Капойо (СИ) - Иолич Ася

- Ты про ту одноместную, которая всем ветрам открыта? Черилл, да ты шутишь.

- Ну, в общем, не шутил, но идея и правда так себе. Да и нога у меня болит из-за дождя.

- Давай я намажу тебе той мазью и замотаю, Чери. - забеспокоилась Иллира. - Доедай и пойдём наверх. Вряд ли днём будет много народа. Меня клонит в сон из-за этой погоды и болит спина. Вот же мы с тобой ввязались на старости лет в такое, да?

- Да уж. Только не называй себя старой. Ты совсем ещё юная, Илли. Это я староват для тебя.

- Я пойду подремлю. Сил совсем нет. Что же дальше будет, интересно? С Верделлом я что-то не помню такого.

- Тебе было восемнадцать, Илли. Конечно, ты не помнишь. Иди, отдохни. Я тоже приду. Парни вроде справляются.

Иллира убрала тарелку в лохань с мыльной водой, закуталась в плащ, вышла и поднялась, охая, по лестнице наверх. Черилл сидел, попивая тёплый ачте с молоком и сиропом, и смотрел на Кимата.

Аяна вытерла сыну щёки и отобрала, наконец, ложку.

- Всё, иди, играй, - сказала она, вручая ему такую же, но чистую. - Только не ковыряй ничего из кадушек и ящиков, понял?

Он погрозил ей пальцем, улыбнулся и ушёл в угол кухни, где лежал деревянный шарик.

Аяна встала и помыла посуду в лохани, оборачиваясь временами на сына.

- Я скажу, если он опять туда полезет, - сказал Черилл.

- Да. Только Иллире не говори, что он по столу ходил.

- Не буду. Не хочу её волновать.

Аяна закончила с мытьём посуды и села за стол рядом с ним, глядя, как Кимат играет с задвижкой на двери шкафчика.

- Верделлу будет восемнадцать через полторы недели. Он опять встретит свой праздник рождения не дома.

- Да. Иллира тоскует по нему. Я каждый день корю себя за то, что в такой неудачный момент потратил всё на вторую лавку, да ещё и взял ссуду.

- Черилл, ты не мог знать. Никто не мог знать. Всё получилось так внезапно.

- Жизнь – череда внезапностей, Аяна. Всё меняется слишком быстро. В молодости ты пытаешься успеть за всем, но чем старше становишься, тем сильнее становится и желание сесть на берегу и просто смотреть, что проносит мимо тебя течение реки.

- Но ты купил вторую лавку. Это не похоже на сидение на берегу реки.

- Да. Я решил обезопасить Иллиру и ребёнка. У неё будет доход. Я написал на неё доверенное завещание и заверил в ратуше, всё уточнив у правоведа. Если со мной что-то случится, она сможет продолжить вести дело от моего имени, не участвуя в этих подозрительных и непонятных сделках с подставными мужьями и братьями. Знаешь, говорят, там много лазеек в законе, но это такое тёмное дело... Разобраться - всей жизни не хватит. Да нам это и не было нужно, я заплатил формальный выкуп отцу за Илли, и мы сразу поженились. Жизнь проходит быстро, и не хочется терять ни минуты. Ну, я пошёл.

- Я помою за тобой.

- Спасибо.

Аяна вымыла его кружку, думая о Верделле и Лойке. Как бы они ни пыталась откладывать эти мысли, они всё равно постоянно настигали её, и так же, как в Орте, в той хорошей комнате под замком у господина Тави, у неё начинало жечь в груди и леденели губы.

- Кимо! - Она подхватила его на руки и поцеловала. - Пойдём-ка с тобой поиграем в комнате!

Она вытряхнула капли из чашки, поставила её кверху дном на большую полку с посудой, поверх полотенца, и, покачивая Кимата на бедре, ушла в свою комнату.

Дождь косо стегал стену, шурша струями по штукатурке, и порывы ветра взмётывали густые перистые листья папоротников, мокрые, склонённые на фоне серого неба. Кимат забрался на свою кроватку у двери и глядел, как крупные капли воды падают на стекло и стекают на откос.

Аяна села на кровать. Дождь заставлял болеть не только сломанную много лет назад ногу Черилла, он каким-то образом начинал беспокоить и все её шрамы, не видимые глазу, и смывал, потоками сносил всё, чем она пыталась прикрыть саднящие отметины на своей памяти.

Кимат слез с кроватки и пытался вытащить из-под неё какую-то игрушку.

- Мама, ашатка.

Аяна замерла.

- Что, Кимо? Что ты сказал?

- Мама, ашатка, - сказал он, пятясь на четвереньках из-под кровати с бархатной лошадкой в руках.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она схватила его и стиснула так, что он пискнул.

- Почему же ты молчишь? - чуть не плакала она. - Я же знала, что ты умеешь говорить. А ну-ка, скажи ещё - «Лошадка»!

- Ашатка. Го го.

Она кружила его по комнате, целуя, пока у неё не закружилась голова.

- Так ты просто неразговорчивый, - сказала Аяна, отпустив его и падая на кровать. - Ты умный, но предпочитаешь помалкивать, да? Да?

Кимат серьёзно посмотрел на неё и кивнул, забираясь на её кровать, к подушке, и это простое маленькое движение вызвало у Аяны прилив нежности. Она схватила себя за щёки и сидела, глупо улыбаясь, глядя, как Кимат играет на кровати и слушая, как Раталл торопливо пробегает по лестнице мимо миски Ишке, полной дождевой воды.

Краем глаза она заметила какое-то движение и повернулась к открывающейся двери.

- Что, Иллира?

На пороге стоял Раталл и с ненавистью глядел на неё.

- Ну что, довольна? - с неприязнью на лице сказал он. С его плаща капала вода. - Радуешься, небось?

Аяна встала, не понимая, что происходит.

- Раталл, что ты говоришь?

Он резко вскинул руку в сторону окна, по которому стекали капли.

- Из-за тебя я каждый чёртов день как клятый таскаюсь по этой лестнице. Если ты всё равно приходишь только спать, на кой чёрт тебе светлая комната внизу? Ну и жила бы там, наверху! - злобно сказал он, и с рукава падали капли. - Мне приходится корячиться на мокрых ступенях, пока ты сидишь тут, как креа Аселлит в своих покоях, и радуешься!

- Раталл, у меня маленький ребёнок. Ему нужен свет и свежий воздух, - сказала Аяна, начиная сильно беспокоиться. - Он не может жить в той комнате. Зачем ты пришёл ко мне? Обсуди это с Чериллом!

- Да плевать мне, что ему там нужно, - злобно воскликнул Раталл.. - Сам-то он кому больно нужен! То-то его отец прямо горит желанием его забрать! Пусть он и заботится! Я-то почему должен жилы рвать из-за чьих-то чужих выродков? Ещё и прикормила эту коричневую, драную плешивую крысу, специально же мне миску под ноги сунула, чтоб я запинался, да?!

Аяна стояла, как будто оплёванная его мерзкими, скверными, лживыми словами. Она просто не понимала, почему Раталл сказал их ей. Она покосилась на Кимата, который сидел на кровати, уставившись на Раталла, и всё внутри неё начало превращаться в большую серую скалу вроде тех, из которых был вырезан замок крейта.

Воздух вокруг неё слегка покраснел.

- Если ты ещё хоть слово скажешь о моём сыне, или хоть раз в жизни откроешь дверь этой комнаты, - сказала она, и слова её падали, как камни, отбитые от этой скалы древним резчиком, - Если ты сделаешь хоть шаг внутрь, не спросив моего разрешения и не сказав того, что принято говорить в таком случае, я расскажу Чериллу об этом. Ты пожалеешь.

Брови Раталла поднялись, и он открыл рот в каком-то нехорошем весёлом изумлении.

- Да что ты говоришь? Чериллу? Да кому ты нужна, ты, грязная испорченная подстилка, со своим безродным приплодом? Чериллу уже хватает одной такой, которую он из стариковской жалости пустил обогревать свою кровать! О чём это я пожалею? Это скорее ты пожалеешь!

Он презрительно ухмыльнулся и сделал шаг вперёд, сильнее открывая дверь.

Медленно, медленно колыхнулся его плащ. Так медленно, как падает светлый круглый лепесток со сливового дерева на улице Орты, в безветренном, безмолвном бесконечном мгновении, над остановившимся течением реки, мимо лиц застывших прохожих и над замершей прямо в полёте, во взмахе тонких крыльев, ласточкой над рекой, прямо перед открытым клювом которой в воздухе оцепенел в остановленном времени прозрачный невесомый мотылёк.

Аяна не глядя отвела руку назад, туда, где на столике лежал её ремень. Нож скользнул ей в ладонь, с готовностью подставляя ухватистую рукоять под её пальцы. Аяна сделала шаг вперёд и подняла руку. Мир переливался багровыми красками, вращаясь вокруг неё.