Неожиданный удар - Ханна Коуэн

но какая-то часть меня задается вопросом, прошел ли я полный цикл. И поможет ли то, что я здесь вместе со Скарлетт, стать мне тем мужчиной, которым я буду завтра.

– Адам? – перекрикивает она шум.

Я сглатываю ком в горле и подношу наши соединенные руки к груди, прижимая ее кисть к своему колотящемуся сердцу. Мне хочется сказать ей слишком многое, но я не могу. Не сейчас и определенно не здесь.

Вместо этого я улыбаюсь, подношу ее руку к губам и целую.

– Давай танцевать.

Она несколько мгновений недоверчиво смотрит на меня, но уступает и произносит одними губами: «Хорошо».

Мы еще немного углубляемся в толпу, где я поднимаю наши руки и кружу ее. Она улыбается и издает легкомысленный смешок, который отпечатывается у меня в памяти.

Я открыто смотрю на нее, позволяя ей чувствовать все, что чувствую я. Обнимаю, положив ладони на талию, и вожу большими пальцами по краю футболки. Она приподнимается, и наша кожа соприкасается.

С каждым битом басов мы придвигаемся ближе, пока наши тела не прижимаются друг к другу. Мы качаемся под музыку, и глаза Скарлетт вспыхивают желанием, когда доказательство моего интереса упирается ей в низ живота.

Мы всего лишь второй раз соприкасаемся так – если туалет на яхте вообще считается, – но мне надо, чтобы он не стал последним. Скарлетт идеально совпадает со мной, как будто создана для моих объятий.

Я наклоняюсь и хриплю:

– Осторожно.

Скарлетт опускает взгляд на мои губы и поднимает брови:

– Осторожно?

Я прижимаюсь к ней твердым членом и удерживаю, когда она пытается вращать бедрами. Ее дыхание становится прерывистым, притягивая мой взгляд к приоткрытым губам. Они выглядят такими же мягкими, как мне запомнилось.

– Я давно так не прикасался к женщине, Скарлетт. Убедись, что хочешь именно этого.

Она не мешкает.

– Прикоснись ко мне, Адам.

Я выдыхаю, скольжу ладонями под ее футболку и обхватываю обнаженную талию.

– Не здесь, не на виду.

Внезапно на ее лице мелькает нервозность. Она молчит.

– Что не так? – спрашиваю я.

– Мы можем выйти?

Заволновавшись, я быстро киваю и веду ее сквозь толпу к выходу. Оказавшись на свежем летнем воздухе, она немного расслабляется.

Я отвожу нас в сторону от клуба, к торцу соседнего здания. Мы все еще достаточно близко, чтобы слышать приглушенную музыку, но достаточно далеко, чтобы вокруг никого не было.

Скарлетт останавливается передо мной, и я зарываюсь пальцами в ее волосы и обхватываю затылок, заставляя посмотреть мне в глаза.

– Что не так?

Ее щеки порозовели, и я не знаю, от жары в клубе или чего-то другого.

– Это так глупо.

– Ничего из того, что тебя расстраивает, для меня не глупо.

– Просто я… давно не была ни с кем близка. Не хочу сделать что-нибудь неправильно, – робко признается она.

Я моргаю.

– Ты девственница? Потому что я не стал бы осуждать…

– Нет! – вырывается у нее. – Не то чтобы в этом было что-то плохое. Просто…

Должно быть, выгляжу я таким же сбитым с толку, каким себя чувствую, потому что Скарлетт резко выдыхает и закрывает глаза.

– Это не то, что стоит обсуждать на тротуаре посреди ночи.

– Хорошо, тогда поедем ко мне. Можем поговорить там.

Она открывает глаза:

– Ты уверен?

Я провожу большим пальцем по ее скуле и киваю:

– Конечно. Пока будем искать мою машину, напиши Лео, что я тебя забираю, чтобы он не волновался.

– Хорошо, – соглашается она.

Я опускаю руки и засовываю их в карманы.

Пока она пишет Лео, я отхожу в сторону и приказываю телу успокоиться, пока моя эрекция не порвала джинсы.

* * *

Я включаю свет в прихожей и снимаю ботинки, глядя, как Скарлетт делает то же самое. В воздухе между нами висит напряжение, и, хотя она уже бывала у меня дома, этот раз сильно отличается.

Нам навстречу неуклюже несется Истон, его уши болтаются при каждом шаге. Скарлетт садится на корточки и чешет ему подбородок.

– Он в тебя влюбится, – дразню я.

Она смотрит на меня снизу вверх, улыбаясь:

– Он милый.

– Купер его дрессировал. И очень хорошо.

– Ты слышал? – спрашивает Скарлетт у большой, часто дышащей кучи меха. – Твой папа говорит, что ты хороший мальчик.

– Иногда, – поправляю я и, обогнув их, прохожу дальше в дом.

Завернув на кухню, я беру нам по бутылке воды и откручиваю крышки. Часы над духовкой показывают почти полночь.

Скарлетт заходит на кухню через несколько секунд после меня.

– Ты сегодня не пил.

Я пожимаю плечами:

– Ты действуешь на меня почище любого алкоголя.

– Когда ты так говоришь, мне хочется стать другим человеком. Кем-то, кто умеет говорить такое же в ответ.

Ее признание удивляет меня. Я подхожу и протягиваю ей одну из бутылок. Скарлетт охотно берет бутылку, подносит к губам и сходу выпивает половину.

– Я не всегда был таким, Суровая Специя. И мне не надо, чтобы ты была кем-то другим. Я говорю все это именно потому, что ты такая, какая есть.

– Если ты не всегда был таким, то каким ты был? Каков молодой Адам по сравнению с тобой?

Она разворачивается и становится спиной к столешнице. Пальцы крепко сжимают бутылку с водой. Я встаю рядом, повторяя ее позу.

– Я был человеком, который не утруждался узнать имя женщины, прежде чем уложить ее в постель, и опустошал бутылки с дорогим отцовским вином, просто чтобы разозлить родителей. Я был влюблен в свою лучшую подругу и из-за этого чуть полностью не разрушил отношения с ней. Я был совсем не таким, как сегодня.

Она делает глубокий вдох.

– Даже не знаю, с чего начать. В смысле, ты был влюблен в Аву? Жену Оукли?

Я смеюсь, глядя на свои носки.

– Ты быстро догадалась. Но да, она мне нравилась. Сейчас я понимаю, что это было совсем не то, что я думал. Она была – и всегда будет – моей лучшей подругой. Я был просто озлобленным подростком, цепляющимся за человека, который делал меня счастливым, а еще неправильно понимал все сигналы.

Она понимающе хмыкает.

– Почему ты злился? Полагаю, это как-то связано с тем, из-за чего ты пил отцовский алкоголь?

– Мои родители редко бывали дома. Я бунтовал, чтобы привлечь внимание, но даже это не срабатывало.

– Мне жаль, – говорит она.

– Не стоит. У меня было тридцать два года, чтобы свыкнуться с этим. – Я делаю глоток из бутылки, торопясь смягчить пересохшее горло. Разговоры о родителях не становятся легче. Свыкнуться с предательством гораздо труднее, если это твоя семья. – А ты бунтовала, когда росла?

– Как же, – фыркает она, скрестив руки на груди. – Я даже на свидания не ходила. Хоккей, хоккей и еще раз хоккей. Никогда не было времени на мальчиков или вечеринки.

– Ну, ты не так уж много потеряла. Мальчики не знают, как обращаться с женщиной. Это мужская работа, – играю бровями я.

– Что ж, полагаю, мне следует найти мужчину.

Я втягиваю воздух сквозь зубы.

– Это было жестко, Скар. Настоящий лед.

– Лед – моя специальность. Не зря в «Калгари» меня называли Ледышкой.

– В «Калгари» плодят уродов, как