Приглашённая - Юрий Милославский

Осмотрясь, я заметил по левую руку от меня нечто вроде кафетерия, оборудованного в дальнем от лифта углу, где виднелась полукруглая стойка с прилавком и буфетом. Такие заведения обыкновенно всегда пусты, поскольку отличаются и дороговизной, и скудностью ассортимента разом, что хорошо известно всем служащим здешних контор.

Я спросил кофе того способа приготовления, который зовется у нас regular, a к нему – сдобный рогалик с миндальной начинкой и присел со всем этим за стол возле самого окна.

Одинаковый, неопределенно-сладковатый вкус полученной снеди – равно и жидкости, и клейкого теста, как и прочих находящихся здесь в продаже пищевых продуктов, вне зависимости от их наименований, – вкус, к которому я, не помня никаких других, казалось бы, издавна привык, на сей раз отчего-то меня возмутил, словно я почуял его впервые. Но так оно, скорее всего, и произошло: под воздействием событий последних месяцев во мне осмелился возродиться, условно выражаясь, второй /«задний»/опорный план моего (и всего остального) существования, в оглядке на который я вдруг обрел утраченную способность сравнивать/сопоставлять.

Это прибавило мне уверенности. Дожевывая рогалик, я извлек из кармана телефон, куда еще загодя внедрил номер «Прометеевского Фонда» (для краткости мы в дальнейшем будем называть это учреждение его сокращенным именем), но воспользоваться им решился далеко не сразу. Отклик на мой звонок последовал на третьем сигнале. Это был многорядный автоматический секретарь. Интеллигентный, но и не без легкой примеси сладострастия женский голос сообщил мне, куда именно я попал, – и предложил на выбор два варианта: не желаю ли я безотлагательно получить какую-либо определенную справку по интересующему меня делу – и если это так, то не соглашусь ли я, имея в виду скорейшее удовлетворение моей просьбы, не вдаваясь в ее детальное изложение, произнести какое-либо, с моей точки зрения, ключевое для данной просьбы слово или краткую сентенцию, которая содержала бы такое слово в своем составе? Если же это предложение покажется мне неудобоисполнимым, не желаю ли я задать мой вопрос дежурному куратору? Чуть помедлив, я дал предварительное согласие на второй вариант; контактировать с автоматическим секретарем возможно было и словесно, однако я счел за лучшее манипулировать кнопками. «Очень хорошо», – ответили мне и поинтересовались, предпочитаю ли я сперва обсудить свой вопрос в ходе телефонной беседы – или при личном свидании? Надо ли говорить, что я выбрал последнее. Мне пояснили, что в согласии с выраженным мною предпочтением я буду принят дежурным куратором, в связи с чем меня просят определить уровень срочности моего дела: безотлагательно? в течение этого рабочего дня? этой рабочей недели? другое?.. «Сегодня», – сказал я. «Боюсь, что ваш ответ, который чрезвычайно важен для нас, не был достаточно нами расслышан, – отозвался голос. – Мы глубоко сожалеем о нашей оплошности. Поэтому не могли бы вы повторить для нас то, что вам угодно сообщить нам: безотлагательно?.. в течение этого рабочего дня?.. этой рабочей недели?.. другое?..» Сообразив, что автомат настроили не в посуточном-почасовом а, скорее, в определенном порядковом режиме, отчего понятия вроде «сегодня», «завтра» и тому под. на него не действуют, я притиснул кнопку с цифрой 2, что и означало «в течение этого рабочего дня», т. е. применительно к данному случаю – сегодня. «Прекрасно! – обрадовался многорядный автоматический секретарь. – Просим вас о любезности: подождите, пожалуйста, покуда мы уточним, каков распорядок работы нашего дежурного куратора». Слова секретаря сменила нежная и тихая музыка, а на ее фоне нарочито отчетливо слышался приятный узнаваемый шорох: листали памятною книжечку из превосходной рисовой бумаги. Но все это исчезло, и секретарь произнесла: «Сейчас на наших часах – 2:07 пополудни… августа 2007 года. Дежурный куратор ожидает вас от 4:00 и до 4:15-и пополудни в этот же рабочий день. Если названное предложение вас устраивает, просим подтвердить ваше согласие… Если вы хотели бы предложить иное, более удобное для вас время, то…». Не дожидаясь дальнейшего, я попытался было выразить согласие, но, как видно, прерывать процесс обмена репликами на этом его этапе не предусматривалось. Мне оставалось лишь дослушать секретаря до самого конца – и после заключительного вопроса, готов ли я к испрашиваемой мною встрече с дежурным куратором международного благотворительного Центра по изучению и развитию методики правозащитной деятельности «Прометеевский Фонд», которая состоится в указанный срок, – дать голосовой ответ. «Если вам угодно сообщить ваше имя, дабы мы могли переадресовать его дежурному куратору, вы можете сделать это сейчас, – продолжил секретарь. – Если же вы по своим соображениям предпочитаете сохранить свое инкогнито, вы вправе пребывать в этом статусе до тех пор, пока вы не сочтете, что таковой препятствует вам в получении искомой информации». Я назвался. Меня поблагодарили – и, как обыкновенно бывает, предложили прослушать всё сызнова, нажав кнопку с цифрой 1, – или дать отбой. Разумеется, я и на сей раз выбрал последний вариант.

Все шло своим чередом. По-видимому, я оказался прав, оценивая запертую дверь и тишину за ее прозрачными створками как признак либо перерыва, либо нерабочей первой половины дня в «Прометеевском Фонде». Т. о., до назначенной встречи оставалось чуть больше полутора часов, с учетом того, что снова подойти к лифту и подняться на искомый этаж не заняло бы уж слишком долго.

Теперь я мог позволить себе то, что откладывал вот уже третьи сутки.

В стороне, где сейчас находилась Александра Федоровна Кандаурова, часы показывали чуть больше половины десятого вечера, и я рассудил, что позвонить ей будет достаточно удобно. Специально припасенная мною для подобных оказий телефонная карточка дальней связи сработала исправно, хотя прежде случалось, что процедуру набора приходилось повторять по нескольку раз кряду.

Началось с того, что Сашка, едва услышав меня, с гневным, безудержным напором бросилась пенять на мое столь долгое исчезновение. Я попытался многозначительно отшутиться, что, мол, первые сорок лет мое отсутствие ее не слишком-то и тревожило и под., но Сашкины упреки вскоре сменились настоящими рыданиями и выкриками, и, признаюсь, мне было не слишком легко здесь – или точнее, отсюда – парировать их, не отрывая при этом взгляда от белесой поверхности моего столика, от лежащих на этой поверхности бумажной салфетки с напечатанной благодарностью посетителям и уже упомянутой телефонной карточки, на рубашке которой изображалось космическое пространство, испещренное небесными телами в движении и пронизанное лучистыми энергиями, при этом стараясь не закричать самому – еще отчаянней и громче. Крик был бы тем более непозволительным, потому что там, где неистовствовала Александра Федоровна, уже опустилась приморская ночь: дальняя полынь, акации, соль, йод, студенистые трупы медуз.

Записывающее устройство было мною, разумеется, включено, и я привожу здесь фрагменты этой нашей беседы, ставшей одной из наиболее, на мой взгляд, значимых из числа тех, что предшествовали событиям, о которых вскоре пойдет речь.

—/…/ Сашка!! Всех чад и домочадцев разбудишь… Внука перепугаешь, да ты что?! Сашка! Что такое?!

Выяснилось, что дети еще гуляют с новыми знакомыми, внук спокойно спит в своей комнате, а она, Сашка, вышла на воздух покурить – и дождаться моего звонка.

– /…/ Колька, ты здоров? Только не обманывай! Мы же с тобой решили, что будем все такое друг другу… [последнее слово этого периода от волнения проглочено; по всей вероятности, «говорить», «рассказывать»]. От тебя ко мне все эти дни что-то шло, шло, шло /…/ Ты вроде меня окликаешь, зовешь каким-то [неразборчиво]… не знаю. Даже со стоном каким-то зовешь, м-м-м-м, м-м-м-м, м-м-м-м, как во сне, когда не можешь проснуться… И такая горечь, горечь. Что тебе снилось?!

– Мне ничего не снилось. Зато сегодня было много всякой возни.

– Какой возни?

– Полезной. Связанной с подготовкой к отъезду. Скоро увидимся.

– Тогда почему я тебя так слышу?!

– И я тебя так же всю жизнь слышу. Ты просто к этому не привыкла. Чуть что-нибудь мое до тебя доберется, ты и начинаешь… суетиться. А в этом нет ничего обязательно зловещего. Дело привычки.

После короткой паузы А.Ф. Кандаурова признала мою правоту, но продолжала настаивать на том, что недавно, примерно два-три дня тому назад, мне было явлено какое-то значимое сонное видение, которое затем отозвалось и в ней, также на уровне сна. В свою очередь я, желая дать лучшее направление нашей беседе, рассказал ей пришедший мне на ум анекдот, в котором еврей, будучи спрошен в дружеской компании: «Верите ли вы снам?», заявил: «С вас верю, а с них – нет». Судя по тому, что Сашка ахнула и рассмеялась, ей никогда прежде не доводилось познакомиться с этим по меньшей мере столетней давности каламбуром. Однако успеха я не достиг. Немного помедлив, А.Ф. Кандаурова все же возвратилась к тому, что было ею увидено (привожу в кратком изложении). Речь шла о большом и прекрасном дереве, основу ствола и несущих ветвей которого образуют я и она, находясь – как Чумакова стеснительно выразилась – во взаимопроизрастании. Прекрасно не только дерево и составляющие его Колька и Сашка, но и все вокруг: трава, небо, звуки, воздух.