Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

— Ты меня слышишь⁈ — рявкнул Большаков и вывел меня из задумчивости.

Я посмотрел на него более осмысленным взглядом.

— Передай все документы Юрию Александровичу! Сейчас же! При мне передавай! — прорычал он.

Я вытащил папку со сценарием и сметой из портфеля и аккуратно положил на стол, стараясь не зацепить тарелки с колбасой и пирогами. На Завадского и Большакова я старательно не смотрел:

— Ещё что-то? Или я могу идти? — спросил я ровным безэмоциональным голосом.

— Иди, — проворчал Большаков, искоса наблюдая, как Завадский моментально вцепился в папку, жадно схватил её и прижал к груди.

Я развернулся и молча вышел из кабинета, молча прошел мимо перепуганной Изольды Мстиславовны, вышел в коридор и спустился по лестнице.

Москва спала, ночные окна в домах темнели. Лишь кое-где советские граждане не спали, может, работа срочная какая, а, может, бессонница.

Я шел по улицам, тёплый весенний ветерок обдувал моё разгорячённое лицо. На чернильном небе сияли крупные, словно каштаны, звёзды. В другой раз я бы обязательно остановился и полюбовался на них. Но не сейчас.

Я вошел в свой двор, вошел в подъезд, поднялся по лестнице и открыл дверь в коммуналку.

Здесь было сонно и тихо.

Соседи, наконец, угомонились и давно уже сладко спали в своих кроватях.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Дусю, я открыл дверь и на цыпочках начал входить.

Начал входить и замер. Потому что, во-первых, в комнате горел свет, а, во-вторых, Дуся сидела за столом, на котором была высыпана гора гречки и перебирала её.

— Не спишь? — спросил я.

— Тебя жду. Что, Муля, опять они тебя облапошить пытались, да? — вглядываясь мне в лицо, с тревогой спросила Дуся.

— Как обычно, — кивнул я.

— Но ты им задал? — кивнула она на мой разодранный пиджак и продолжила мерно и неторопливо перебирать крупу.

— Конечно, задал, — сказал я и снял, наконец, этот ненавистный пиджак и картонную рубашку.

— Что на этот раз? — опять задала вопрос Дуся.

— Большаков доложил всё Сталину удачно и хорошо. Тот даже хвалил, — сказал я механическим голосом, — но потом влез Завадский. И теперь главным режиссёром будет он, а Йоже Гале останется на подхвате. Фаины Георгиевны, Рины Васильевны и Миши там не будет. Главная роль будет у Веры Марецкой…

— Он забрал у тебя сценарий? — всё-таки оторвала взгляд от крупы Дуся и, увидев, что я согласно кивнул, не выдержала и расхохоталась, — я представляю, какое у него будет лицо, когда он этот сценарий увидит!

Я тоже рассмеялся.

— Думаешь, всё получится? — лукаво спросила она и сыпанула горсть очищенной гречки в таз.

Я пожал плечами, потянулся и зевнул:

— Сложно прогнозировать, Дуся. Сейчас всё прошло так, как мы и думали. Завадский уже подсуетился. Думаю, скоро подтянется рыбка помельче, но позубастей, типа Глориозова и Капралова-Башинского. И это ещё остальная стая не знает, что этот проект Большаков увёл у Александрова.

— И что ты будешь делать дальше? — спросила она.

— Нужно срочно сообщить Свинцову, что сценарий у меня забрал Завадский. И что он подбил Большакова идти с докладом к Сталину, потому что хотел забрать себе этот проект, — объяснил я, — вот завтра прямо с утра схожу к нему в Институт философии, извинюсь. Я ведь человек маленький. Молодой. Неопытный. Мне сказали отдать — я отдал. А пока они будут между собой воевать и грызться, я начну потихоньку сужать круги вокруг Александрова. Как раз он будет отвлекаться на них, а тут и я! И Вера с Валей мне помогут. Кстати, после Свинцова, нужно будет ещё зайти в театр и наябедничать и Глориозову на Завадского. Пусть тоже присоединяется к грызне. Ты тоже не забудь завтра пожаловаться Белле. Если появится Фаина Георгиевна — то и ей обязательно. И что роли у неё теперь не будет. Ни у неё, ни у Рины.

— Я завтра на рынок иду, там Глашу её встречу, — задумчиво сказала Дуся, — ей и пожалуюсь. А она передаст всё Фаине Георгиевне.

— Ещё лучше! — оценил коварство Дуси я и добавил, — А вот потом, когда Завадский откажется от проекта, мы его возьмём и прекрасно реализуем.

— Ты точно уверен, что Завадский откажется? — недоверчиво спросила Дуся.

— Конечно откажется, — улыбнулся я. — Он не потянет его. А менять сценарий он не сможет. Потому что его утвердил Сталин. А когда проект повиснет на волоске, я его заберу, и мы с Йоже Гале снимем прекрасный фильм!

— Ну, тогда помоги мне перебрать ещё вот эту кучку, и надо идти спать, — подытожила Дуся.

Наутро меня уже ждала Валентина. Мы с нею сговорились идти в Институт философии. Я пойду к Свинцову, а она заглянет в отдел аспирантуры и выяснит всё о лекциях.

То, что Валентину знают, как мою «невесту», я не беспокоился. Народу в Институте много, молодёжи — особенно. Кроме того, я подсказал Валентине, как одеться и сейчас она была на себя мало похожа: модная стрижка-каре, брючный синий костюм (длина жилета была строго по колено, так что вид он имел довольно пуританский, чтобы не смущать граждан, но при этом выглядела очень стильно и модно) и кремовая блузка — и вот передо мной совершенно новый человек.

Хотя косметикой пользоваться она всё-таки не умеет.

— Ну как? — спросила Валентина меня, лукаво блестя глазами.

— Всё хорошо, но только зачем ты так накрасила глаза?

— Чтобы выразительные были, — растерялась Валентина и тихо спросила, — тебе не нравится?

— Ты одела синий костюм. Вот зачем ты накрасила глаза зелёным и оранжевым?

— Это тени…

— Я понимаю, что тени, — вздохнул я, — но ты же идёшь в институт, а не в ресторан. Сейчас день, а не вечер. Не годится. Пойди умойся и накрасишься заново.

— Ты зануда, Муля! — вспыхнула Валентина и послушно пошла умываться в ванную.

— Дуся, дай ей чистое полотенце, — попросил я, допивая кофе.

— Зачем девушку обижаешь? — укоризненно покачала головой Дуся.

— У неё красивые глаза, — ответил я, — и не надо переключать внимание на тени. Нужно, чтобы природная красота глаз была подчёркнута, а не светофор нарисован на лице.

Валентина как раз вошла в комнату, умытая и надутая. Однако