Лотос - Дженнифер Хартманн

не будет странно. И теперь это странно.

– Правда, что ли?

– Я знала, что ты не поймешь…

Гейб щипает переносицу, качая головой.

– Оливер сейчас очень уязвим. Он впечатлительный. Он как чертов ребенок.

– Он не ребенок.

– Я имею в виду то, как работает его мозг. Он был заперт в бетонной яме двадцать два гребаных года, Сид. Ему не нужно, чтобы твой язык усложнял ему жизнь, пока он пытается встать на ноги.

Моя шея вытягивается назад от обиды и немного от возмущения.

– Во-первых…

Гейб стонет, его глаза закатываются, когда я поднимаю руку и начинаю загибать пальцы.

– …Оливер – самый умный человек, которого я знаю.

– Он учился всему только по книгам. У него нет жизненного опыта.

– Во-вторых, – продолжаю я, игнорируя его. – Единственный способ для Оливера научиться и «встать на ноги» – это получить опыт самостоятельно. Он попросил меня поцеловать его, Гейб.

– Сидни…

– И в-третьих, – рявкаю я, загибая еще один палец, пока яд льется из моих глаз. – Не смей так говорить о моем языке.

Гейб откидывается на спинку стула, его руки скрещены, челюсть сжата, одна бровь приподнята.

– Ты закончила?

Я протыкаю вилкой свою энчиладу, представляя, что это глупое лицо Гейба.

– Да.

– Я не хотел вести себя как придурок, – настаивает он и вздыхает, сдаваясь. – У тебя хороший язык.

– Не будь таким гадким.

Еще один удар вилкой.

На его лице мелькает улыбка, затем исчезает.

– Послушай, я знаю тебя, Сидни… Ты возводишь вокруг себя стены. Ты не привязываешься, и это здорово, у тебя больше власти, но… – Он опускает глаза, как будто боится увидеть мою реакцию. – Стены Оливера намного тоньше, чем у тебя. Нужно не так много, чтобы прорваться через них.

Мой кулак сжимает кончик вилки, когда я устремляю свой стальной взгляд через стол.

– Что это значит?

Острый взгляд, а затем:

– Это означает… Ты держишь кувалду, Сид. Один неверный взмах, и он упадет.

В задней части моего горла образуется комок, из-за чего мой голос срывается.

– Ты слишком остро реагируешь. У меня не так много власти.

– Я видел, как он смотрит на тебя. У тебя есть вся власть.

Моя вилка падает на стол, и я начинаю рыться в бумажнике, вытаскивая двадцатидолларовую купюру. Я бросаю ее Гейбу.

– Спасибо за доверие. Здорово знать, чего я стою.

– Да ладно, не принимай близко к сердцу. Я просто присматриваю за своим братом.

Я перекидываю ремешок сумочки через плечо и поднимаюсь из кабинки.

– Как и я.

– Сидни…

– Не надо! – Я резко оборачиваюсь, привлекая внимание посетителей и работников, но мне все равно. – Не говори мне, что ты сейчас присматриваешь за ним, ведь я была единственной, кто искал его, когда все остальные сдались.

Нефритовые глаза Гейба, обычно яркие и добродушные, каменеют.

– Это удар ниже пояса.

Мое сердце сжимается, сожаление мало-помалу пробивается сквозь мой щит. Я хочу взять свои слова обратно, но не делаю этого. Я слишком зла, чтобы идти на попятную.

– Приятного тебе аппетита, Гейб.

Я вылетаю из ресторана.

* * *

К черту все.

Я двадцать два года ждала возвращения Оливера Линча, и я отказываюсь проводить еще один день в поверхностных разговорах и неловких действиях. Мы зашли слишком далеко.

Он зашел слишком далеко.

Когда я направляюсь к соседнему дому, то не наблюдаю машины Гейба, чему и радуюсь. Я все еще не оправилась от нашей сегодняшней ссоры. Мы никогда не ссоримся. Мы спорим, поддразниваем и поливаем друг друга дерьмом, но мы никогда не ссоримся.

Мое беспокойство достигло опасного уровня, так что пришло время навести порядок в одном из этих беспорядков.

Я постукиваю костяшками пальцев по знакомой двери из красного дерева, мои внутренности скручиваются от мандража, когда я слышу приближающиеся шаги несколько мгновений спустя. Оливер приоткрывает дверь так, будто сомневается, что хочет кого-то сейчас видеть.

Просто старая добрая Сидни Невилл с ее кувалдой и сложным языком.

Когда Оливер приоткрывает дверь шире, черты его лица расслабляются. Затем улыбка освещает его красивое лицо.

– Сидни.

Он произносит мое имя с такой теплотой, с такой привязанностью, что я не могу не вспомнить слова Гейба, которые он швырнул в меня еще недавно:

У тебя есть вся власть.

Комок застревает у меня в горле.

– Привет.

– Здравствуй.

Его улыбка остается непоколебимой и милой.

Проклятие.

Я не хочу терять времени, поэтому переступаю порог и чуть не сбиваю Оливера с ног, когда обнимаю его за шею и прижимаюсь щекой к твердой груди. Слова вырываются прежде, чем я успеваю их удержать.

– Я скучала по тебе.

Руки Оливера обнимают меня за талию, – сначала неуверенно, осторожно и нежно. Но затем объятие становится крепче, он притягивает меня ближе. Ближе, чем ему, вероятно, следовало бы. Его дыхание касается моей макушки, щекоча кожу и нагревая ее.

Его правая рука слишком знакомо скользит вверх по моему позвоночнику. Я думаю о том, что я почувствовала, когда он схватил меня за затылок и мои волосы запутались в его пальцах. Тогда его рот был таким горячим и жаждущим…

Успокойся, подруга.

– Ты скучала по мне? – шепчет он в мой растрепанный пучок.

Я киваю ему.

– Да.

– Но… – Оливер запинается, подбирая слова. Затем он заканчивает: – Прошла… одна неделя.

Пауза.

Временное молчание.

Осознание, осознание…

Меня разбирает смех, когда его шутка доходит до меня. Я еще сильнее прижимаюсь к нему, мое тело сотрясается от хохота, ноги едва выдерживают вес. Это только заставляет руки Оливера сжать меня крепче. Его собственное веселье смешивается с моим.

– Срань господня, Оливер. Ты только что поддел меня с помощью Barenaked Ladies?

– Похоже на то.

Прижав подбородок к его груди, я поднимаю голову, чтобы найти его глаза, – в них плещется смех.

Одна неделя.

Одна неделя без его близости, его причуд, его обаяния, его прекрасной души, освещающей меня. Мне показалось, что часть меня завяла.

Понятия не имею, как я могла жить двадцать два года без всего этого.

* * *

Нога Оливера вжимает педаль тормоза, и меня бросает вперед с такой силой, что мой лоб почти сталкивается с приборной панелью.

– Оливер!

– Там было маленькое млекопитающее.

У меня выбивает дыхание, я смотрю в лобовое стекло и замечаю белку, взбирающуюся на соседское дерево.

– Это была всего лишь белка. Белки – знатные самоубийцы.

– Прошу прощения?

Приглаживая волосы назад, я заставляю свое сердце успокоиться.

– Все в порядке… Тебе не нужно так сильно тормозить. Нажимай на педаль мягче.

– Это было неожиданное препятствие. Я запаниковал. – Грудь Оливера расширяется с каждым тяжелым вдохом, его пальцы сжимают руль так сильно,