Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

Все промолчали, не ответил никто. Даже Серёжа уткнулся в свои листочки и сделал вид, что страшно занят и вообще его тут нет.

— Товарищи, что-то случилось? — немного нервничая, спросила Злая Фуфа.

Все промолчали опять. Раневская вспыхнула:

— Ну, раз никого здесь нет, я, пожалуй, пойду поссать! — громко и выразительно заявила она и, развернувшись, стала выходить из зала. И тут её взгляд наткнулся на меня:

— Муля! — воскликнула она, — какая встреча! Что-то ты совсем пропал! Я тебя сто лет уже не видела!

— Да дела, всё дела, — вздохнул я, мучительно размышляя, как рассказать ей о подлости Завадского.

— А квартиру твою другим отдали, — вздохнула Злая Фуфа. — Хорошо, что Глаша отговорила меня начинать ремонт там делать. А то мы бы сделали, а туда других людей поселили.

Кровь бросилась мне в лицо. Других поселили, значит.

— Фаина Георгиевна, — сказал я ровным безэмоциональным голосом, — мы же с вами разговаривали, и я вам ясно сказал, что эта квартира будет моей примерно через месяц-два. Время ещё не подошло. Может, этих людей временно поселили.

— Но они грузили вещи, — недоверчиво покачала головой Раневская, — я сама видела, как грузчики тащили пианино. Зачем бы пианино тащить на третий этаж, если они там жить месяц будут?

— Может быть, они настолько любят музыку, что жизни без неё не мыслят, — предположил я, что вызвало скептическую ухмылку у Раневской.

— Вот вы где! — внезапно к нам подошёл Глориозов и с деланным радушием воскликнул. — А что же вы опять опаздываете, Фаина Георгиевна? Мы вас всем коллективом ждём, ждём, а вас всё нет и нет. Уже даже репетицию переносить хотели.

— Я с Мулей разговариваю, — величественно парировала она, — пришла вот на репетицию, а в зале нет никого. Непорядок, Фёдор Сигизмундович!

Она демонстративно взглянула на часы и проворчала:

— Уже полчаса, как надо репетицию начинать. Что-то вы все совсем разболтались!

Глориозов побагровел, не в силах ничего сказать умного.

Злая Фуфа незаметно подмигнула мне и величественно продефилировала к сцене.

Мы с Глориозовым остались вдвоём.

— Как движутся дела с проектом, Иммануил Модестович, — обволакивающе мягким голосом сказал Глориозов, — получается что-то? Как там наши договорённости?

— А вы разве не знаете? — спросил я подчёркнуто удивлённым голосом.

— Что не знаю?

— Этот проект Большаков уже доложил Иосифу Виссарионовичу, и он получил всестороннее одобрение… — начал я.

— А я всегда говорил, что у вас талант, Иммануил Модестович, — заламывая от волнения руки, буквально вскричал счастливый Глориозов, — так вы возьмёте Серёженьку и Леонтину на главные роли?

— Увы, Фёдор Сигизмундович, увы, — с печалью в голосе сказал я, — взял бы с радостью, но не выйдет.

— Как это не выйдет? — побледнел Глориозов и многозначительно посмотрел на сцену, где в это время Фаина Георгиевна выразительным голосом зачитывала монолог по листочку, который она отобрала у Серёжи.

— Так Завадский уже подговорил Большакова и тот велел отдать проект ему, — наябедничал я, — он и будет главным режиссёром. И на главную роль он видит Веру Марецкую.

Оставив взволнованного такой несправедливостью Глориозова, я с довольной улыбкой отправился дальше.

Ну а что: сделал гадость — на сердце радость.

И это ведь только начало!

Я вышел на улицу. Можно было начинать собирать компромат на Александрова. Но что-то мы все устали, и я разрешил Вере и Валентине начинать завтра. Сам тоже решил отдохнуть.

По дороге решил купить Дусе подарок. Всё-таки она в эти дни сильно меня поддержала. Благодаря её находчивости, столько всего удалось преодолеть. Да и поддержка в виде пирожков тоже оказалась не лишней.

И вот кто бы подумал, что неграмотная домохозяйка, может так прекрасно ориентироваться во всех этих интригах мадридского дворца. Нет, не зря говорил Владимир Ильич о кухарке, которая может управлять государством (ну, или ему приписывали эту фразу, я уже и не помню точно). В принципе он в чём-то и прав: если кухарка может управлять своим домашним хозяйством, то почему она не справится с хозяйством побольше, пусть и в масштабах страны?

Пока я размышлял, по дороге мне попался большой «Универмаг».

Я вошел и сразу же, на первом этаже, в отделе женской одежды, обнаружил взволнованную очередь.

— Что дают? — спросил я какую-то толстую тётку, которая тревожно пыхтела передо мной.

— Кофточки выбросили, — недовольно ответила она и припечатала категорическим голосом, — за мной ещё три женщины занимали!

— Хорошо, — покладисто сказал я и пристроился сзади.

Очередь двигалась медленно. Казалось, ей не будет конца краю. Кроме того, в помещении было душно, а окна открыть и проветрить никто не додумался. От многих женщин несло приторными духами и жаренным луком. Смесь просто убойная.

Я терпеливо стоял и понимал, что долго так не выстою. Мне, человеку двадцать первого века, который привык к качественному и комфортному сервису, возвращаться к советским очередям оказалось сложно.

Я уже раздумывал, чтобы плюнуть на всё это и идти искать что-то другое, как вдруг часть женщин с возмущениями и ворчанием начала расходиться.

— Что там случилось? — спросил я тётку, что стояла впереди меня.

— Да остались только большие размеры, — сердито сказала она, но в очереди осталась.

Как бы то ни было, но буквально через каких-то сорок минут я приобрёл вожделенную кофточку, нежно-голубого цвета. Надеюсь, Дусе понравится. Как раз её размер.

Домой летел, словно на крыльях.

— Дуся, это тебе, — улыбнулся я, и протянул подарок.

— Мне? Что это? — тем не менее она схватила коробку и принялась её аккуратно раскрывать.

— Подарок, — сказал я.

— Ох! Какая красота! — воскликнула Дуся и приложила кофточку к себе. Немного пометалась в поисках зеркала и застыла перед ним, поворачиваясь и так, и сяк.

Я с улыбкой наблюдал за её искренней, почти детской, радостью.

— Муля! — воскликнула она, — это же дорого. Не надо было деньги тратить!

— Дуся, — покачал головой я, — ты…

Но договорить я не успел — в дверь сперва пару раз постучали, а потом она раскрылась. И на пороге стояли и синхронно улыбались… Надежда Петровна, Мулина мама, и Анна Васильевна, мама Валентины.

— Муля! — воскликнула Надежда Петровна, — а мы тут как раз мимо шли и дай думаем заглянем…