Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола - Мишель Пастуро

Бретонское чудо и мир Грааля

В отличие от бестиариев и дидактических произведений, в рыцарских романах фантастическое чаще оказывается феерическим, а не устрашающим. Вместо чудовищного в них появляется чудесное и странное. Смена обстановки происходит, как правило, лишь частично. Загадочные существа и сверхъестественные явления здесь больше завораживают, а не тревожат, тем более что в самой их странности всегда сохраняется хотя бы некоторая видимость реальности. Кроме того, их частое вмешательство в повседневную жизнь всегда имеет причину, обычно это знаки предупреждения или послания из потустороннего мира. В средневековом сознании жила искренняя вера в существование своего рода посредников между миром Божественным и человеческим: душ умерших, ангелов, демонов, духов и фей, проявляющих себя через те или иные вещие чудеса.

Именно поэтому историки и авторы хроник никогда не упускают случая отметить все отклонения от обычного порядка вещей накануне великих событий: чудеса, сны, видения, кометы или затмения: «Года 1187 от Рождества Христова, 4 сентября, произошло затмение Солнца в 18 градусе созвездия Девы, длившееся около двух часов. На следующий день, в субботу 5 сентября, в 11 часов утра родился Людовик, сын Филиппа Августа, знаменитый король Франции» [106].

В литературных произведениях толкованием этих чудес занимаются особые люди; авторы выделяют среди них волшебников, использующих, подобно Мерлину, свое знание исключительно в благородных целях, и колдунов и ведьм, заключивших договор с нечистой силой и стремящихся каким-либо образом повредить людям. И те и другие обладают способностями астрологов и «физиков»: им известны свойства растений, и они умеют изготовлять любовные напитки. Так же, как и Фессала, ловкая и преданная служанка Фениссы, они сведущи во всех магических искусствах и точно так же могли бы заявить: «Я могу излечить водянку и подагру, астму и жабу; разбираюсь в качестве мочи и умею щупать пульс, лучшего врача вам не найти. Кроме того, я понимаю в волшебстве и магии, действенность которых не нуждается в доказательствах. Самой Медее не было изве стно что-либо подобное» [107].

Но авторы романов о рыцарях Круглого стола не ограничиваются только такой формой чудесного, довольно распространенной в литературных произведениях. Они привносят в нее новые черты, черпая вдохновение в кельтских сказках Ирландии и Уэльса. Из слияния этих разнородных элементов и рождается так называемое «бретонское чудо» – то ощущение необычности, двусмысленности и очарования, придающее неповторимую прелесть литературе Артуровского цикла. В ней нет излишних описаний, ее атмосфера словно соткана из намеков и недосказанности. И важнее любых слов оказываешься ты сам. Эти произведения не стремятся вызвать восхищение слушателя, их главная цель – увлечь за собой его воображение. И чтобы встретиться с чем-то необычным, совершенно не нужно отправляться в Индию: потусторонний мир умерших повсюду соседствует с миром живущих, а граница между ними легко преодолима. Странствующему рыцарю достаточно проехать через лес, ланды или реку, чтобы незаметно для себя попасть в царство сказочных божеств и фей; стоит взойти на заброшенный корабль, и он оказывается в загадочной стране, где его ждет сама судьба. На этом, полном приключений пути ему встречаются задиристые и коварные карлики, уродливые и деспотичные гиганты; герою приходится сражаться за освобождение прекрасной девушки, впоследствии оказывающейся капризной или похотливой; он останавливается на ночлег в замках с привидениями, где, не смыкая глаз, отражает нападения сверхъестественных сил, исчезающих с первыми лучами солнца; он проезжает через такой лес, где звери заговаривают с ним, предлагая исповедать грехи; наконец он попадает на мрачное кладбище и, заглядывая в будущее, видит свою могилу и на надгробном камне читает рассказ о собственной предстоящей смерти.

Очарование этой литературе придают также всевозможные противоречия и неясности. Темы и мотивы из ирландских и галльских преданий, принадлежащие мифологии кельтов, явно не всегда понятны самим авторам рыцарских романов. Стремясь их приукрасить или хотя бы придать видимость объяснения, но, зачастую, изменяя и искажая первоначальный смысл, они тем самым создают некий таинственный ореол, пленяющий как самих романистов, так и читателей и не утративший своей привлекательности даже до наших дней. Порой творения превосходят своих творцов, очарованных собственным повествованием не меньше, чем те, для кого они предназначены.

Лучшим примером здесь, пожалуй, является «Повесть о Граале», последнее, незаконченное произведение Кретьена де Труа, написанное им по просьбе графа Фландрского Филиппа. Во многих местах романа возникает ощущение, что писатель сам восхищен и даже ослеплен этим предложенным ему грандиозным сюжетом, напряженность которого ему не всегда удается подчинить своему мастерству. И уж если его таинственность до такой глубины взволновала автора, то что тогда говорить о многочисленных продолжателях и подражателях, пытавшихся довести роман до конца или переписать его заново.

Похоже, после смерти Кретьена де Труа все рыцарское общество действительно увлеклось темой Грааля. Но секрет ее так и не удалось разгадать, несмотря на все усилия многих поколений поэтов и романистов. В качестве отправного момента для своих творений они использовали центральную сцену романа Кретьена де Труа. Юный Персеваль, лишь недавно посвященный в рыцари, однажды вечером попадает в незнакомый замок, где его принимает некий сеньор, благородный и куртуазный, но, к сожалению, очень больной. Пока они беседуют в ожидании ужина, в зале появляется необычная процессия: «Из соседней комнаты вышел какой-то юноша с необыкновенным копьем в руках, держа его посередине рукояти. Он прошествовал между очагом и кроватью, на которой расположились сотрапезники. Все присутствовавшие могли увидеть, как на острие копья блестела капелька крови, которая затем стекала на руку юноши. (…) Потом прошли еще два необычных юноши, каждый из них держал золотой, богато украшенный канделябр с десятком зажженных свечей. Следом за ним появился Грааль, его несла красивая благородная девушка в прекрасной одежде. Когда она внесла Грааль в зал, стало удивительно светло, так, что даже свет свечей показался тусклым, так обычно при восходе солнца бледнеют луна и звезды. За первой последовала еще одна девушка, державшая серебряный поднос. Грааль, который несли впереди, был сделан из чистейшего золота и украшен множеством драгоценных камней, самых лучших из тех, что только есть на земле и под водой. Так же, как и юноша с копьем, обе девушки прошествовали мимо кровати и скрылись в какой-то комнате» [108].

Это странное зрелище вызвало любопытство юного Персеваля. Он хотел было расспросить своего хозяина о том, что означает кровоточивое копье и кому предназначены Грааль и его содержимое. Однако он не решается этого сделать: ведь доблестный Горнеман де Гур, у которого он недавно гостил, научил его, что совершенный рыцарь не должен задавать нескромных вопросов. И Персеваль сохраняет молчание, не зная, что находится на пороге удивительного приключения, одного из самых чудесных, какие могли когда-либо представиться юному рыцарю.

Ведь если бы он задал вертевшийся у него на языке вопрос, его гостеприимный хозяин был бы излечен, страна – освобождена от ужасных бедствий, а он сам получил бы высшее вознаграждение. Но все это станет ему известно гораздо позже, он также узнает, что имя владельца замка Король-Рыбак (его зовут так потому, что из-за раны рыбалка осталась единственным доступным ему развлечением) и что содержимое Грааля состоит из одной гостии [109], предназначенной для поддержания жизни старика, отца больного сеньора.

Больше Кретьен де Тру а не сообщил ничего. Однако он сумел оставить будущим поколениям не просто странную незаконченную сказку, а неистощимый миф, с которым еще долго будут связаны мечты и стремления значительной части европейского общества. Появится обширная литература, которая уточнит болезнь Короля-Рыбака, определит личность его отца, выяснит значение кровоточивого копья и самого Грааля. И то, что в романе Кретьена де Труа представляло собой обычное блюдо, будет поочередно превращаться в вазу, чашу, дароносицу, блюдо, из которого в Святой четверг вкушал сам Христос, сосуд, в который Иосиф Аримафейский на следующий день после распятия собрал кровь из ран Иисуса, и даже, в произведении немецкого автора Вольфрама фон Эшенбаха [110], в драгоценный камень, дарующий власть и богатство и охраняющий от смерти.

Головокружительная пустота, оставленная молчанием Персеваля, позволит поэтам и романистам создать свое видение мира и общества, а среди читателей породит самые необычные надежды и иллюзии. Если бы юный рыцарь заговорил и задал роковой вопрос, средневековая литература лишилась бы своей самой волнующей легенды, всемирная литература – самой поэтической и неисчерпаемой темы. Это был день свидания Персеваля с Судьбой, однако по воле гениального автора это свидание не состоялось.