание холодной глубокой воды, показался голосом настоящей русалки, и тревожное и одновременно манящее чувство пробрало Одда. – А ты как сюда попал? Сюда мужчинам приходить нельзя. Это озеро – запретное. Только для… духов воды и земли. – Она не знала, как правильно назвать русалок на северном языке.

– Я не видел тут никаких духов, – ответил Одд. Он пытался смотреть ей в лицо, но у него ничего не получалось – взгляд против воли скользил по ее телу, по высокой красивой груди, белым плечам, тонкой талии, плавным изгибом переходящей в стройные, по-девичьи узкие бедра и длинные ноги. И его взгляд смущал ее так же мало, как если бы она и правда была духом воды, который своей красотой, словно оружием, подчиняет себе смертных мужчин. – Я видел… прекрасных дев, похожих на лебедей, которые сбросили здесь свое лебединое оперение…

Одд говорил прерывисто, как будто забывая простые слова, его дыхание участилось, лицо изменилось – он уже почти не владел собой, охваченный одним-единственным желанием. Его предупреждали: беги! – но он не помнил об этом, да и не послушался бы. Яромила собрала волосы, чтобы отжать их, потом взяла из рук онемевшего Одда свою рубашку и стерла с тела капли воды.

– Я не отдам тебе ее просто так. – Одд снова забрал у нее влажную рубашку. – Тот, кто подберет лебединое одеяние, получит власть над самой валькирией.

– А ты хочешь власти надо мной? – Яромила посмотрела на него, насмешливо изогнув брови.

– Я хочу… – Прерывисто дыша от волнения, Одд не сводил с нее глаз. Он мог не объяснять, чего именно ему хочется. – Ты прекрасна… как богиня… Ты – истинная ландвет… ты даже больше, чем ландвет. Ты была богиней Торгерд в кольчуге и шлеме, но в образе вашей богини… Лелье, да?.. ты прекраснее во сто крат. Сама богиня любит тебя за то, что ты даешь ей такое прекрасное земное воплощение.

– Пять лет уже даю, – ответила Яромила. Теперь наконец-то она избавилась от божественного и русалочьего духа в себе и смотрела на все происходящее обычным трезвым взглядом. – С тех пор как мне тринадцать сравнялось. Я – старшая дочь старшей дочери Любшиного рода, на мне благословение Волхова. Пять лет меня на белом коне возят и славу мне поют, и я одна из всего честного народа пять лет великодня не вижу. Все поутру на Дивинец собираются солнышко ясное встречать, смотреть, как оно играет в небе, все за травами в рощи идут, песни поют, жизни радуются, а меня теми же травами в бане моют, чтобы Лелю впустить. Все за белым конем ходят, в кругу пляшут, а я сижу в темноте, с завязанными глазами, не вижу ни людей, ни солнца, только и думаю, как бы в седле удержаться. Все Волхов славят с его невестой, а я… в воду падаю. Ко дну иду и думаю: утянет, не утянет? Выплываю, плыву и думаю: отпустит, не отпустит? И так страшно, так жутко мне… ведь возьмет, если захочет, потому как по доброй воле, по уговору старинному я людьми ему отдана… Понимаешь ты?

Она подошла к Одду вплотную и положила руки ему на грудь, словно искала защиты у живого человека от того темного, стылого ужаса речной глубины, куда была обречена сходить каждое лето – год за годом. Он обнял ее и прижал к себе, и она прильнула к нему, потому что порядком продрогла в вечерней роще после прохладной озерной воды, а от тела сильного мужчины исходило тепло, которого ей так не хватало. Он мог дать ей опору в этом мире, который требовал от нее напряжения всех ее человеческих сил, и даже больше.

– И теперь – все веселиться будут, а я буду Лелю в себе беречь. Я старшая дочь старшей дочери, она не отпускает меня, для себя бережет. Понимаешь ты? – шептала Яромила, покоряясь его объятиям и прижимаясь лицом к его плечу. – Никогда я, как человек, не жила. Все только, как она…

– Я понимаю, – шепнул Одд, зарываясь лицом в ее влажные волосы, которые, постепенно подсыхая, уже завивались на висках в задорные огненно-золотистые кудряшки. – Я знаю, каково это – носить в себе бога. Но боги никогда не выбирают для этого тех, у кого не хватит сил и простора в душе, чтобы их вместить. Через нас они выходят в человеческий мир, и мы делаем для них все, что можем. Но я освобожу тебя.

Его руки жадно скользили по ее телу, поглаживая по спине, по бедрам, и Яромила льнула к нему, согреваясь и постепенно расслабляясь. Впервые в жизни она встретила человека, достаточно сильного, чтобы не только понять ее, но и помочь ей. Того, кто не побоялся бы встать на пути у богини, кто не был скован трепетом и почтением перед волховским Ящером – ее божественным женихом. Яромила больше не хотела быть невестой Волхова. Уже пять лет она была богиней-Девой, и вечно юная Леля не давала ей двигаться дальше по дороге ее земной человеческой судьбы. Но теперь все – Яромила-Леля погибла, осталась на темном дне, и новой весной юная богиня-Дева найдет себе новое воплощение. Наконец-то она могла поддаться своему влечению – тому, что все эти дни зрело и крепло в ней, став неодолимым.

Губы Одда мягко касались ее лица, пока не добрались до губ, нежных и прохладных; она приоткрыла их, подчиняясь ему, и своим поцелуем он словно бы влил в нее тот жар, которым сам был переполнен. Дрожа от нетерпения, Одд поднял ее на руки, выбрал ровное место и осторожно положил Яромилу на траву, потом склонился над ней и стал целовать – сначала шею, потом спускаясь все ниже, на грудь, живот и бедра. Она не возражала, а только поглаживала его волосы и плечи, дыша все чаще и глубже. Ей было тепло, русалочий дух ушел, сменившись сладким томительным чувством, и неведомая сила словно несла ее вперед – сила любви, что поддерживает и обновляет мир.

Продолжая целовать ее, Одд лег рядом на траву, свободной рукой расстегнул пояс, стащил свою знаменитую красную рубашку, потом вторую, нижнюю, и отбросил их обе. Яромила гладила его по груди, по спине, по плечам, везде натыкаясь пальцами на шрамы – в основном старые, побелевшие, но один на правом плече оказался еще довольно свежим и выделялся красной неровной полосой. Ее руки гладили его по спине, коснулись бедер, и тогда он рванул узел на штанах, развязал их и сбросил до колен. Яромила развела бедра, позволяя ему поместиться между ними, и он накрыл ее собой, тяжело дыша и не в силах больше сдерживать свое желание. Но и она уже постанывала, изгибалась и двигалась, чтобы помочь ему, а также стремясь наконец дать выход своему томлению, теперь уже вовсе нестерпимому. Она почувствовала боль, но та почти растворилась среди наполнявшего ее возбуждения и не имела никакого значения, – и Яромила вскрикнула почти с торжеством, будто хотела, чтобы земля, вода и небо знали: кончается ее бесплодное девичье существование, из отцветающей Лели она становится плодоносящей Ладой, способной принести в мир новую жизнь.