The Woman in Me. Автобиография - Бритни Спирс

по телевизору и инстинктивно ненавидела, приехала ко мне домой, усадила против моей воли и несколько часов проверяла мои когнитивные способности.

Отец объявил результат: врач посчитала, что я провалила тесты. «Она сказала, что ты не справилась. Теперь тебе придется лечь в психиатрическую больницу. С тобой что-то не так, и все очень серьезно. Но не волнуйся: мы нашли небольшую реабилитационную клинику в Беверли-Хиллз. Пребывание там стоит всего 60 000 долларов в месяц».

Собирая вещи, я плакала и спрашивала, сколько меня заставят там пробыть. Но выяснилось, что это неизвестно. «Может быть, месяц. Может, два. А то и все три. Все зависит от того, насколько хорошо все пройдет и как ты себя проявишь». Оказалось, что роскошный реабилитационный центр разработал для меня индивидуальную программу, чтобы я все время находилась в одиночестве и не контактировала с другими людьми.

«А что, если я не поеду?»

Отец сказал, что в этом случае ему придется обратиться в суд, и будет жутко неловко. «Мы выставим тебя полной идиоткой, и поверь мне, дело тебе не выиграть. Лучше я тебя отправлю на лечение, чем судья».

Я понимала, что это шантаж и манипуляции. Честно говоря, мне казалось, что они пытались меня убить. За все эти годы я ни разу не перечила отцу и никогда никому не отказывала. В тот день мое «нет» его очень разозлило.

Меня заставили поехать. Приперли к стенке, не оставив выбора. Если ты этого не сделаешь, то тебя ждут последствия, поэтому предлагаем тебе отправиться туда и поскорее покончить с этим.

Только поскорее со всем покончить не получилось. Потому что, оказавшись там, я уже не могла уйти, хотя умоляла об этом.

Меня несколько месяцев против воли продержали взаперти.

42

Врачи забрали меня из дома, увезли от детей и собак. Мне нельзя было выходить на улицу и водить машину. Мне приходилось каждую неделю сдавать кровь. Я не могла принять ванну в одиночестве. Мне не разрешали запирать дверь в свою комнату. За мной наблюдали, даже когда я переодевалась. Приходилось ложиться спать в девять вечера. Телевизор разрешали смотреть с восьми до девяти часов, лежа в постели.

Я вставала в восемь утра и день за днем ходила на разные собрания.

По несколько часов я проводила в кресле на обязательной терапии. В свободное время я смотрела в окно, наблюдая, как подъезжают и уезжают машины, привозят терапевтов, охранников, врачей и медсестер. Думаю, больше всего мне навредило то, что я смотрела, как люди приходят и уходят, в то время как мне не давали уйти.

Мне объясняли, что это все ради моего же блага. Там я чувствовала себя брошенной, хотя все твердили, что хотят мне помочь. Я никогда не могла понять, что моей семье от меня было нужно. Я делала все, что должна была. Дети приезжали ко мне на час по выходным. Но если в течение недели я не делала то, что «требовалось», мне не разрешали с ними увидеться.

Одним из немногих, кто мне звонил, был Кейд. С ним мне всегда было спокойно, но я предчувствовала какую-то опасность. Больше всего меня отвлек его видеозвонок из техасской больницы. Он рассказал, как его укусил скорпион в постели – в собственной постели. Шишка от укуса на ноге раздулась до размеров баскетбольного мяча, я не шучу.

– Ты серьезно? – изумилась я, глядя на его опухшую ногу на экране телефона. Выглядело просто ужасно. Мысли о бедной ноге Кейда заставили меня отвлечься от происходящего, и я всегда буду благодарна и ему, и тому техасскому скорпиону.

Казалось, терапевты допрашивали меня круглые сутки, семь дней в неделю.

Долгие годы я принимала антидепрессант «Прозак», но в больнице меня резко сняли с него и перевели на литий – опасный препарат, в котором я абсолютно не нуждалась, он делает человека чрезвычайно медлительным и вялым. Я почувствовала, как у меня изменилось восприятие времени, и была дезориентирована. На литии я порой не понимала, где нахожусь и кто я. Мой мозг работал не так, как раньше. Не стоит забывать, что литий принимала моя бабушка Джин, которая позже покончила жизнь самоубийством.

Служба безопасности, с которой я долго работала, вела себя со мной, как с преступницей.

Когда нужно было сдать кровь, рядом с лаборантом находились медсестра, охранник и мой помощник.

Я что, каннибал? Или грабитель банка? Дикое животное? Почему со мной обращались так, будто я собиралась спалить дотла это место и всех убить?

Три раза в день мне измеряли давление, словно мне было восемьдесят. Врачи никуда не спешили. Усаживали меня. Доставали манжету. Медленно ее надевали. Неспешно накачивали… И так три раза в день. Чтобы чувствовать себя в здравом уме, мне нужно было двигаться. Я танцор, движение – часть мой жизни. Именно в этом я добилась успеха. Я страшно в этом нуждалась. Но меня держали в том кресле целую вечность. Стало казаться, что меня подвергают ритуальным пыткам.

Я постоянно чувствовала тревожность: в ногах, в сердце и в мозге. У меня не было возможности израсходовать эту энергию.

Когда тело двигается, ты понимаешь, что жив. Это все, чего я хотела. Но не могла пошевелиться и стала задаваться вопросом: может быть, я на самом деле уже полумертвая? Я чувствовала, что меня загубили.

От многочасовых сидений в кресле у меня выросла задница – настолько, что ни одни шорты не налезали. Я потеряла контроль над телом. Мне снились ужасные и невероятно реалистичные кошмары, где я бежала по лесу. «Пожалуйста, проснись, пожалуйста, проснись, пожалуйста, проснись, я не хочу, чтобы это оказалось реальностью, это всего лишь сон», – думала я.

Если пребывание в этом месте должно было меня исцелить, то у них не получалось добиться этого эффекта. Я стала представлять себя птицей без крыльев. В детстве иногда бегаешь с вытянутыми руками, дует ветер, и на секунду тебе кажется, что ты летишь. Я так хотела это почувствовать. Но мне лишь изо дня в день казалось, что я проваливаюсь под землю.

Два месяца я находилась на реабилитации в Беверли-Хиллз. Это был ад, я попала в собственный фильм ужасов. Я смотрю ужастики. Я видела «Заклятие». После месяцев, проведенных в том лечебном центре, я уже ничего не боюсь. Серьезно, мне вообще ничего не страшно.

На данный момент я, наверное, наименее пугливая женщина из ныне живущих, но это совсем не радует, мне от этого грустно. Я не должна быть такой сильной. Эти месяцы сделали меня