Навола - Паоло Бачигалупи

матрасов, ткачей и свечных дел мастеров, которых приводили к ней матери и отцы, желавшие употребить сокровище между бедрами своих дочерей, чтобы соблазнять, ублажать и в конечном итоге подняться в наволанском обществе.

Пьеро и Чьерко рассказывали истории об этих девушках. Пьеро утверждал, что купил ночь с одной из них, но, вместо того чтобы превозносить девицу, превозносил Аллеццию, которая столь хорошо ее обучила.

«Ай, Давико. — Тут он ударился в лирику. — Что она творила своими пальчиками! Своим язычком! Она была фатой спальни. Древний Калиба не мог требовать большего от собственных служанок. Ай. — Пьеро мечтательно вздохнул. — Каждый мужчина должен провести ночь в объятиях девушки, обучавшейся у сиа Аллецции».

Я посмотрел через кованые ворота на лежавшие за ними фонтаны и деревья, но Челию не увидел. Стражник в свою очередь разглядывал нас с Полоносом.

— Если у вас нет тут дела... — Он дернул головой. — Проваливайте.

Полонос потянул меня за рукав:

— Нам лучше уйти.

— Что за дело может быть здесь у Челии?

— Вам известно, какими делами здесь занимаются, — ответил Полонос, волоча меня прочь.

— Но как она могла?!

Быть может, она прямо сейчас разгуливает по садам Аллецции, соблазнительно задрапированная, одна из ее нимф? Пьеро описывал, каково это — побывать внутри. Искрящаяся компания девушек, фат удовольствия. Неужели Челия одна из них? Неужели она уже расположилась между бедер какого-то развратного архиномо?

Я уходил, пытаясь отогнать образы, наводнившие мое сознание: сбивающие с толку, возбуждающие, отталкивающие, интригующие. Вот Челия в роли фаты Калибы, облаченная в прозрачные шелка. Вот Челия позволяет платью соскользнуть к ее ногам. Вот сиа Аллецция во всей ее красе вместе с Челией. Их тела переплетены, как на рисунках, которые я видел в отцовской библиотеке...

Долгое время я брел наугад, сопровождаемый Полоносом и Ленивкой, в моем разуме кружились видения, которые я пытался заглушить, вопросы, которые не мог отторгнуть.

— Хотите, чтобы я проследил за ней? — прервал мои мысли Полонос. — В следующий раз, когда она уйдет? Я могу проверить, встречается ли она с... — Он умолк.

Мужчинами.

Это слово он не осмелился произнести. Проверить, встречается ли она с мужчинами. Ходит ли по тавернам и сидит ли на коленях у архиномо с похотливыми сердцами. У юных расточительных нобили или старых, морщинистых, толстых мерканта. Узнать, взялась ли она за ремесло Аллецции. Порочит ли Регулаи распутными выходками. Вот что хотел сказать Полонос, но не сказал.

— Нет. — Я покачал головой. — Не знаю...

Я сомневался, что Челия делает... то, что делает, публично. Очень уж старалась она сохранить в тайне свой визит к сиа Аллецции. Но у меня было дурное предчувствие. Визит Челии в дом столь известной женщины — причем такой скрытный — не предвещал ничего хорошего.

— Быть может, она просто встречается... — Полонос умолк, потому что в доме сиа Аллецции все встречи подразумевали плотское взаимодействие.

Если только...

У Аллецции есть влияние во многих сферах. Многие архиномо ищут удовольствий у нее и ее нимф. К ней приходят друзья и враги. И если у Челии имеются секреты...

Мне на ум пришел Каззетта, неприятный, шепчущий, подозревающий всех, у кого есть секреты, задающий вопрос, который постоянно отравлял его разум — и теперь отравил мой:

Она предательница?

Я думал о Челии, смеющейся, дразнящей меня, зовущей покататься в солнечный денек. Может ли моя сестра быть предательницей? Следует ли рассказать об увиденном отцу, или лучше сразу обратиться к Каззетте? Каззетта определенно не станет терять время на выяснение причин скрытности Челии. Он прилипнет к ней, подобно тени. Он будет следить, будет слушать и в конце концов...

Я содрогнулся.

Мне отчаянно не хотелось выпускать на свободу тьму Каззетты. Этот человек выдирал из людей тайны, как рыботорговец выдирает кости из ромильской форели. Напустить Каззетту на Челию... Что ж, он наверняка выяснит, зачем она приходила в палаццо Виолеттанотте, однако нет никаких гарантий, что Челия в итоге не станет кровавым подношением моему отцу.

Погруженный в тревожные мысли, я бродил по городу с Ленивкой и Полоносом, не сознавая, куда меня несут ноги, размышляя только о Челии и проблемах, вызванных ее тайной.

От раздумий меня внезапно оторвали колокола, пробившие третий час, лавина черных мантий и приветственные крики:

— Давико! Ай! Давико!

Я недоуменно поднял глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Это был Университетский квартал.

— Давико! Стряхни шерсть с глаз!

Река студентов лилась из Студио Литиджи, толкая величественные деревянные створки дверей. Они были украшены резьбой, изображавшей знаменитых наставников и восхищенно внимавших им студентов (хотя, если приглядеться, можно было отыскать ловко спрятанных дремлющих лентяев); теперь эти створки были распахнуты, и в бурлящей массе освобожденных учеников я заметил знакомые лица.

— Давико! — позвал Чьерко. Он запутался в своей мантии, пытаясь скинуть ее на бегу. — Где ты был? Мы думали, что потеряли тебя. — Он ткнул в меня пальцем. — Глядите, братья! Наш заблудший Регулаи!

Наверное, я подсознательно искал общества и утешения, раз оказался в нужное время в том месте, где часто встречал друзей. Вместе с Чьерко Альтосевиччи был его брат Пьеро, а также мой ученый друг Джованни и Антоно Верадикка, которого мы звали Тоно. Все они жонглировали ворохами бумаги и перьев, скидывая на жаре черные студенческие мантии, наконец-то выйдя из-под власти университетской традиции.

— Я же говорил, что недавно видел его, — сказал, стягивая мантию через голову, раскрасневшийся и взъерошенный Джованни. — После того как вы с Пьеро бросили меня в холмах.

— Ты хочешь сказать, после того, как ты лишил нас лошадей, — упрекнул Чьерко, но, не дожидаясь начала спора, все еще наполовину одетый в хлопающую мантию, кинулся вперед, чтобы обнять меня. — Наш давно пропавший друг! — Он обхватил меня руками, запутав в своем облачении, и принялся скакать, словно ребенок, нашедший любимую игрушку. — Пропавший, как моряки «Ла Деметы», потопленной Черулеей! Он потерялся — а теперь нашелся!

Я со смехом оттолкнул его.

— Да не терялся я, Чьерко. Хотя недолго мне оставаться на плаву, если в дело вмешается Ашья.

Я отбился от второй попытки поймать меня, затем принялся помогать Чьерко, который запутался в своей мантии и книгах.

— Ай. Та чужестранка, — сказал Чьерко, высвободив голову с потной копной черных волос, кустистыми бровями и глубоко посаженными глазами, подвижными и выразительными. — Она слишком тщательно контролирует твоего отца. А теперь и тебя.

— Хуже того, — добавил его брат, — она делает его красивым.

Пьеро наконец удалось стянуть мантию с головы, продемонстрировав такие же глаза, как у брата, а еще острый материнский нос, напоминавший обнаженный меч, с которым он часто тренировался.

В отличие от Чьерко, у него были прямые соломенные волосы. Пьеро был светлокожим, а Чьерко смуглым, но они определенно были братьями — с густыми бровями, пронзительными синими глазами и одинаковыми ухмылками и энергией.

— Только взгляните, как красиво подстрижены и завиты его волосы! — Пьеро протянул руку, чтобы взъерошить мне шевелюру. — Что за симпатичный мальчик! — Он ущипнул меня за щеку. — Симпатичный мальчик в преддверии своего дня имени! Надо же, как ты вырос. — Теперь он обеими руками щипал меня за обе щеки. — Такой большой мальчик!

— Фескато. — Я оттолкнул его и мазнул тремя пальцами по щеке.

— Ты показываешь мне три пальца? — воскликнул Пьеро в притворной ярости.

— Более того, я покажу их тебе еще раз! Три и три!

— Ты осмеливаешься показать мне три пальца, пес Регулаи?

— Не осмеливаюсь, а дважды осмеливаюсь!

— Мы должны драться на дуэли!

С боевым криком Пьеро кинулся на меня.

— Мир! — взмолился я, когда мы с хохотом впечатались в колонну и Пьеро попытался повалить меня. — Мир, Пьеро! Для дуэли слишком жарко!

Но превосходивший меня скоростью и силой Пьеро не унимался. Ленивка кинулась ко мне на помощь, она лаяла и прыгала по нам обоим, виляя хвостом и покусывая, пока Пьеро не скатился с меня и не сел,