Гадюкинский мост - Ростислав Марченко

Как жалко… Ведь все должно было случиться совсем не так…

Последним воспоминанием в моей седьмой жизни стали частые толчки рукояти «ПЯ» в правой руке, с ответными вспышками на стволе «Вальтера» перед глазами…

Вспышка…

…Грохот грома. Я сижу на башне БМД и вижу очки «Revision Sawfly», скрывающие глаза ухмыляющегося сержанта Никишина.

– Как бы нам под первую в этом году грозу не попасть, товарищ лейтенант!

Грохот грома, вспышка, и моя БМД летит куда-то в тартарары, ломая непонятно откуда взявшийся вокруг подлесок…

Жизнь восьмая

… В древности тот, кто хорошо сражался, прежде всего, делал себя непобедимым и уже после этого выжидал, когда можно будет победить противника.

Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике. Из-за этого тот, кто хорошо сражается, может сделать себя непобедимым, но не может обязательно заставить противника отдать ему победу. Поэтому и сказано: «Победу знать можно, сделать же ее нельзя».

Непобедимость есть оборона; возможность победить есть наступление. Когда обороняются, значит, есть в чем-то недостаток; когда нападают, значит, есть все в избытке.

Тот, кто хорошо обороняется, прячется в глубины преисподней; тот, кто хорошо нападает, действует с высоты небес. Поэтому умеют себя сохранить и в то же время одерживают полную победу…

Последовавший за очередной версией переноса поток гнусной матерщины и пронизанных скрипом извилин размышлений я уже практически выучил наизусть, ничего, как обычно, без внешнего толчка не изменялось. Вносить новые мысли в общественный разум я не хотел, как уже сложилось, наводил коллег по несчастью на нужные предложения косвенно, очередного возвращения к подозрительным взглядам мне совсем не требовалось.

Время, пока колонна в который уже раз колесила по дорогам 1941-го, я потратил в основном на размышления, что со мной не так и почему я такую теоретически простенькую задачу по противостоянию усиленной пехотной, ну ладно – мотопехотной роте на отлично всё никак решить не могу. Восстановить в мыслях все свои ошибки за прожитые семь жизней и вновь переосмыслить их было довольно затратно по времени, но его как раз было не жалко. Порнографию с нескончаемой битвой у моста и у двух высоток требовалось заканчивать, чем дальше, тем больше меня одолевали сомнения, что организаторам этого действа эксперимент начинает надоедать. Не говоря уж о том, что я в нем начинал себя чувствовать какой-то звездой данного жанра, если не Сашей Грей, то Леночкой Берковой, не иначе. Хотя изображать из себя в глазах посторонних Рокко Сиффреди было бы, пожалуй, гораздо политически правильнее. Наверное, как-то так. Пожалуй, даже однозначно. Как говорил известный сын юриста.

В последней жизни я все, в общем, сделал правильно. Пытался реализовать возможности своей техники, обеспечил себя от охвата с флангов, и все бы, видимо, пошло как по маслу, если бы не вмешались обстоятельства, которые я контролировать не мог: визит упоротого подполковника и демаскировка засады им и бойцами, выброшенными на высоту за моей спиной, в результате чего фриц что-то заподозрил и в организованную ловушку элементарно не пошел. Но даже тогда запас прочности моей задумки оказался достаточно высок – в сущности, мои машины даже под артогнем имели все шансы отбить атаку с фронта без особого напряжения.

Было ли ошибкой снимать три машины и двигаться штурмовать высоту 43,1? Пожалуй, тоже нет. Я достаточно правильно определил приоритеты ситуации, потеря времени касательно укрепления противника в захваченных окопах сильно ситуацию не портила, огневая мощь у меня сохранялась подавляющей, а вот его отход с высоты с сохранением порядка и боевого управления грозил сильными неприятностями. По факту, даже если противник отступил на север, над моими тылами начинало нависать не связанное никем подразделение противника, для нейтрализации которого мне пришлось бы оставить, как минимум, БТР-Д, как максимум БМД с отделением, на упомянутой высоте, что угрожающе растаскивало бы мои невеликие силы. Но это не худший вариант; если бы немецкий лейтенант-кавалерист додумался уйти в лесной массив за нашими спинами, все складывалось бы гораздо хуже. По факту мне сразу после этого, если я желал сохранить технику и людей, нужно было сниматься и уходить.

Радиосвязь для арткорректировки, судя по всему, у немца присутствовала, и это одно грозило серьезными неприятностями. Да, я мог держать его в глубине леса огнем машин с наведением по тепловизорам, но он этим бы связывал, как минимум, одну БМД, которых у меня всего три, мне как минимум требовалось снимать КамАЗы Петренко и отправлять их к госпиталю (больше некуда), в госпитале взвод охраны вместо выноса раненых и имущества встал бы в оборону – эвакуация в этом случае сильно затруднялась. В принципе, немцы вообще могли нами у реки не заморачиваться, уйди они глубже – бери станцию или атакуй госпиталь, я сам бы опорный пункт у реки бросил.

Вовремя и правильно среагировав, я данную неприятную ситуацию погасил в зародыше, ошибся я позже – уже на самой вершине.

В чем была ошибка?

Отсутствие стрелков в прикрытии у боевых машин? Пожалуй, нет. Точнее сказать – определенно нет. На отражение атаки с фронта мной была оставлена одна БМД Егорова, неуязвимость которой вовсе не гарантировалась, лишние шесть автоматов, противостоящих атакующей пехотной роте, что, дополняя огонь БМД, что при его отсутствии, были точно не лишними.

Ошибку я, скорее всего, допустил совсем другую, почти такую же, которую совершал ранее.

ОШИБКА. Атакуешь танками без пехотного прикрытия укрывшуюся в окопах пехоту противника – держи дистанцию. «Давить гусеницами» – это для кино и неустойчивого, впавшего в панику врага, который даже не думает о сопротивлении. Сквозь бруствер и толщу земли никакие тепловизоры укрывшегося и ждущего твоего подхода с противотанковыми средствами пехотинца врага, видимо, действующего по эффективным и отработанным до автоматизма методичкам, увидеть тебе не помогут. Если останавливаться для расстрела окопов из безопасной зоны нельзя, зона опасная преодолевается на повышенных скоростях и с максимальным огневым подавлением.

Вывод на будущее. При появлении танков противника, действуя против них пехотой:

а) всякое видимое им движение должно прекращаться;

б) личный состав должен найти надежные укрытия, приготовить имеющиеся противотанковые средства и ждать подхода врага на дистанции и ракурсы их эффективного применения;

в) при подходе танков либо прочих боевых машин на необходимую дистанцию и обеспечивающие достаточные вероятности ракурсы действовать надо, одновременно расфокусируя ответный огонь, огнем стрелкового оружия поражать приборы наблюдения, пехоту и пытающихся покинуть подбитые машины членов экипажей, противотанковыми средствами – сами танки либо БМ. На короткой дистанции эффективность действия боевых бронированных машин по укрывшейся пехоте изрядно снижается, про гусеницы вообще лучше забыть. Это средство передвижения.

Все это, в общем, присутствовало в методичках, но жизнь как-то жестко еще раз доказала требования их внимательного изучения.

В принципе, наверное, нам могло и повезти, если бы в панику впал весь немецкий взвод, а не его часть, но мой «хороший друг» – немецкий лейтенант, видимо, сумел удержать управление над группой, под огнем оказавшейся вблизи окопов и укрывшейся там. Я со своей стороны почти это предусмотрел, оставив БТР-Д в глубине, однако немцы при подходе к окопам себя не демаскировали, отчего загодя задавить огнем их и не удалось.

Если разобраться, неструсивший фриц за несколько секунд, грамотно оценив ситуацию, выставил мне точно такую же засаду, которую я пытался провернуть касательно левого берега. Только с пехотой против боевых машин, а не наоборот. То, что его подчиненные не испугались следовать приказам командира, в принципе тоже ясно – укрывшись в окопах, они лишились возможности их покинуть, попав в безвариантную ситуацию – либо показывай из-под бруствера поднятые руки, либо отбивайся до последнего, и иначе никак.

Ладно, бог с ним, шанс исправить отмеченные ошибки у меня был – главное заранее увидеть их возможность и более не повторять.

Изменять решение по общению личного состава с пейзанами в Коровино и экскурсии командиров отделений по госпиталю я не стал. Чтобы люди были готовы умирать ради кого-то, они должны видеть и знать тех, за кого умирают.

В этот раз в госпитале, кратко обрисовав ситуацию, я опять отбросил всякий политес:

– У меня три машины со стомиллиметровыми пушками в дуплексе с автоматическими, бронетранспортер с пулеметом, грузовики и чуть больше тридцати человек. Я не потяну жесткую оборону на широком фронте. Единственный шанс выжить самим и спасти вас – вязать немцев пехотой и выносить боевыми машинами. Своими силами я больше пары наблюдательных постов по флангам выставлять даже не собираюсь. Так что, товарищи, либо помогайте мне, либо готовьтесь сдохнуть в немецком лагере для военнопленных. В них сейчас жрать нечего и творится настоящий ад, можете мне поверить. Так что выделяйте людей в заставу на сорок первой высоте, скрытно копайте там окопы и постарайтесь не обгадиться при виде внезапной немецкой атаки из лесу. Сам берег я машинами прикрою.