Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина

все горло и прыгая на месте от восторга. Их потные мордашки сияли от счастья, когда кот извивался и повизгивал, получая мячиком. Но когда все выдохлись, Антон усадил их кружком прямо на зеленом покрытии и провел обычную в этой игре беседу о том, что игра игрой, а в настоящих кошек нельзя бросаться ни камешками, ни палками.

– А почему? – Он обвел их строгим взглядом.

– Потому что они – живые, – первой ответила девочка с торчащими хвостиками, и остальные одобрительно закивали.

Личико у нее было светлым – явно из отдыхающих. Поэтому Антон уверенно спросил:

– В твоем городе много кошек?

Она задумалась, скосив глаза на верхушку кипариса, сторожившего угол их музея. Потом жалобно протянула:

– Посчитать?

– Нет, не надо! – Антон рассмеялся. – Просто скажи – много или нет?

– Очень много. Они у нас в подвале живут, и от них блохи по всему дому скачут.

– М-м… Блохи – это… Не очень хорошо, да?

– Они кусаются, – вздохнула девочка. – У мамы все ноги искусаны. И у меня.

Приспустив носочек, она показала поджившие расчесы. Антону почудилось, будто у него тоже зачесались ноги. Причем обе…

– А папу блохи не кусают, и он нам не верит! Говорит, мы все придумываем…

– А твои ножки он видел?

Девочка кивнула, мотнув хвостиками, но больше ничего не добавила.

– Ну ладно, – решил Антон закрыть тему. – Море тебя вылечит. Оно всем помогает.

«Кроме меня…»

Из окна музейного зала высунулась Лариса, напомнив ему старушку-сказительницу из советских фильмов, и тоном ярмарочного зазывалы воскликнула:

– Пришло время стихов о кошках! Кто любит котиков, похлопайте в ладоши!

«Пока они все любят и кошек и собак, – на миг оглохнув от аплодисментов, подумал Антон. – А через несколько лет начнут вымещать на них свою обиду на родителей, которые даже сейчас не рядом с ними… В старости матери очнутся, начнут требовать какой-то немыслимой отдачи… За что? За нелюбовь? Почему сейчас на площадке всего одна мама? Другим не в радость посмотреть, как играют их дети?»

Из дверей выскочила Кира, обдав его потоком свежести и света. У него перехватило дыхание: никогда… Вскользь улыбнувшись ему, она собрала ребятишек и увела их на экскурсию, а Антон остался в веревочном городке, точно гигантская муха, угодившая в паутину. Ему захотелось немного побыть одному, снять кошачью шкуру, вытянуться на искусственном газоне… Хотя лучше было бы на живом, но покидать «Кошачье царство», когда по нему шныряла гурьба детей, было нельзя.

Теперь в сеть угодило небо. Едва уловимый ветер покачивал сплетения веревок, Антон лениво следил за ними, погружаясь в транс. В одном из ромбиков летел самолет, в другом внезапно возник непокорный листок, вопреки законам природы полетевший вверх.

«Догонит?» – родилась у него шальная мысль. И сердце вдруг заныло: в мире существуют невозможные вещи…

– На что ты смотришь?

Он не ожидал, что Кира вернется. Первым позывом было встать при появлении женщины, но это могло выйти неуклюже, и Антон лишь заложил руки за голову.

– Просто отдыхаю. – Он решил не делиться с ней досадой на слабость маленького листочка.

– А я запомнила стихотворение, которое Лариса сейчас читала детям, – похвасталась Кира совсем по-детски.

«Она ведь обычная девчонка, – подумал Антон отстраненно. – Даже не знаю, любит ли она читать… И что именно, если да? С какой стати я схожу по ней с ума?!»

Почему-то ему не хотелось, чтобы Кира повторяла стихи за его матерью – Лариса читала прекрасно, вряд ли Кира сумеет лучше. Но знакомые строки Хармса уже зазвучали:

Несчастная кошка порезала лапу,Сидит и ни шагу не может ступить…

Антону показалось, будто у него остановилось сердце.

– Это что? – выдавил он. – Ты издеваешься?

Сияние ее улыбки погасло:

– Почему? Ой… Ты что, подумал… Нет! – У Киры вспыхнули щеки. – Это совсем не про тебя! Я же себя представила этой кошкой, поранившей лапу… И не в колене было дело, понимаешь? Я вся была подранена. А вы с Ларисой подарили мне воздушные шарики. И я снова научилась ходить. Еще лучше, чем раньше!

– Поздравляю. Теперь у тебя есть куда более надежный провожатый, нежели я.

Ее лицо болезненно покривилось.

– Не надо так. Разве мы не можем все быть… одной семьей? Вы же братья!

– Нет, ты все же издеваешься…

– Да нет же! – Она присела рядом на веревочные качели.

Повернув голову, Антон посмотрел на ее ноги – загорелые и… здоровые. С такой девушкой можно было бы забраться на самую неприступную вершину, чтобы напоить душу высотой. Что он пообещал ей однажды? «Я не дам тебе упасть…»? И не удержал.

– Я очень хочу, чтобы мы снова стали друзьями. Я только с тобой могла разговаривать о… обо всем…

– А Илья тебя не слушает?

– У меня не получается с ним разговаривать…

– В постели не до того? – не удержался он. И обругал себя за пошлость.

Она приняла упрек стоически:

– Не надо так.

– Прости, – вздохнул Антон и сел у ее ног. – Ты никогда не играла в театре? А я занимался в студии. В детстве, конечно…

– Вот почему ты так здорово изображаешь кота!

– Ну да… Так что я хотел сказать? Когда размечтаешься сыграть главного героя, роль второго плана уже не устраивает. – Он усмехнулся и стер ладонью ухмылку. – Но это гордыня, я понимаю. И я справлюсь, не беспокойся. Постараюсь справиться…

* * *

Теперь никак не удавалось забыть: у Антона были глаза бездомной дворняги, которая понимает, что не нужна человеку и он даже не погладит ее, но все равно на что-то надеется. Такие он бросал взгляды – виноватые, ускользающие… В чем винил себя?

От бессилия сводило спину: «Антон – одна сплошная радость… Я от него столько добра видела. Только добро. Это же я должна глаза прятать!»

Но ощущение счастья, вскипавшее в ней от скрытых источников, защищало Киру, делая неуязвимой для укоров и осуждения. И она искренне не понимала, в чем ее можно упрекнуть? Даже могилу Зинаиды Андреевны она проведала, чтобы попросить прощения… Если все же есть ее вина в этой смерти.

Антон сам, по ее просьбе, отвез Киру на кладбище, когда «Кошачье царство» закрылось. Уже темнело, но она не испытывала страха с ним рядом. И голоса вездесущих цикад звучали бесконечной колыбельной так умиротворяюще… На свежей могиле стоял простой деревянный крест: Антон сказал, что они уже заказали памятник.

– Ей все равно, – заметила Кира и подумала: «Банальность ляпнула».

Никогда Киру не оставляло подозрение, что окружающие (да и она сама!) считают ее не особенно умной, плохо образованной, выдающей сплошные штампы вместо мыслей, которыми можно заинтересовать, удержать. С первой минуты она опасалась разочаровать Илью, увидеть усмешку Ларисы… Больше ведь от страха выдала она ту тираду насчет его таланта! Поразить захотелось, и, похоже, это ей удалось… Возможно, Илья до сих пор считает, будто для нее такое – в порядке вещей? Понимает ли он, что в тот момент Кира не была самой собой? И поверил