Право на творчество. Судьбы художниц Российской империи - Надежда Дёмкина

углу на столе стояли керосиновая лампа, банки с водой, чашечки с разбавленной краской, из стаканов торчали кисточки и карандаши. Здесь же лежали тюбики с акварельными красками, кальки, бумага. За этим столом работал Иван Яковлевич. В другом углу разместилась со своим фарфором Александра Васильевна»[83]. Они путешествуют по Палестине и Сирии, посещают Иерусалим, потом живут в более благоприятной по климату Александрии. А в 1925 году перебираются в Париж.

Эпизод пятый — роскошный. В Париже оба завалены заказами. Снимают прекрасное ателье на бульваре Пастер, где собирается местный бомонд — и русские, оказавшиеся во Франции, и французы, интересующиеся искусством. Художница работает не только с Ленинградским фарфоровым заводом (она не прекращает сотрудничество с СССР), но также с Севрской и Лиможской мануфактурами. Билибин создает декорации для опер и балетов, в том числе для дягилевских балетных Русских сезонов. Щекатихина-Потоцкая тоже делает эскизы костюмов для театра, разрабатывает модели одежды, рисунки для тканей, иллюстрации. Она принята в Общество независимых художников, участвует в осенних салонах, в салонах Тюильри.

Александра Щекатихина-Потоцкая. «Сватовство». 1934

Холст, масло. Государственное бюджетное учреждение культуры Ленинградской области «Музейное агентство»

В 1926 году проходит персональная выставка в галерее Дрюэ. При этом ее фарфор участвует и в заграничных выставках ЛФЗ. На гонорар от сервиза, выполненного для самого Ротшильда, Щекатихина покупает вскладчину с друзьями участок земли на юге Франции. Там они строят небольшую дачу. Но постепенно заказы становятся редкими, содержание и отопление огромной мастерской стоят больших денег, а за работу не всегда вовремя и полностью платят. Грянул мировой финансовый кризис. Билибин, тоскующий по родине, снова начинает пить.

Эпизод пятый — трагический. В 1935 году Билибин получил советское гражданство и с женой и сыном возвратился в Советский Союз. Тогда многие эмигранты делали подобный выбор, но не всем так повезло, как ему. Билибин получил место профессора в Академии художеств, Александра же вернулась на родной фарфоровый завод. Они работают по-прежнему: заказы для театра, иллюстрации к книгам. Но — начинается война. Супруги переезжают в общежитие прямо в Академии, которое называют «профессорский дот». Там Билибин самой трудной зимой 1942 года умирает от истощения. Шурочка и сама в это время больна воспалением легких, но ей все же удается выкарабкаться. Спустя некоторое время после войны ее стилистика становится неугодной — художницу выгоняют из Союза художников, она тяжело переносит это, болеет. В 1953 году пришлось выйти на пенсию и закончить работу на заводе. В 1955-м состоялась ее первая персональная выставка в Ленинграде. В 1967-м Щекатихиной не стало.

Сын Мстислав бережно сохранил документы и коллекцию искусства своей матери и Билибина — уникальные вещи стали основой Ивангородского художественного музея (видимо, столичным музеям опальная художница была не так интересна). А фарфор Александры Щекатихиной-Потоцкой до сих пор блистает на любой выставке в любом музее, становясь центром экспозиции. Звери, цветы, люди, сказочные герои — все в ее работах пронизано сердечным теплом, и оно, как золото, не тускнеет со временем.

Литература

Александра Щекатихина-Потоцкая. — СПб.: Palace Editions, 2009.

Билибин И. Я. Статьи. Письма. Воспоминания о художнике. — Л.: Художник РСФСР, 1970.

И. Я. Билибин в Египте 1920–1925 гг. Письма, документы и материалы. — М.: Русский путь, 2009.

И. Я. Билибин. 1876–1942. А. В. Щекатихина-Потоцкая. 1892–1967. — Л., 1977.

Школа и ее ученицы:

Елизавета Званцева (1864–1921), Юлия Оболенская (1889–1945)

И. Е. Репин. «Портрет Е. Н. Званцевой». 1889

Холст, масло. Финская национальная галерея, Хельсинки, Финляндия

Строгую тишину мастерской нарушил скрип двери — заглянула сама Елизавета Николаевна в нарядной шляпке для выхода:

— Извините, пожалуйста, Лев Самойлович, можно вызвать вас на минуту?

Бакст оторвался от созерцания готовящегося зазеленеть весеннего Таврического сада за окном и порывисто вышел. По классу тут же прокатилась волна шума: закашляли, завозились, зашептались. Даже натурщица, вроде бы сохраняя позу, и та как-то расслабила лицо.

— Магда, ну посмотри на мой этюд, пожалуйста! Я прямо не знаю, что у меня сегодня творится на холсте, карусель какая-то, — Юлия отбросила с лица прядь волос и случайно мазнула по щеке зеленой краской.

Магда подошла и вытерла пятно со щеки подруги. Посмотрела на ее этюд, потом скептически на свой.

— Юля, мне, наоборот, кажется, что тебе удалось уловить и показать эти красные и зеленые рефлексы от тканей на теле. А вот у меня просто каша сегодня и на мольберте, и в голове. Наверное, это весна! — Магда улыбнулась и закружилась.

— А кто пойдет гулять сегодня? Наташа, Варя?

Корпевшие над своими этюдами девушки оживились.

— Гулять, а куда? Пойдемте на Вербный базар!

— Ой, уже открылись?

— Да!

— Чудесно, тогда пойдем гулять до Гостиного Двора.

— Ой, я так обожаю базары, — защебетала Магда, — особенно…

Но тут в мастерскую вернулся Бакст, и все вновь прильнули к своим работам. Учитель, проходя мимо мольбертов, иногда останавливался и давал короткие комментарии:

— Вот здесь замылился совсем цвет. Подберите верный полутон, чтобы цвет заиграл! Следите за отношениями красок…

Занятие окончилось, и все получили задание на выходные — по три кусочка окрашенной бумаги: нужно написать этюд, выдержав три цвета, на сей раз синий, красный и песочный. Группа молодых людей и девушек, шумной гурьбой сбежав с лестницы, оказалась на улице. Четыре подруги — Юлия Оболенская, Магда Нахман, Варвара Климович-Топер, Наталья Грекова — дружно зашагали в сторону Знаменской улицы.

— Квартет, к вам можно присоединиться? — шутливо забежал вперед Александр Зилоти и поклонился.

— Ну разумеется!

И мы отправились дальше, вдоль залитой солнцем улицы, обещавшей измученным долгой зимой петербуржцам золотое, невиданное счастье там, вдали, за поворотом… Счастье и было, но только прямо сейчас. Эти годы учебы в школе Званцевой, наше общение, дружба, прогулки, когда мы часами шатались по опьяневшему от весны городу, покупали пушистые букетики вербы и деревянные расписные игрушки, восхищавшие нас своим колоритом и цельностью форм, непрерывно споря о том, что нам сегодня сказал мэтр. И казалось, что мы так и будем каждый день как одержимые писать этюды, чтобы после летних каникул вернуться в школу с ворохом работ. Что самое страшное — это обещанная Бакстом выставка, которую непременно разгромят в прессе, но это ничего, разве они могут что-нибудь понять!

Никто не знал, что за поворотом нас ждут Первая мировая война, а потом революция. Что Варенька Климович первой уйдет из нашего квартета, погибнув в 1914 году от неудачной операции. Что Бакст начнет сотрудничать с Дягилевым, да так и останется во Франции, покинув школу и всех нас. К нам придет новый учитель, и