Лев - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь он уловил запах. Запах гниения, почти смерти. Вонь была такая, что все старались держаться от них подальше. Сами недавние пленники озирались по сторонам, не вполне понимая, что происходит. Слепой, взяв обеими руками чашу с вином, сделал глоток и поморщился, словно обжегся.
– Кто эти бедняги? – спросил Перикл.
– Те, в лохмотьях? Пленные, взятые во время войны, – тихо сказал Кимон. – Двое были келейстами. Слепой – триерархом при Саламине. Все афиняне, всех подобрали из воды и подвергли пыткам. – Он вздохнул. – Сейчас их здесь только восемь.
– Тех, кто не выжил, гораздо больше, – добавил Аристид. – Если бы мы знали, что они здесь… Они умерли, дожидаясь нас.
– Мы нашли их в подвалах под крепостью, – продолжил Кимон. – Туда даже свет не проникал. Полная тьма. – Он покачал головой, прогоняя неприятное воспоминание. – Это про́клятое место. Там такие крохотные норы… много костей… и крыс. Наверное, о них в конце концов просто забыли или оставили умирать. Некоторые из триерархов требуют для пленных персов такого же наказания.
– Для этих? – негромко спросил Перикл, взглянув на стоящих на коленях.
Кимон кивнул:
– Для этих шестерых и Артабаза, родственника великого царя, командовавшего флангом при Платеях. Сейчас он внизу, в подвале, у нас под ногами. Его охраняют. Павсаний настоял, чтобы он почувствовал, как обращались с греками.
Говоря это, Кимон взглянул на Аристида, но ничего не сказал. Перикл ощутил укол ревности. К сожалению, раны не позволили ему участвовать в принятии важных решений. Его отец не стал бы спрашивать, что они собираются делать, он просто сам сказал бы, что делать, и был бы прав.
– Павсаний не возьмет выкуп, – сказал Перикл.
– Похоже на то, – вздохнул Аристид. – Я пытался обсудить этот вопрос со спартанцами, но они и слушать не желают, как будто даже разговоры о деньгах ниже их достоинства. Конечно, им же не надо платить своим гребцам. Да и кораблей у них намного меньше, чем у нас. И все же здесь командует Павсаний. Решение будет принимать он. Здесь, на Кипре, Тисамен принес ему вторую, после Платеев, победу. Теперь уже никто не посмеет отрицать, что боги улыбнулись спартанцу. Означает ли это, что Павсаний имеет право отвергать даже саму возможность получения выкупа? В конце концов, это я захватил Артабаза в плен. И Павсаний не может решать его судьбу.
Все выглядело так, будто Аристид и Кимон достигли какой-то договоренности, посвящать в которую Перикла не спешили.
Последние оковы пали. Освобожденные греки принялись разминать мышцы, ослабевшие за месяцы плена. Было видно, с каким трудом это им дается. Под оковами открылись шрамы и язвы. Один из бывших пленных плакал, уткнувшись лицом в локоть, другие как будто бредили и издавали странные звуки. Запах от них стал сильнее, и люди вокруг либо отворачивались, либо потягивали вино, защищаясь от смрадного воздуха.
Лишь спартанцы не выказывали никаких признаков неудобства. Перикл изо всех сил старался не обращать внимания на зуд под повязками, но поймал себя на том, что оторвал от пола одну пятку, чтобы встать на согнутые пальцы.
Из коридора донеслась твердая поступь, и собравшиеся насторожились. В зал вошел небольшой, из шести человек, отряд спартанцев, сопровождавший мужчину в богатом, но потрепанном одеянии.
– Артабаз, – сказал Аристид, повернувшись к Кимону.
С первого взгляда было видно, что перса жестоко избили. Лицо его ужасно распухло, и руку он прижимал к груди, как обычно делают, когда берегут сломанную кость. Вдобавок к этому Артабаз хромал так же сильно, как Перикл, и смотрел на окружающих одним глазом. Второй то ли полностью заплыл, то ли исчез. Спартанцы, подталкивавшие пленника древками копий, избили его основательно. Перикл вспомнил рассказ о том, что подготовка детей у них заканчивалась публичной поркой, перенести которую надлежало в полном молчании, не издав ни звука, чтобы показать силу воли. Эти люди были безжалостными мучителями.
Быстрыми ударами по икрам Артабаза поставили на колени. Однако он гордо поднял голову перед врагами, черпая силы в их любопытных взглядах.
Интересно, подумал Перикл, что сказал бы лекарь Гольшан, если бы находился здесь. Эта мысль отозвалась у него уколом стыда.
Спустившись с возвышения, на котором стоял трон, Павсаний прошел сквозь толпу, встал перед персом, большим пальцем убрал с его лица упавшие волосы и посмотрел в горящие глаза персидского военачальника.
Улыбнувшись, он повернулся к соплеменникам и сказал:
– Оракул Аполлона в Дельфах обещал моему прорицателю Тисамену пять великих побед за всю его жизнь.
Павсаний не повышал голос, но его слышали все.
– Платеи были первой, и там я командовал нашими силами и разбил персидское войско.
Человек, стоявший на коленях у его ног, не говорил по-гречески, но и глупцом не был. Артабаз знал, что спартанец говорит о нем, и, медленно наклонившись, плюнул на полированный пол.
– Второй победой был Кипр, – с гордостью продолжил Павсаний. – Теперь он наш, и мы удержим его в своих руках. Когда придут еще три? Кто знает? Только боги. Боги снова и снова отдают мне мягкотелых и изнеженных персидских военачальников.
Улыбка слетела с лица Павсания, и взгляд, которым он обвел толпу, посуровел. Спартанцы в красных плащах стояли за его спиной как почетная стража. Перикл вспомнил, что этот человек был регентом при военном царе. Подать себя Павсаний определенно умел, и теперь, подняв бровь, он как бы показывал, что им всем просто выпала честь находиться с ним в одной комнате.
– Здесь, среди вас, есть военачальники и стратеги, которые подходили ко мне и говорили, что мы должны взять выкуп и вернуть этих людей, что вот этот, Артабаз, – родственник великого царя. Есть такие, кто утверждает, что деньги – тоже разновидность войны.
Его суровый взгляд, казалось, искал в толпе Аристида, и Перикл тоже огляделся. Да, Аристид вполне мог обращаться к Павсанию с таким предложением. Сейчас архонт Афин стоял неподвижно и в упор смотрел на спартанца.
Павсаний покачал головой:
– Я не могу сказать, что понимаю тех, кто смотрит на мир таким образом. К счастью, командование остается за мной, иначе мы могли бы стать свидетелями того, как наше естественное преимущество продается, будто право первородства. Мы не торговцы, а вожди и воины! Мой интерес заключается в обеспечении безопасности этого острова. Мы оставим здесь гарнизон и постоянный