Военная тайна - Лев Шенин

Дав слово Бахметьеву прекратить воровство, Фунтиков его сдержал. Через месяц пришел к Бахметьеву и попросил устроить его на работу.

«Месяц я продержался, — сказал он. — Были деньги, барахло. Теперь амба — все кончилось. Жить не на что. Устраивайте, Сергей Петрович, а то не выдержу. Я человек культурный, мне надо кушать, курить и ходить в кино. Но только условие — никто меня не перековывал, карманником я не был, и вообще я такой же, как все. А то приду на работу, все полезут с сочувствием, со вздохами и советами, местком шефство возьмет… Не хочу! Я человек стеснительный и самолюбивый. Я хочу без месткома. И без сочувствия. Можете так определить?»

«Могу», — ответил Бахметьев.

И в самом деле, устроил Фунтикова администратором одного из кинотеатров. Эта работа понравилась Фунтикову, который вообще был большим любителем кино.

Но скоро началась война. В первые же дни войны Фунтиков пришел к Бахметьеву, с которым он теперь нередко встречался.

«Сергей Петрович, я опять за помощью, — сказал он, — хочу на фронт. Пошел в военкомат, а там к сердцу придрались, говорят: «Не подходите». А я, во всяком случае, сидеть в тылу не могу. Я свое сердце лучше знаю, а они говорят, давление повышенное. Так оно у меня оттого и повышается, что я здесь сижу. Одним словом, помогите…»

Бахметьев позвонил в военкомат и попросил особенно не придираться к Фунтикову. В результате Фунтиков был зачислен в армию. Через неделю он уехал на фронт. Вскоре пошел в армию и Бахметьев. Он и Фунтиков оказались в одной бригаде.

Свиридов помолчал и потом добавил:

— И вот оба теперь у нас. Дружат. Надо вам сказать, товарищ Леонтьев, что Фунтикова любят все бойцы за его находчивость, смелость и удивительную жизнерадостность, которую всегда, а в особенности на фронте, так ценят люди.

Леонтьев с волнением выслушал рассказ Свиридова, хотя не был уверен, что это имеет прямое отношение к тому, что случилось с его чертежами.

Было уже очень поздно, когда Свиридов кончил рассказывать. С озера тянуло сыростью и запахом озерной воды, смешанным с приторным, как наркоз, ароматом водяных лилий. Перед близким рассветом медленно умирали в далеком небе звезды. Со всех сторон стеной стоял лес, загадочный и дремучий, как в детской сказке. Предутренняя роса садилась на сапоги.

Леонтьев молча, жадно запоминал торжественность и богатство этой летней лесной ночи, до краев налитой тишиной, покоем и густыми, как вино, запахами. Все это — люди, о которых они говорили со Свиридовым, и этот лесной океан, и эта неповторимая бескрайняя земля, и это далекое, но родное небо, и эти бледные звезды, — все это сливалось в душе Леонтьева в одно простое, нежное и великое слово — Родина.

А время шло. Как ни привык Леонтьев к Свиридову и всем артиллеристам бригады, в которой находился, но уже надо было подумывать об отъезде. За время, проведенное здесь, накопился богатый материал наблюдений над работой «А-2». Выяснились и положительные и отрицательные стороны нового орудия. Надо было срочно в заводских условиях, а также в лаборатории продолжать его усовершенствование.

Кроме того, пребывание Леонтьева на фронте дало ему пищу для новых замыслов, связанных уже с вооружением самолетов. Все это, естественно, требовало определенных условий для работы.

Леонтьев стал собираться к отъезду. Он собрал все записи, сложил немногочисленные вещи, но Свиридов уговорил его остаться еще на несколько дней. Леонтьеву было тяжело отказать Свиридову, да ему и самому не очень-то хотелось уезжать. Он остался, договорившись со Свиридовым, что выедет через два Дня.

Только теперь, перед самым отъездом, Леонтьев узнал, что привезший его из Москвы майор Бахметьев является уполномоченным армейской контрразведки. Ему была поручена охрана Леонтьева на фронте.

— Я отвечаю за то, чтобы вы были живы и невредимы, товарищ Леонтьев, — пояснил он улыбаясь. — Имею такое указание.

Леонтьев засмеялся. Ему казалось странным, что здесь, в расположении наших войск, среди своих, его зачем-то охраняют. Он прямо сказал о своих мыслях Бахметьеву.

— Я имею такой приказ, — ответил Бахметьев, — а приказы обсуждению не подлежат. Их просто выполняют. Но если вы хотите знать мое личное мнение, то в такой предосторожности есть свой резон. Вы и ваши работы — военная тайна, товарищ Леонтьев. И ее надо охранять как зеницу ока в любых условиях. Даже в мирных, не говоря уже о войне. И потом, война ведется не только в окопах и на полях сражений, не только в воздухе и на море, она ведется и в кабинетах разведок. Помните указания нашей партии о коварных методах иностранных разведок? Их должен знать наизусть каждый советский человек.

Они разговорились. Леонтьев, хорошо запомнивший рассказ Свиридова о младшем командире Фунтикове, осторожно спросил о нем Бахметьева. У майора сразу потеплели глаза. Обычно немногословный, он вдруг с видимым удовольствием заговорил на эту тему.

— Да, все, что вам рассказал полковник Свиридов, точно соответствует действительности, — заявил Бахметьев. — Надо вам сказать, что до войны я работал народным следователем. Приходилось вести главным образом уголовные дела. И я довольно хорошо знаю этот мир. Я тогда понял, что Фунтиков перестанет воровать. Случившееся так потрясло его, неожиданно в нем проснулись такие патриотические чувства, что жизнь его сразу перевернулась. Удалось-таки вытащить человека из трясины. А теперь здесь никто не знает о его прошлом, он общий любимец. Смелый, живой, общительный. Уже имеет боевые награды, но, как говорится, это еще не вечер… Я верю в его будущее. Знаете, в тысяча девятьсот тридцатом году я принимал участие в очень своеобразной «кампании», которую тогда начал бывший прокурор СССР товарищ Вышинский. Это была кампания «явки с повинной».

— Я помню, как же, об этом тогда много писалось в газетах, — живо откликнулся Леонтьев. — Уголовные преступники сами, добровольно, являлись в прокуратуру.

— Совершенно верно, — продолжал Бахметьев, — это началось в Москве, а затем перекинулось и во многие другие города. Были созданы специальные комиссии, принимавшие этих людей. Часть из них направлялась для отбывания наказания, а часть посылалась на работу, на разные предприятия, на заводы и в полярные экспедиции, на зимовки и в учреждения. Некоторых приходилось обучать определенным ремеслам, профессиям, специальностям, в зависимости от личных склонностей и способностей.

— И они не возвращались к своему преступному прошлому? — спросил Леонтьев.

— Подавляющее большинство навсегда порвало со своим прошлым, — ответил Бахметьев. — Среди них оказалось немало очень способных людей, они жадно учились, великолепно работали. Удалось спасти для Родины сотни людей, которых едва не засосало болото уголовщины.

11. ПРИБЫТИЕ «ДЕЛЕГАЦИИ»

В понедельник вечером полковник Свиридов пришел к Леонтьеву и весело сказал:

— А у нас новость. Сообщили из штаба корпуса, что завтра приезжает делегация из Ивановской области. Это уж четвертая по счету. Подарки везут…

И он пошел отдавать распоряжения о ночлеге, питании и т. п.

«Делегация» приехала рано утром на штабной машине. Две девушки, представитель Ивановского обкома и еще двое мужчин. Они привезли три ящика с подарками.

Гостей встречали на пропускном пункте. Леонтьев выехал туда же. Он поехал в одной машине со Свиридовым и Бахметьевым, который никогда его не оставлял.

Выехали рано, сразу после восхода солнца, и через час прибыли на пункт, где их уже поджидало несколько офицеров. До приезда делегации оставалось с час времени. Сосны, среди которых были разбиты палатки пропускного пункта, пылали в лучах взошедшего солнца. У кого-то из офицеров оказался чайник. Соорудили чай, позавтракали. Вскоре с поста, расположенного на расстоянии километра, доложили, что проследовала машина с делегацией.

Все встречающие вышли на дорогу.

В прозрачном воздухе гудели пчелы. От разогретой утренним солнцем земли подымался легкий пар.

— Хорошо! — тихо сказал Леонтьев, любуясь и этим ясным утром, и горизонтом, таявшим в легкой дымке, и свежими, бодрыми лицами окружавших его людей. — Удивительно хорошо!..

— Недурно, — согласился Свиридов. — Утро что надо. И тихо, и гости… И солнышко… Да вот, никак едут!..

Действительно, за поворотом дороги послышался шум мотора, и оттуда весело выскочила открытая штабная машина, в которой было несколько человек в штатском платье. Впереди сидели две девушки, приветливо махавшие руками.

Когда машина подъехала, из нее на ходу выскочил худощавый улыбающийся человек со шрамом на щеке и бросился к встречающим.

— Привет! — весело крикнул он и крепко пожал руки Свиридову и Леонтьеву. — Привет, товарищи, от ивановцев. Разрешите пока без речей, запросто, по-рабочему. Ну, это наши Вера и Тоня — комсомольское племя, это вот Иван Егорыч. Не смотрите, что старик, он любого молодого за пояс заткнет. А это наш областной агроном. Вот и вся «делегация». Да, еще я — Петров, работник обкома. Вот мои документы. Как говорится — для ясности картины. — И он предъявил Свиридову удостоверение.