Навола - Паоло Бачигалупи

Хотя она всего лишь желала любви,

Он вырежет ее сердце из груди

За искренность.

— Ты в это не веришь, — сказал я.

Она пожала плечами:

— Я знаю, что мужчинам больше нравится смотреть на себя, чем на правду своих женщин.

— Я не такой, — возразил я.

— Нет. Конечно, ты не такой.

Я остановился.

— Ай! Ты поступаешь со мной так прямо сейчас. Говоришь мне то, что я хочу услышать.

— Я не...

— Да! Я вижу тебя. Не думай, будто я тебя не вижу. Ты говоришь одно, а имеешь в виду совсем другое. Ты приспешница сиа Лисаны! Сегодня ускользнула и бросила меня на растерзание Ашье и ее портному, без всяких объяснений...

— Оставь своей сестре ее тайны. У меня должны быть дамские секреты.

В ее устах это прозвучало по-девичьи, дразняще и кокетливо, но я видел, как она скрылась в садах удовольствий сиа Аллецции, и потому отнесся к ее словам более мрачно. Я понял, что совсем ее не знаю. Где она научилась так поддразнивать? Так игриво трепетать веками? Так искусно манипулировать моими чувствами, что, не будь я начеку, отвлекся бы, убрел в сторону и заблудился? Точно так же лесные фаты заманивали разгневанного мужа, когда тот являлся мстить Калибе. Челия хочет обмануть и одурачить, даже сейчас.

— Я тебя видел, — отрывисто произнес я.

Это застало ее врасплох.

— Видел что, Давико?

Теперь, произнеся эти слова, я не собирался брать их назад.

— Видел, как ты крадешься по улицам. Как идешь к воротам сиа Аллецции ди Виолеттанотте. Как входишь в них.

Челия рассмеялась.

— Видел, как я вхожу. Чи. — Она презрительно махнула рукой. — Значит, ты ничего не видел.

Челия повернулась, чтобы продолжить путь, но я схватил ее запястье.

— Я видел, как ты вошла в ворота куртизанки. А когда спросил, где ты была, ты солгала. А когда спросил снова, ты увильнула от ответа. Если бы я не видел это своими глазами, то не узнал бы, что твои слова фальшивы, а на лице — маска.

— Это ерунда. Я солгала, потому что это тебя не касалось.

Она попыталась освободиться, но я притянул обратно к себе.

— Ты пачкаешь имя Регулаи.

— Твоя сестра может запачкать твое имя не больше, чем ты сам.

— В этом ты мне не сестра. Ты сделала из себя игрушку для мужчин.

— Ай? Ми вери дичи?43 — Ее темные глаза гневно сверкнули. — Значит, мы не брат и сестра теперь, когда я тебя смущаю? Вот я ди Регулаи — а вот всего лишь ди Балкоси? Сфай, Давико. Столь быстро принял — и столь быстро выгнал. И все из-за своего смущения.

— Смущения? — Я потрясенно уставился на нее. — Это слишком слабое слово. Что скажут люди о моем отце, если ты стала наложницей, пока он хранил честь твоего имени под своей крышей?

— Они ничего не скажут, потому что ничего не узнают.

— Тогда как ты объяснишь это моему отцу? Ашье? Как объяснишь им, что стала шлюхой?

— Шлюхой? — Губы Челии скривились, и она с жалостью посмотрела на меня. — Ай, Давико. Я ничего им не скажу, потому что они и так знают.

Я уставился на нее. Сказать, что я был ошеломлен, — все равно что назвать ошеломленной корову после удара мясницкого молота. Внезапно город у меня под ногами словно накренился. В мире не осталось ничего твердого.

— Они... знают?

Натянутая улыбка играла на губах Челии.

— Иногда Ашья сама меня туда приводит. О! Это тебя тревожит, Давико?

— Ашья приводит тебя туда?

— Часто. — Челия тряхнула волосами. — Ей нравится сопровождать меня.

Я онемел. Просто таращился на нее, разинув рот, словно рыба, умирающая на влажном речном берегу. Челия насмешливо наблюдала за мной, и в ее темных глазах я увидел водоворот знания; эти глаза словно говорили мне, что она — женщина, а я — ребенок и ничего не ведаю о мире.

— Итак? Что ты об этом думаешь, Давико? Можешь это вообразить? — Она дразняще облизнула губу. — Ты ведь видел рисунки Адиво в библиотеке отца, а значит, должен быть в состоянии представить. Только подумай. Я. Ашья. Сиа Аллецция. Три женщины, пьяные от вина, наши конечности переплетены, мужчины смотрят. Подумай. Расшнурованные корсажи, вздымающиеся груди, задранные юбки, ищущие под ними пальцы... — Она застонала. — О... о... о... Сиа Аллецция такая мастерица, ее язык, ее поцелуи на моих бедрах...

Она умолкла, рассмеявшись при виде моего шока.

— Ай! Давико! — Она снова рассмеялась. — Ты сидишь над рисунками Адиво с высунутым языком, точно собака, но, когда дело доходит до реальных женщин, у тебя столько предрассудков.

— Это правда... то, что вы?..

— А разве ты не это себе представил? — Глаза Челии сверкнули, но потом она смягчилась. — Матра ди Амо, Давико. Твое лицо... Я больше не могу тебя мучить. Почему ты вообразил такое? Почему твой разум полон таких мыслей?

— Потому что я тебя видел!

— Чи. Ты меня видел. Видел, как я вошла в сладострастное поместье госпожи Аллецции — и, войдя туда, шагнула в царство твоих лихорадочных мальчишеских грез, в которых ты теребишь свой член каждую ночь, пока тот не отвалится.

Я видел, что она со мной играет, но все равно покраснел.

— Пожалуйста, Челия. Я не понимаю.

— Что, если я скажу, что у тебя нет права знать? Нет права спрашивать? Если у тебя столько предрассудков, спроси Ашью. Или своего отца. Это он меня послал.

— Мой отец? — Я был потрясен. — Он хочет сделать из тебя куртизанку?

— Сфай, Давико! — Она шлепнула меня по голове, но нежно. — Ох уж этот твой разум! Если я говорю, что тебя не касается, как я провожу время, зачем ты настаиваешь?

Я не знал, что сказать. Я был смущен и пристыжен, потому что не мог представить Челию в роли куртизанки и не мог представить, чтобы отец отправил ее получать эту профессию. Челия была моей сестрой, моим другом... Она была большим, чем могли выразить обычные слова.

Ее лицо смягчилось.

— Ай, Давико, — вздохнула она. — Ты еще такой мальчик. Для тебя есть только хорошее или плохое, правильное или неправильное, просто и ясно. Ты наволанец — и все равно хочешь, чтобы мир был прозрачным как стекло, в то время как на самом деле он состоит из грязи и смятения. И все равно вот он ты, желаешь, чтобы все стало простым, ясным, как свет Амо. Для тебя существует только сверкающий горный поток — или сточная канава. Теперь ты считаешь, что я лишена добродетели, что я шлюха, а твой отец делает из меня проститутку.

— Най...

— Най, Давико. — Она вскинула руку, заставляя меня умолкнуть. — Ты меня осудил. Я скажу тебе, что сиа Аллецция — хорошая женщина, невзирая на ее профессию, а может, благодаря ей. Она та, кто она есть, и я испытываю к ней глубочайшее уважение. Как и Ашья. Как и твой отец. Чем бы она ни была в лихорадочных фантазиях, которым предаетесь ты и твои друзья, она больше этого, больше, чем ты можешь представить. И не вопреки своей жизни, а благодаря ей.

— Я не понимаю.

— Аллецция понимает мир мужчин, — сказала Челия. — Понимает разум мужчин. Она подчинила своей воле семерых — и они рады подчиняться.

— Я думал, их четверо.

— Семеро. По одному на каждый день недели. — Она рассмеялась при виде моего потрясения. — Послушай меня внимательно, Давико. Ашья приводит меня к сиа Аллецции, потому что Аллецция разбирается в тех областях, где пересекаются мужчины и женщины. Она разбирается в путях мужчин и любезно делится своим знанием. Ты и я, Давико, мы с тобой живем в одном мире — но дороги у нас очень разные.

— Ты...

— Ай! Давико! Вечно про секс!

Я повесил голову.

— Най, Давико. Сиа Аллецция учит не искусству любви. Она учит искусству отношений. Это разные вещи, пусть и близкие. Я не шутила, говоря, что фаччиоскуро — женское оружие, а не мужское, потому что зачастую это единственное оружие, дозволенное женщине. И потому