Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина

Пока Илья не мог разобраться, как воспринимает то, что опять появилась женщина, неспешно опутывающая его энергетическими нитями. В течение дня его отношение к этому менялось по нескольку раз… То он хватался за телефон, чтобы услышать ее голос, в котором всегда дрожала улыбка, и забрасывал Киру вопросами:

– Ты здесь? Ты никуда не исчезла?

А то вдруг сообщение от нее отзывалось его раздражением: «Да что она все забрасывает крючки?! Достала…» Через час он опять набирал номер Киры, холодея от страха: а вдруг не ответит?

В музей-кафе Илья пока не решался зайти. Минутка нашлась бы, хотя он действительно был нарасхват с утра до вечера: фотосессии, съемки детских праздников, свадеб, юбилеев, экскурсий – бесконечный поток событий чужих жизней нес его с такой скоростью, что не всегда удавалось вдохнуть полной грудью. Илья жил среди незнакомых лиц, недоступной радости, любви, которой с ним никто не делился… Ему доверяли только делать слепки жизни, проходившей мимо. И процесс этот был бесконечен.

И все же Илья выкроил бы полчаса, чтобы заехать в «Кошачье царство», если б не слышал до сих пор визг шин автомобиля, уносившего Антона от его дома. Не слишком ладно прошло примирение… И было боязно увидеть пустоту в глазах, которые раньше сияли ему навстречу. А еще страшнее казалось встретиться с Ларисой.

Когда-то она сказала ему – уже забылось, по какому поводу:

– Твоя душа – сосуд, в котором слишком много намешано. Не позволяй выплескиваться всему без разбора. Отравишь ближнего своего…

Откуда она так хорошо его знала? Он не был ее кровным родственником, и виделись они не так уж часто. Даже в те дни, когда Илья вел у них студию мультиков, им особенно некогда было общаться, перебрасывались приветствиями, реже – успевали вместе выпить кофе.

Порой Илья ловил себя на том, что ему все труднее даются разговоры с людьми. И в Кире нравилось то, как она немногословна. Вечерами они или прогуливались по городу, или купались в море, которое на несколько часов действительно становилось черным. Или, если ему нужно было срочно обработать фотографии, Кира молча возилась рядом, занимаясь своим делом – искала или изобретала новые рецепты, выписывала из Сети смешные или любопытные факты, связанные с кошками.

Илья не позволял себе думать, что ему просто не о чем с ней разговаривать…

– В жизни не ел ничего вкуснее! – промычал Антон, еще не проглотив первый маффин с голубикой. – Объедение!

И в истоме закатил глаза, рассмешив Киру. К его зубам прилипли черные кусочки, но Антон никогда не стеснялся быть смешным.

«Илья себе такого не позволяет». – Она отогнала эту мысль, так и не разобравшись: нравится ей это или нет.

Все утро до открытия кафе она старательно рисовала на кексах усатые мордочки, но не кошачьи, а мышиные – это показалось правильнее. И Антон поддержал:

– Не котят же жрать в «Кошачьем царстве»!

– Жрать? – Лариса округлила глаза.

Но он лишь махнул рукой:

– Меня сейчас никто не слышит.

– А мы?

– Я оскорбил ваш слух? Простите. Исправляюсь: ничего более изысканного и воздушного я не пробовал в своей жизни! Так потянет?

И схватил второй маффин, который исчез у него во рту быстрее, чем Лариса успела крикнуть:

– Оставь детям!

– Я тоже твой деть…

– И не разговаривай с набитым ртом.

– Но другого же у меня нет. – Антон с чувством сглотнул и просиял. – Кира, я должен тебе признаться… Ты гений.

Подобравшись поближе, Лариса принюхалась:

– Это правда – так вкусно?

– А ты попробуй.

– Их мало…

Кира с готовностью подскочила:

– Там еще выпекаются.

– Правда? Тогда… Должна же я, как хозяйка кафе, принять продукцию. – И она рассмеялась, быстро оглядев обоих: не приняли ее слова всерьез?

Антон подвинул ей блюдо:

– Угощайтесь, мадам.

Осторожно взяв маффин двумя пальцами, Лариса откусила чуть-чуть, медленно прожевала, сделала большие глаза и куснула еще раз.

– А? – обрадовался Антон. – Что я говорил?

– Бесподобно! – простонала Лариса и откусила еще.

Но Кира не успела подпрыгнуть от радости – за ее спиной звякнул колокольчик, и пришлось бежать на его зов. Она перелетела зал, ощущая себя счастливой птицей, которая нашла в бесконечном небе верный путь к своей стае. А ведь могла заблудиться и погибнуть…

Выскочив в фойе, она увидела, что это зашел старый сосед Федор Васильевич, который продолжал заглядывать к ним и после смерти Зинаиды Андреевны. Когда-то они были дружны с ее мужем, потом сосед проведывал вдову и до сих пор не мог отделаться от привычки заходить в кафе, где никогда ничего не заказывал, потому что его здесь угощали.

Кира провела старика в зал, где витал запах кексов. На пороге Федор Васильевич поправил спадавшие сзади на плечи жидкие седые волосы. «Может быть, он художник?» – почему-то раньше это не приходило в голову. А вот подумалось, и сразу руки его, похожие на слегка скрюченные ветки дерева, показались другими. Кисть вполне уместно смотрелась бы в этих темных пальцах.

Он бросил короткий взгляд на то место, где раньше стояло продавленное кресло перед телевизором. Куда его убрали, Кира не спросила. Но ей не хотелось думать, будто оно отправилось на свалку… В ее воображении мгновенно возникла история: начинающий художник влюблен в молодую жену соседа, но и с ним дружен, поэтому может позволить себе лишь рисовать Зинаиду. Втайне, конечно… И она остается на его полотнах юной, веселой. Может быть, все эти годы он продолжал видеть ее таковой сквозь неприглядную оболочку старости?

У Киры даже сердце защемило. Схватив старика за руку, она потащила его к столу:

– Угощайтесь, прошу вас! Это я сама испекла.

– Федор Васильевич! – радостно воскликнула Лариса. – Что ж вы так поздно? Мы тут чуть все не съели без вас.

Усаживаясь за столик, он с важностью пояснил:

– Был срочный заказ. У одной мадамы по дороге на пляж отлетела подошва. Пришлось приладить. Кто лучше Федора Васильевича сделает?

«Так он сапожник?» – Ненарисованные полотна осыпались с тихим шорохом. Разочарование показалось постыдным, но возникло так быстро, что Кира не успела его подавить. Лишь постаралась, чтобы тон не выдал ее:

– Вам чаю или кофе?

– Милая какая, – неспешно произнес он, когда Кира убежала на кухню за чайником. – Если б я еще мог рисовать, сделал бы ее портрет. Тебе.

Старик ткнул пальцем в плечо Антона. Тот поперхнулся кексом.

– Мне?

– Впрочем, зачем тебе? Она и так у тебя перед глазами. Я для себя нарисовал бы.

– Старый ловелас! – рассмеялась Лариса. – Годы вас не меняют.

Он удовлетворенно ухмыльнулся и тыльной стороной загорелой руки потер плохо выбритую щеку.

– Твой-то портрет, Ларочка, у меня имеется.

– Я помню.

– Забери после моей смерти. Чужим ни к чему его видеть.

– Ну, зачем вы…

– Да что уж тут? Все ушли. Вот и она. – Федор Васильевич оглянулся на притихший телевизор. И повторил: – Что уж тут…

Осмотрев маффины, он выбрал тот, на котором не было мышиной мордочки – Кира надеялась, что этот пойдет