Критика теоретических концепций Мао Цзэдуна - В. Г. Георгиев

на страницах печати в 1966 г. Уже в 1965 г. раздавались сетования на то, что не у всех политико-юридических работников боевой дух «по-настоящему возбужден». В 1966 г. стали открыто говорить о категории политико-юридических работников, которые лишь «делают вид, что слушаются председателя Мао». Маоисты требовали от работников суда, прокуратуры, общественной безопасности поступать по формуле, принятой для солдат: «Как скажет председатель Мао, так я и сделаю». Об этом совершенно недвусмысленно было сказано в академическом юридическом журнале[166].

По отношению к тем, кто не проявлял особого рвения в осуществлении репрессий, принимали самые строгие меры. Примерно за полтора года, непосредственно предшествовавших разгару «культурной революции», произошла почти поголовная замена руководящих работников Верховного народного суда и Верховной народной прокуратуры, их филиалов в Тибете, а также судебных и прокурорских работников Пекина, Шанхая и всех провинций.

6. О подлинной сущности «культурной революции»

Как уже говорилось, строгая централизация политического механизма, объективно необходимая в первые годы после образования КНР, со временем приобретала черты иерархического автократизма, т. е. такой формы управления, при которой вся полнота реальной власти на определённой территории сосредоточивается в руках лица, ответственного практически только перед лицом, стоящим на ступеньку выше.

При этом политическая власть в центре вполне сознательно шла на предоставление местам относительно широкой свободы в выборе средств достижения целей, поставленных центром. Вот почему было ликвидировано министерство контроля, сведён на нет принцип «прямого подчинения» органов прокуратуры, общий прокурорский надзор. Вот почему не был установлен принцип независимости судей и на деле не действовал предусмотренный Конституцией принцип «независимости суда». По этой же причине и сессии собраний народных представителей в центре и на местах проходили по существу формально, не был принят закон о порядке отзыва депутатов.

Такое положение длительное время устраивало многих местных руководителей и сторонников Мао Цзэдуна, видевших в них наиболее надёжных и послушных проводников любых своих планов. Не знающая сдерживающих начал абсолютная власть Мао Цзэдуна и подчинение его воле всего механизма политической власти, не связанного демократическими институтами, ответственностью перед народом, перед его представителями, повлекла за собой цепь грубейших политических ошибок: «большой скачок», формирование народных коммун, ухудшение отношений с СССР и другими социалистическими странами, борьба за мировой гегемонизм.

Кризис 1959—1962 гг. был настолько тяжёл, что заставил многих местных руководителей больше считаться с реальными возможностями и потребностями, чем с идеологическими и политическими установками маоистов. В период исправления ошибок «большого скачка» и коммунизации в 1962—1965 гг. создалась относительная независимость местных органов от центрального маоистского руководства. Этому в значительной мере способствовали и указания, исходившие из центра от тех лиц и органов, на которых лежала задача ликвидации тяжёлого положения страны. В результате возникал всё больший отрыв маоистского руководства от реальных экономических и политических процессов. Механизм политической власти начинал постепенно ускользать из рук китайских руководителей. В основном пассивное, но упорное, хотя во многом и неосознанное, сопротивление идеолого-политическим целям маоистов со стороны широких масс трудящихся и многих низовых кадровых работников подавлялось и, возможно, на время было отчасти преодолено с помощью политико-юридических органов в ходе «кампании социалистического воспитания».

Однако оно не было искоренено, а скрытое неприятие крайнего авантюризма в среднем и высшем руководящем звене механизма политической власти сохранялось. Преодоление такой ситуации затруднялось тем, что, как явствует из китайской печати, прямых публичных выступлений против Мао Цзэдуна на этих уровнях не было. Местные партийные и государственные работники, в том числе работники политико-юридических органов, не желали и не могли выступать против своих руководителей. Последние были избраны в соответствии с Конституцией КНР и Уставом КПК, действовали от имени ЦК КПК, обладали исключительно большой реальной властью. Поэтому для борьбы против тех, кого можно было отнести к явным, скрытым или возможным антимаоистам, для воздействия на массу нейтральных, сомневающихся и колеблющихся Мао Цзэдун, упрочив свои позиции в армии, но, вероятно, не надеясь на неё целиком и желая придать массовый характер своим акциям, пошёл на создание новых организаций, состоящих из лично преданных ему лиц, не находящихся в непосредственном подчинении существующим партийным и государственным органам. Такие организации и были образованы из хунвэйбинов и цзаофаней. В том, как готовилась и осуществлялась «культурная революция», чётко обнаруживается политический почерк Мао Цзэдуна.

На сей раз, однако, речь идёт о попытке утвердить режим личной власти в стране. О правомерности именно такой квалификации «культурной революции» говорят как цели, так и методы её проведения. Прежде всего с самого начала этой «революции» было ясно, что силы, её осуществляющие, составляют меньшинство в партии и стране. Этого не могла скрыть и вынуждена была как-то объяснять официальная маоистская печать. В газете «Жэньминь жибао» говорилось, что «левые — это железная дубина, золотая дубина диктатуры пролетариата»[167]. В печати признавалось, что «левые», являющиеся «ядром и опорой движения», составляют «небольшое число». Перед ними прямо выдвигалась задача «завоевать, сплотить и воспитать большинство»[168]. Однако, не надеясь на то, что «левые» смогут сделать это в рамках существующего правопорядка, маоисты предусмотрели в проведенном ими решении ЦК КПК от 8 августа 1966 г. беспрецедентные меры, освобождавшие «революционных учащихся» от уголовного и административного наказания за совершаемые в ходе «революции» преступления и правонарушения. В указанном решении наряду с положениями о том, что «недопустимо применение методов подавления против меньшинства» (а в меньшинстве были «левые»), было сказано: «В ходе движения, кроме убийц, поджигателей, отравителей, вредителей, похитителей государственных тайн и других контрреволюционеров, о преступлениях которых действительно имеются доказательства и которых следует наказывать по закону, не следует, как правило, затрагивать вопросов об учащихся вузов, специальных, средних и начальных школ»[169]. Не удивительно, что оскорбления, клевета, аресты, побои, телесные повреждения и другие грубейшие насилия над жертвами «культурной революции» получили широкое распространение и часто перерастали в самосуды, убийства, в массовые кровавые столкновения. Соответствующие факты признавались маоистской печатью. Да и не могло быть иначе, поскольку в решении о «культурной революции» прямо говорилось: «Не надо бояться беспорядков. Председатель Мао учит нас, что революция не может совершаться так изящно, так деликатно, так чинно и устойчиво»[170].

Хотя маоисты и оговаривались, что громить надо тех, «кто идёт по капиталистическому пути», но фактически расправам и запугиванию так или иначе подвергались за самым редким исключением все ответственные работники в центре и на местах. Это и понятно: Мао потерял уверенность в том, что большинство из них будет безоговорочно поддерживать его курс. Отсюда и лозунг «культурной революции»: «Размозжим собачью голову всякому, кто против идей Мао Цзэдуна».

Сложность ситуации, создавшейся в результате «культурной революции», состоит в том, что ни