Право на творчество. Судьбы художниц Российской империи - Надежда Дёмкина

Тогда Елизавета предпринимает вторую попытку: в 1906 году открывает школу в Петербурге. Преподавателями становятся Бакст и Добужинский. И это не просто учителя, но проводники новых теорий и нового подхода к живописи, который они вместе с Бенуа, Дягилевым, Сомовым и другими транслировали в сообществе «Мир искусства» и одноименном журнале.

Сомов участвует в подготовке к открытию школы, находит учеников, помещение, рекомендует преподавателей: «Не мешкайте! Бакст не изменил своего решения быть у Вас профессором и имеет уже для школы 6–7 человек учеников среди своих знакомых; я тоже имею человека 2, которые жаждут поступить к Вам. Да и у Вас было человек 5? Видите, сразу у Вас будет человек 10–12! Вчера я был в одном доме на Таврической (угол Тверской), два шага от Степановых, где отдаются две квартиры, я их не видел, но, говорят, в одной большой — круглая зала. В этом доме живет Вячеслав Иванов… Как приедете, тотчас пойдите смотреть этот дом. <…> Потребность в хорошей школе, по-видимому, большая в Петербурге, Бакст собирается Вам писать, и я ему сегодня посылаю Ваш адрес. Если Вам нужен помощник, не хотите ли Добужинского? У него есть имя, некоторая популярность, он отличный рисовальщик, прошел солидную школу в Мюнхене, очень милый человек и не избалованный избытком материальных средств; так что, я думаю, не откажется от преподавательства. Главное, не откладывайте…»[86]

В 1927 году, когда самой Званцевой уже не было в живых, а школа была 10 лет как закрыта, художница Юлия Оболенская объясняла возникшую в начале века высокую потребность в образовании: «В это время Академия художеств уже не пользовалась никаким авторитетом, и преподаватели, сами академисты, отговаривали учеников от поступления в Академию. В свое преподавание они вносили ту же бессистемность, какую сами получили из Академии: оно сводилось к указанию отдельных ошибок в рисунке, а в живописи — к отдельным маленьким рецептам, различным у каждого преподавателя. Суть как живописи, так и рисунка заключалась в перенесении на холст важных и неважных деталей; натуру бессознательно копировали… Молодежь бродила впотьмах, приходила в отчаянье, пыталась переменить школу»[87].

Центром притяжения становится фигура Бакста, он строг, но именно в строгости принципов ученики находят свободу для творчества. Сам Бакст в 1910 году подводил итог своей работы: «Мечта моей жизни все более и более воплощается. Четыре года совместной работы с учениками начинают наконец создавать ту атмосферу мастерской-храма, которая всегда волновала мое воображение… флюид подлинного, волнующего искусства… Я старался не столько учить, сколько будить желание искания, старательно оберегая ищущий молодой глаз от фальши и рутины»[88].

Мстислав Добужинский в книге «Встречи с писателями и поэтами» описывает атмосферу школы: «С осени 1906 года я начал преподавать вместе с Бакстом в частной художественной мастерской („Школа Бакста и Добужинского“), которая была основана Е. Н. Званцевой, бывшей ученицей Репина… „Башня“ и стала знаменитым названием собраний у Вячеслава Иванова, его „сред“ — нового литературного центра Петербурга. Приезжая два раза в неделю в школу, я очень скоро через Званцеву познакомился с „верхними жильцами“ и не пропускал случая заходить к ним… Званцева была своим человеком у Ивановых и была близка ко всему их кругу, а Волошин, один из ближайших друзей Вяч. Иванова, даже и поселился в квартире Званцевой и женат был на учившейся в нашей школе Маргарите Сабашниковой. Все это как-то домашним образом сближало школу с „башней“, и школа не могла стоять в стороне от того, что творилось „над ней“. Некоторые ученики, по примеру Бакста и моему, бывали тоже посетителями гостеприимной „башни“. Сама же школа под „башней“ становилась не только школой, а маленьким „очагом“, как бы содружеством, где в исключительной атмосфере зрело немало будущих художников»[89].

Оболенская вспоминает: «Сама Е<лизавета> Н<иколаевна> произвела на нас чрезвычайно привлекательное впечатление: она вся искрилась жизнью, суетилась, спорила, сердилась, улыбалась в одно и то же время. Чудесное лицо и милое имя открывшей нам дверь ее племянницы Маши незаметно прибавили какую-то долю очарования к общему впечатлению»[90].

Работали по следующему расписанию: «Время нашей работы согласно объявлению распределялось так: занятия от 10 до 3 часов, рисунок на два дня, третий день на память; этюд на 2 дня — третий день же на память… Рисовали два дня; в среду приходил Добужинский. В этот же день начинали этюд. В пятницу приходил Бакст, а по субботам бывали наброски. Натурщиков ставили по соглашению и всегда на ярких фонах. Красивых натурщиков не любили, так как они давали мало простора для выявления характерных черт. Натуру выбирали за характерность, за значительность силуэта»[91]. Работать продолжали и дома, и на каникулах: летом Бакст каждый день требовал по этюду, сделанному на пленэре!

К сожалению, мастерская не приносила Званцевой дохода. Она не имела права просить субсидии у Академии художеств (таково было условие для открытия школы). При этом талантливых учеников Елизавета Николаевна брала бесплатно или за умеренную плату. Школа часто переезжала, подыскивая помещения подешевле.

В 1910 году прошла итоговая выставка. Работы были представлены без подписей, анонимно, так как Баксту был важен не индивидуальный прогресс, а общее впечатление. На выставке побывал Репин и написал разгромную рецензию — он не принимал нового искусства и идейно конфликтовал с участниками «Мира искусства», так что даже былая симпатия к Званцевой не помогла ему увидеть в работах нечто ценное. «Редакция „Аполлон“ по ошибке взяла себе имя бога солнца, света и красоты: она всецело служит отвратительному египетскому божеству — Пифону — безобразный раскоряка, в виде лягушки, он олицетворяет все гнусное и вредное в жизни человека… Моим Вергилием в аду „Аполлона“ был Н. Д. Ермаков. Когда со стен лезли в глаза мои отвратительные малевания циклопов — учеников Г. Бакста, я не знал, куда укрыться, и схватился за плечи моего спутника, чтобы не упасть от головокружения»[92], — писал Илья Ефимович в газете «Биржевые ведомости».

В том же году Бакст по приглашению Дягилева уехал в Париж, и на его место Званцева пригласила Кузьму Петрова-Водкина. Для учеников это момент сомнений: Бакст был для них всем, и многие не знали, смогут ли заниматься с другим преподавателем. Но те, кто в итоге остался в школе, признали авторитет нового учителя и были покорены его сферической перспективой и видением цвета.

Сразу после революции Елизавета закрыла дело — в условиях полной неопределенности платить аренду было слишком тяжело. Об остальных годах ее жизни известно мало. Видимо, сперва она жила в своем имении, потом