Гадюкинский мост - Ростислав Марченко

Так и вышло. Хотя фрицы за рекой и засекли машины, закидав небо красными ракетами, немцев, видимо, выскочивших из леса сразу же после начала артиллерийской подготовки, это не спасло. Слишком быстро двигались наши машины, и слишком высоко фашисты поднялись по склону.

Попытка поставить перед машинами заградительный артиллерийский огонь не сработала из-за той же скорости, пересчитывать данные со скоростью баллистического вычислителя живым людям было сложно, разрывы все время оставались за спиной. А потом мы сблизились с атакующими, и немецкая артиллерия смолкла, чтобы не перебить своих же. Эффективность ПЗО калибром 105 миллиметров против танков и близко не поражает, а вот не укрытую пехоту, попавшую в зону поражения, сметет на раз. Мы этому были бы только рады, ибо эта пехота была их собственная – немецкая.

В сущности, атакующие германцы, видимо, разве что только-только успели сообразить, в честь чего за рекой такая паника. Во всяком случае, попытки со всех ног бежать к лесу, единственное, что могло спасти этот несчастный взвод, мои машины, выскочившие на фланге наступающих, не обнаружили.

Практически первое, что бросилось в глаза в прицеле, была фигура немецкого лейтенанта, присевшего на колено и сжимавшего в руках автомат, рядом с двумя фрицами с вьюками радиостанций[45] на спине.

В этот раз шустрый лейтенант вместе с радистами умер первым, сразу же после моей команды «Огонь!». Шарики осколочно-трассирующих снарядов разорвали одного из радистов на куски и скрыли дымом и комьями земли рухнувшие на землю фигуры оставшихся. Никишин хмыкнул, дополняя огонь тридцатки пулеметом.

– Граб Два – Топору Десять. Держи дистанцию за БМД, прикрой нас со стороны леса, еще не хватало, чтобы в спины машины постреляли. Склоном не заморачивайся, у немцев без шансов.

– Есть, Топор Десять. Выполняю.

Фрицы попали в совершенно безнадежную ситуацию, все, что их могло спасти – это противотанковые средства, оставленные на опушке, которые отвлекли бы на себя внимание наводчиков-операторов, а то и смогли бы подбить боевые машины.

Несмотря на нахлынувшие воспоминания о немецкой слезоточивке, я предпочел рискнуть. ПТР в отрыве от немецкого взвода было делать нечего, но даже если бы они и имели возможность вести нам огонь в борт и корму, окружение немецкого взвода на склоне высоты и его полное уничтожение окупали весь риск полностью. Тем более что ФВУ у меня работали, а машины держали достаточно высокую скорость, уничтожая гитлеровцев огнем с ходу.

Несмотря на подспудные ожидания, все прошло как по маслу, на которое добавил немного икорки Егоров, в разгар избиения немецкого взвода доложивший об обнаружении и уничтожении немецкого противотанкового орудия за рекой.

Оказавшиеся в безнадежной ситуации фрицы практически не сопротивлялись. Расчет ПТР успел сделать пару выстрелов, прежде чем его расстреляли из 30-миллиметровых пушек, один из пулеметов стрелял чуть подольше, прежде чем произошло то же самое. Что случилось с остальными, я даже не заметил.

Памятуя уроки исхода предыдущей жизни, позволять противнику воспользоваться ручными гранатами я не собирался. БМД чуть развернулись для удержания дистанции с противником и охватили немецкий взвод с двух сторон, поставив фрицев под перекрестный огонь и окончательно отрезав, казалось бы, от такой близкой опушки. Буквально сразу же после этого со стороны окруженных появились первые поднятые руки, по запарке скошенные пулеметной очередью, а чуть погодя и пара белых платков на стволах винтовок, торчащих из травы. Я скомандовал прекратить огонь.

Немецкий язык не моя самая сильная сторона, но пару-тройку расхожих фраз в наше время мультикультуризма, телевидения и интернета никак нельзя не вспомнить, даже если исключить из них такие популярные, как «Из лёхе пистишь!» и «Дас ист фантастишь!», слегка неподходящие к ситуации, но зазубренные насмерть благодаря настоящему немецкому качеству современных мне германских кинодокументалистов.

– Wecken! Hnde hoch! – Как по-немецки будет «Встать!», я не помнил, однако команда «Подъем!» запала в память. «Руки вверх» по-немецки в излишнем напряжении мозговой деятельности не нуждались.

Фрицы за рекой безмолвствовали, артиллерия молчала – принять пленных мне в принципе ничто не мешало. Разве что нужно было убрать боевые машины за гребень, чтобы они не просматривались с противоположного берега. Встать на месте под наблюдением корректировочной группы было бы крайне опрометчивым поступком, артиллерийский налет по торжествующим победителям был последним, в чем я нуждался.

– Komm zu mir, мои поднадоевшие друзья!

Уцелевшие фрицы нехотя начали стягиваться к вставшим боевым машинам, к чести германского воинства – несколько человек тащили и вели с собой раненых. Одновременно сверху под крики «ура» бежала группа явно натерпевшихся страху предков с подполковником и грозно сверкающим очками политруком во главе.

Похвастаться перед ним успехом и доказать собственную гениальность, как мне этого подспудно хотелось, в очередной раз не удалось. Подполковник с его жизненным опытом опять поступил непредсказуемо для молодого лейтенанта, погасив замысел в зародыше.

Сначала молодецким ударом рукояти пистолета в челюсть он сбил с ног худощавого молодого парня с ранением в плечо, сам вздрогнув от случайного выстрела при этом, а потом под радостный крик: «Что, взяли нас, сволочи фашистские!» – пальнул в голову стоявшего за ним жилистого унтера, поддерживавшего раненную в ногу знакомую личность с засученными рукавами кителя и сеткой на каске. Оба рухнули на землю. Подпол добил упавших еще тремя выстрелами и, выставив ногу, обвел остальных торжествующим взглядом неподдельного английского колонизатора в пробковом шлеме, наконец застрелившего своего льва после трёх суток скитаний по саванне в компании тридцати слуг и пары сотен негров загонщиков, десяток из которых за это время более удачливые львы и всякие крокодилы успели скушать.

Напуганные немцы сжались. И я их понимал, поскольку красноармейцы приняли поступок командира на «ура» и кое-кто из них имел такой вид, словно хотел последовать его примеру. Не то что бы германцев мне было сильно жалко, но данные фрицы были нашими пленными, а не подполковника – к ним он никакого отношения не имел. И даже более того, не будь нас, вряд ли он имел возможность тут так торжествовать и показывать свою брутальность и крутизну за чужой счет. Как вырисовывалась ситуация, его талантов хватало максимум на то, чтобы сдохнуть на дне окопа, от них отстреливаясь. Да и, наконец, он мне просто не нравился, а это вольное обращение с чужими жизнями от подобного упоротыша окончательно переполнило чашу терпения. Непрофессионально, конечно, но лишние пять минут на урода я найду. Надоел.

– Бронегруппа, к бою! Прикройте меня, сейчас начнутся небольшие разборки.

Я дал короткую очередь вверх и спрыгнул с боевой машины.

– А ну-ка, цыц! Кто еще посмеет не то что пристрелить, даже ударить пленного без моей команды, будет расстрелян на месте. Всем понятно? Вас это в первую очередь касается, товарищ подполковник.

– Да как ты смеешь, щенок! Под трибунал захотел!

– Оружие на землю! – Мой автомат смотрел ему в живот. Размахивание столь непредсказуемой личностью пистолетом перед моим носом нравилось мне еще меньше немецкого артобстрела. Очередная перезагрузка после нечаянного выстрела в лицо точно была бы лишней. БМД Никишина за спиной рыкнула двигателем и, судя по звуку, отъехала назад.

– Остальные, оружие на предохранитель и к ноге! Быстро! Иначе открываем огонь! Считаю до трех! Раз!.. Два!

Счета «три» подполковник дожидаться не стал, швырнув ТТ мне под ноги. На этот раз случайного выстрела не последовало.

– А вот теперь можно и поговорить. Вы что там, рожа обнаглевшая, про трибунал толковали? Постановлений Верховного Совета об обращении с военнопленными не читали? Или считаете, что вам закон не писан? Уставные правила общения военнослужащих вы не воспринимаете, положения боевых уставов[46] для вас не писаны, взводный опорный пункт толком слепить не можете, чтобы самостоятельно от немецкого взвода отбиться – но суко находите гениальный способ, чтобы чужую засаду у реки демаскировать… Слушай ты, урод, – я ткнул подполковника стволом в грудь, – ты чем думал, когда на склон выперся, меня на обратных скатах высматривая? Тебе, ублюдку тупому, не объясняли еще в госпитале, что немцы за рекой и наблюдение за нашим берегом ведут? Не объясняли, что опорный пункт на высоте требуется скрытно оборудовать? Почему не выполнено?!

Подполковник скрипел зубами, сжимал кулаки от злобы и молчал. Обалдевшие красноармейцы стояли с изумленными лицами с оружием у ноги и, казалось, забыли как дышать. Немцы были в еще большем шоке и, казалось, хотели провалиться под землю или как минимум стать невидимками – их можно было понять, они в любом случае окажутся крайними. Боевые машины держали всю композицию под прицелом.