Москва: мистика времени - Елена Коровина

Однако счастья в «прекрасных» стенах не было. Видно, гений места, восхитившись белоснежной постройкой, характера не сменил и в обещаниях обманул. Баженов, грезивший о прощении императрицы, которое она бы дала, увидев столь прекрасный дворец, в своих ожиданиях обманулся. Его авторство так и не признали официально. И до сих пор идут споры – кто же автор блистательного классицистического Пашкова дома. К тому же никакого особого гонорара архитектор не получил от прижимистого заказчика. Сам же Пашков, несмотря на все неимоверное богатство и красоту своего дворца, радости тоже не испытал. Вскоре его разбил паралич, вынудив передвигаться на коляске. Пашков перестал выходить, дворец сделался замком, в котором жизнь замкнулась в четырех стенах. Ну а поскольку Пашков никого не принимал, то даже год его смерти не удалось установить. То ли он скончался через четыре года после постройки дворца, то ли прожил в замке добровольным привидением до 1800 года. Словом, Пашков дом похоронил своего хозяина заживо…

Мрачная история из мрачных времен… Но кто бы знал, что и история научного ХХ столетия – века атома, нейтрино и первых компьютеров – окажется не светлее? Однако вернемся из прошлых времен XIX столетия в год 1947-й к одному из московских коллекционеров. Фамилия у него была как раз Пашков. Не потому ли он и занялся коллекционированием изображений Пашкова дома, долгое время до революции называвшегося Музеем Румянцева (тоже коллекционера, подарившего коллекцию городу), а в послевоенные годы ставшего главной библиотекой Страны Советов.

Были у коллекционера Пашкова разные изображения старинного распрекраснейшего особняка Москвы. Ведь наш Пашков работал в типографии «Московский рабочий» на Петровке, 17. Там, в типографском киоске, он мог прикупать себе разные издания. Но особое предпочтение отдавал наш собиратель открыткам. Ну а после войны как раз «Московский рабочий» и начал печатать на открытках изображения Москвы как столицы государства, победившего фашизм. Сыскался и другой грандиозный повод – празднование 800-летия самой Москвы. Так появились изображения Красной площади, центральной улицы Горького и знаменитого здания Моссовета (бывшего дворца московского генерал-губернатора – того самого здания, о котором уже шла речь, но будет разговор и дальше). Но восторг нашего коллекционера вызвала плотная открыточка с эмблемкой «800 лет Москвы», датированная 1947 годом – «Москва. Здание Государственной библиотеки им. В.И. Ленина (б. Румянцевский музей). Гравюра на дереве художника М.И. Полякова». Цена 40 копеек. Тираж всего-то 50 тысяч. Редкость по временам, когда открыток издавалось хоть и мало, зато тиражи их зашкаливали за миллионы.

С трепетом приобрел Пашков это «открытое письмо» в местном типографском киоске и принес домой. А надо сказать, что жил он на Пречистенке в домишке, ютившемся во дворе старинного дома № 5, построенного еще в XVIII веке – тогда же, когда и сам знаменитый дом Пашкова. Правда, дом ТОГО Пашкова блистательно возвышался над городом, а дом нашего Пашкова уже готов был разрушиться. Но что коллекционеру до потеков на стенах, если в его руках истинное сокровище – новая открытка.

Она и вправду была хороша. Картон плотный. Печать отменная, глубокая. Четкость редкостная – каждую линию видно. Конечно, гравюра была черно-белой. Но цвета угадывались, «прочитываясь» на раз. Прекрасный белоснежный Пашков дворец возвышался на холме. К нему вела анфилада гранитных лестниц – округлая, словно приглашающая подняться и войти. Над самим зданием символом времен трепетал алый флаг Победы. По тротуару у здания шли прохожие. Они о чем-то переговаривались, весело оглядываясь друг на друга. Они были радостны и счастливы – люди, победившие в ужасающей войне. И как приметы будущей – еще более счастливой и обеспеченной жизни по мостовой ехали автомобили. Один. Второй. Третий…

Коллекционер Пашков ахнул. Третьим был пугающий «черный воронок». Тот самый, в котором к москвичам являлись ночные гости, увозившие в неизвестность вновь открытых «врагов народа». И Пашкову вдруг абсолютно четко представилось, что «воронок» этот заворачивает на его улицу Пречистенку и вдруг въезжает во двор его дома № 5. Еще секунда – и раздается стук в ЕГО дверь.

Господи, спаси! Уж лет двадцать Пашков, как истинный советский человек, не произносил никаких молитв. Да и 1947 год не столь страшен, как приснопамятный 1937 год, будь он проклят! Но руки у коллекционера задрожали, ноги сами понесли его к стулу, на который он и упал в холодном поту.

Ну будь бы он сам – один. Но ведь жена милая – Любушка. И сынок Ромушка. Они же станут семьей «врага народа». Им же все в жизни будет закрыто, если от него не отрекутся. А не отрекутся – так и их ждет лагерь…

Пашков провел рукой по вспотевшему лбу. Что это он?! Это же открытка! Простая открытка! С чего он взял, что она – вещая?! Надо успокоиться и лечь спать. Скорее всего, он просто устал – переработал. Вот и мерещатся ужасы…

Наутро придя на работу, Пашков застал в типографии создателя гравюры – художника Полякова. И уж не ясно, с каких глаз, но старый печатник вдруг кинулся к нему, потащил в укромный закуток на лестнице и зашептал жарко, уговаривая:

– Товарищ! Мил мой человек! Убери, будь другом, «воронок» с картинки! Ну чего людей пугать?! Ведь краса-то какая – белоснежный дом! И люди веселые – впереди же праздник. 800 лет столице нашей! А тут…

Пашков замялся, закашлялся. Он же и не знал толком этого художника – а ну как тот прямиком побежит в органы?! Пропал тогда и сам Пашков, и семья его, да и в типографии начнутся чистки. Как же – не углядели, не выявили «врага народа» с его смутными речами!

Но Поляков только пятерню запустил в свои черные волосы:

– Да оно, конечно, батя… Но ведь я не сам. Опытные товарищи из Союза художников подсказали, что выгравировать-то. Да и тираж ведь издан!

– А мы переиздадим! Допечатаем! Она же быстро разойдется, эта открыточка. Всего-то 50 тысяч на всю страну. Да ее уже через пару недель и не станет. Раскупят. А ты убери «воронок» и по новой приноси!

– Ты что, не понимаешь, батя? – прошептал Поляков. – Это ж по новой Комиссию проходить надо. Цензурировать. Печати «к дозволению» получать.

– А зато переиздание! Сам знаешь, так только в особых случаях делают.

– Где же я его возьму, случай такой?

– А тут уж я постараюсь. – Пашков нервно облизнул губы. Плохая привычка, а никак не отделаешься. – Я ж в Трудовом комитете. Я ж старейший печатник. И член партии. Мы от народных масс бумагу напишем. Что очень нравится картинка. Что дух советского патриотизма и все такое. Ты только флаг сделай поболе, и чтоб он колыхался. Праздник ведь! Не хочется о плохом-то думать!

– Ну ладно… Я погляжу…

Поляков вздохнул, оглянулся – не подслушал ли кто – и пошел вниз по лестнице. А Пашков остался, тяжело дыша. И все думал: чего это он завелся? Зачем с такой просьбой высунулся? Надо быть как все. Тише воды ниже травы. Высунувшуюся голову-то уж точно в «воронке» пригнут…

Но видно, в просьбе старого типографского рабочего-коллекционера была высшая надобность. Уже через пару месяцев вышла другая открытка. На ней все то же самое. Только среди машин «черного монстра» нет. А Пашков дом – такой же красавец.

И вот надо же, в тот день, а вернее, в ту ночь, когда печатник Пашков принес домой эту новую «исправленную» открытку, во дворе его дома № 5 раздалось урчание мотора. Пашков выглянул и ахнул в ужасе. «Воронок» – машина органов! Сердце упало куда-то вниз и, наверное, покатилось по полу. За кем?! Неужели за ним?!

Но вышедший из машины особист обошел «воронок» и ткнул ногой по колесу.

– Менять надо! – послышалось во дворе.

Сколько же людей замерли у окон, не зажигая света?! Сколько сердец застучало в ужасе?!

А из машины тем временем выскочил второй – парень помоложе.

– Щас сделаем, Ефим Ефимович! Сей миг! И поедем. Сей миг!

Парень вытащил запаску и начал сноровисто менять колесо.

Сколько невидимых людей за окнами облегченно вздохнули. Не за мной! И вообще ни за кем! Просто остановились. Колесо поменять. Господи Святый – просто колесо поменять!..

Уже через полчаса, как машина уехала, дом засыпал. В радости. Не сейчас! Не сегодня! Можно поспать. И только Пашков, непонятно почему вытащивший из комода свою новую открытку, то ли молился на нее, то ли вспоминал со счастливой улыбкой художника Полякова. Кто знает, может, и правда просьба старого коллекционера и труд художника-гравера сделали невозможное – отвели беду от жильцов дома на Пречистенке?! Кто знает? Неисповедимы же пути Господни.

Ну а современные коллекционеры и сейчас гоняются за редким тиражом «допечатки» той легендарной открытки. Белый дворец возвышается над легендарной Моховой. По мостовой неспешно идут люди, наверное думая о предстоящем празднике города. И машин мало – всего два роскошных вместительных и по-старому громоздких, но таких красивых автомобиля.