Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

– Сыта ли ты, Лелюшка? – спрашивали ее хозяйки. – Довольна ли?

Она кивала в ответ – подавать голос ей, как видно, было запрещено. После этого женщины и девушки вставали в большой круг и с поднятыми над головой руками трижды обходили ее, притопывая и распевая песню, прославляющую красоту Лели и ее дары. Сама она в это время плясала в середине на овчине, размахивая рукавами, и звон ее бубенчиков вплетался в общее пение. Потом Лелю снова сажали на коня и шествие двигалось дальше. Песни пелись свадебные – о том, как Красно Солнышко ждет свою невесту и о том, как она едет к нему через леса дремучие и горы высокие.

Под это пение ее в конце концов повезли к мысу, где крутой берег высоко вздымался над водой. Снова расстелили овчину и поставили на нее Лелю. Под длинные песни невесту начали готовить: мать с причитаниями прощалась с ней, просила прилетать к родным хоть легкой пташечкой. Пояс развязали, покрывало с нее сняли, и Одд, с все возрастающим беспокойством наблюдавший за происходящим, наконец увидел лицо Яромилы. После столь долгого дня девушка выглядела бледной и усталой, голова у нее кружилась, и было видно, что она с трудом стоит на ногах.

– Они что, собираются принести ее в жертву? – Одд в ужасе повернулся, выискивая, кому бы задать этот вопрос, и заметил поблизости Домагостева братанича Гребня.

– Жива будет, – утешил его парень и добавил, пробурчав себе под нос: – Если Волхов даст…

Он уже не впервые наблюдал снаряжение Лели в подводные палаты Волхова, и каждый раз, как у всякого из ладожан, у него мурашки пробегали по спине при мысли о том, что ведь Волхов может и забрать свою невесту.

Однако Одд, не слишком успокоенный его словами, начал пробираться поближе к берегу.

С Лели тем временем сняли все, кроме сорочки. На голову ей возложили новый венок, огромный и пышный, пожожий на цветочный куст. Женщины пели, подводя невесту к самому обрыву. И вдруг пение оборвалось, ее отпустили – и она бросилась с обрыва прямо в воду!

Народ охнул и закричал сотней голосов, и в крике этом были ужас и потрясение. Причем кричали все разом – и варяги, которые впервые видели обряд «свадьбы Волхова», и ладожане, уже многократно бывшие его свидетелями. Насколько чистосердечной была их любовь к своей богине, настолько неподдельно они сейчас ужасались и горевали по ней. Богиня Леля умерла, ушла в Нижний мир, и с ее уходом кончилась весна, прошла пора расцвета, уступая место поре созревания и увядания – темной половине года.

Потрясенный не меньше, а то и больше прочих, Одд решительно пробился через толпу к самому обрыву. Чьи-то сильные руки схватили его сзади, будто хотели помешать ему броситься в реку, но он, не обращая внимания, глянул вниз. Он ощущал ужас и потрясение толпы, накатывающиеся со всех сторон, и сам почти видел то, что рисовалось в их воображении – огромный черный Ящер, который поднимается с холодного темного дна сквозь толщи воды, его уродливая голова с длинной пастью, тянущаяся к маленькой, тонкой фигурке у поверхности… Вот-вот мелькнет в волнах реки исполинское черное тело – и девушка в венке никогда больше не покажется…

Сначала ничего не было видно, только круги широко расходились по мелким волнам да рябь сверкала на солнце тысячами звезд. Потом крики вокруг зазвучали по-иному, с облегчением и радостью, люди хватали друг друга за рукава, указывая что-то на воде. Одд вгляделся, прикрыв глаза от солнца, и увидел в реке среди волн рыжую голову. Мелькнули плечи в белой сорочке. Яромила, уже без венка, уверенно плыла к берегу, где была под кустами отмель и где она могла выбраться на сушу, и длинные распущенные волосы устремлялись за ней широкой волной.

– Слава Ладе и Макоши! – Стоявший рядом Ранята глубоко вздохнул от облегчения, убрал руку с плеча Одда и сделал обережный знак, не сводя глаз с девушки. Одд оглянулся на него. – Уж сколько лет смотрю… еще пока Милка наша невестой Волхова была, покуда замуж не вышла. Теперь вот Ярушка. А ты гляди и все жди: выплывет, не выплывет? Отпустит ее Волхов-батюшка или себе заберет? И что поделаешь – дедами так завещано, богами велено…

У Купалиной горы уже было оживленно: женщины развели несколько костров – не обрядовых, обычных – и в котлах варили кашу и яйца из собранных накануне припасов. Мужики сидели возле бочек с медовухой, в нетерпении поглядывая на них и намекая, что, дескать, пора бы и попробовать. Не перестояла ли? Но молодая Святоборова жена Солога, вооруженная здоровенным черпаком на длинной ручке, бдительно охраняла припас, и приближаться никто не смел. Женщины замешивали тесто для блинов в большой кадушке – близилось время общего пира. Стояли широкие горшки с молоком, творогом, сметаной, сыром, медом, ягодным киселем.

Людей на луговине, раскинувшейся между берегом и лесом, собиралось все больше, изредка мелькали и девушки, но той, кого он искал, по-прежнему не было. К Одду подошел Домагость: в нарядной красной рубахе с Перуновыми знаками и бронзовыми бубенчиками, непрерывный звон которых обозначал Перунов гром, с высоким резным посохом, украшенным теми же узорами, взмокший, растрепанный, он, однако же, был весел и воодушевлен.

– Пойдем, князюшко, я тебя на хорошее место проведу! – предложил Домагость, указывая на бревна возле костров, покрытые овчинами. Они предназначались для старейшин, в то время как всякая мелочь должна была сидеть на траве, где придется. – Скоро будем огни возжигать, пирование начинать!

– А где твоя старшая дочь? – тайком осведомился у него Одд по пути. – Или о ней нельзя говорить? Она сегодня еще придет?

– Придет, придет! – Домагость, которому женщины не могли отказать в праве «попробовать» медовуху, ободряюще похлопал варяжского князя по спине. – Не беспокойся, появится еще. Ведь Леля – она не только Волхова невеста, она еще и русалкам-росеницам старшая сестра и владычица, Росяная Мать! Будут русалки, будет и Леля! Смотри во все глаза – не пропустишь!

– А кто эти рю… рюсалк… – спросил Одд у оказавшегося рядом Раняты.

– А это, как ты давеча рассказывал, которые у вас в горах и в лесах живут и добрым людям пакости делают, – охотно объяснил тот.

– Хулдры? Тролли?

– Вот-вот. Красивые девки и на любовь охочие, только нечистые. Так что от любви их ничего доброго не бывает. Кто русалку полюбит, тот разума лишится и к ней во власть попадет, исчахнет совсем. Увидишь ее – беги!

На середине поляны уже был приготовлен огромный костер – длинные жерди, сложенные клином выше человеческого роста. Дрова большими кучами лежали на краю поляны, чтобы хватило на всю ночь. Но зажигать костер еще не пришла пора. Несколько успокоенный, Одд слушал, как поют женщины, смотрел, как собираются кучками нарядные парни, и ждал, когда появятся девушки.