Военная тайна - Лев Шенин

Господин Петронеску молчал. Возражать и спорить было бессмысленно. Он понял, что погиб. Гиммлер всегда сдерживал свои обещания. Сегодня же начнутся пытки, допрос в подвале, «признание» и конец.

Между тем Гиммлер внезапно успокоился, подошел к столу, сел, вытер платком углы рта и спокойно, почти ласково, продолжал:

— Ошибки возможны всегда. Но есть предел ошибке и граница заблуждению. Я еще могу понять — просчет с этими дураками. Как их зовут, Кальтенбруннер?

— Абдурахман и Сулейман, рейхсфюрер, — коротко ответил Кальтенбруннер.

— Да, да, они… Повторяю, я еще могу это понять. Но как объяснить, посудите сами, что вы, специалист по русской душе, наметили в качестве обвиняемых Павлова и Корнилова? Посмотрите, как они себя ведут. Какое спокойствие, ирония, твердость… Наконец, я уверен, что они опытные юристы — это сразу чувствуется… Как вы смели предложить этих людей! Их одних достаточно, чтобы провалить процесс, не говоря уже об остальном… А это свинство с турецким адвокатом, которого я бы с удовольствием повесил… Кто переводит в таких случаях деньги через банк?.. Кто, я вас спрашиваю?

— Я не имею к этому отношения, — пролепетал наконец Петронеску. — И мне казалось…

— Ну да, вам казалось… А мне вот теперь кажется, что так поступают только с умыслом, нарочито, обдуманно, в определенных целях… И, конечно, за определенное вознаграждение… Не так ли, мой дорогой?

Гиммлер опять начал улыбаться. Петронеску похолодел. В этот момент вошел адъютант Гиммлера и положил перед ним телеграмму. Гиммлер начал ее читать, лицо его постепенно заливало краской, руки чуть дрожали. Он бросил недокуренную сигарету в пепельницу, затем почему-то начал ее мять и вдруг, схватив рукой пепельницу, с силой бросил ее в угол. Фарфоровая пепельница с треском разлетелась на куски.

— Читайте, — сказал он Петронеску, — вот плоды вашей энергичной работы. Читайте!

В тумане, застилавшем глаза, господин Петронеску с трудом прочел:

«Из Анкары. Рейхсфюреру ОС.

Сегодня на процессе произошел ужасный инцидент. Неожиданно для всех Сулейман обратился к председателю суда и заявил, что он отказывается от всех прежних показаний, что он никогда не знал Павлова и Корнилова, что и Абдурахман их также не знал и что Павлов и Корнилов вообще не имеют никакого отношения к покушению на Папена. Сулейман заявил, что давал раньше ложные показания по принуждению полиции, где его подвергали пыткам и требовали, чтобы он оговорил русских.

Заявление Сулеймаыа произвело сенсацию на процессе. В зале раздались крики: «Позор! Позор!» Прокурор Кемаль Бора до такой степени растерялся, что расплакался в присутствии публики. Председатель поспешно объявил перерыв.

Мы приняли меры к тому, чтобы Абдурахман не последовал примеру Сулеймана. Изыскиваем возможности повлиять и на последнего, чтобы восстановить его в прежних показаниях, хотя надежд на это мало. Павлов и Корнилов ведут прежнюю линию. Меры к смягчению отчетов о процессе в турецкой прессе нами предприняты».

На следующий день господин Петронеску снова имел личную беседу с Гиммлером и Кальтенбруннером. Ему сказали прямо, что он может себя спасти лишь одним — выполнить очень серьезное поручение в России. Лишь в этом случае он снова завоюет доверие, а стало быть, жизнь.

На рассвете специальным самолетом господин Петронеску вылетел в район Смоленска, к господину Крашке.

9. НОВОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Когда господин Петронеску высадился из транспортного самолета «Юнкерс-52» на смоленском аэродроме, было ясное летнее утро, вселяющее бодрость и уверенность. Петронеску сел в поджидавшую его машину и проследовал на «комбинат» к господину Крашке, товарищу своей молодости и свидетелю его первых успехов.

Они не виделись несколько лет. Тем не менее встреча старых друзей была более чем сдержанной. Они не любили друг друга.

За завтраком хозяин угостил гостя русской водкой, русскими папиросами, и разговор сразу пошел о русских делах.

Петронеску предъявил предписание, в котором Крашке предлагалось выделить в его распоряжение пятерку опытных агентов и вместе с ним перебросить их в советский тыл.

— Я не собираюсь долго здесь задерживаться, — сказал Петронеску, — но хочу лично отобрать людей и изготовить некоторые документы.

— Я и мои люди к вашим услугам, — довольно любезно сказал Крашке, обрадовавшись тому, что неприятный гость скоро уберется. — Когда начнете отбор?

— Хотя бы сегодня, — ответил Петронеску.

Крашке имел полное основание думать, что приезд Петронеску означает выражение со стороны начальства некоторого недоверия к его способностям. Это недоверие было вызвано не совсем удачным началом дела Леонтьева и участившимися случаями провала агентов Крашке. Крашке умолчал о том, что фамилия Леонтьева ему давно известна.

Действительно, последний год начался с неприятностей. Провалился один из лучших агентов Крашке, Филипп Борзов, много раз побывавший в советском тылу и всегда приносивший ценные сведения. Филипп, бывший кулак, и махновец, пожилой, одинокий, неразговорчивый человек, был завербован в самом начале войны.

Проучившись три месяца в школе Крашке, Филипп был переброшен через линию фронта. В напарницы дали ему молодую девушку по имени Ванда. Они изображали бродячих музыкантов, отца и дочь. Филипп играл на баяне, Ванда — на скрипке. В баяне был радиопередатчик. Филипп играл для проходивших частей на фронтовых дорогах, а по ночам передавал немцам данные о подходящих резервах, сообщал ориентиры для бомбежек, старался обнаружить слабые участки обороны.

Пожилой баянист и его миловидная дочь не вызывали никаких подозрений.

Но вот однажды среди слушателей оказался лейтенант, который сам был отличным баянистом. Он обратил внимание на то, что баян срывается на переборах. Лейтенант сначала подумал, что мехи не в порядке, и вызвался исправить инструмент, но Филипп баяна не дал и продолжал играть. Внимательно вслушавшись, лейтенант понял, что внутри баяна что-то есть. Вырвав баян. из рук Филиппа, офицер разрезал мехи и извлек оттуда передатчик. Ванда, воспользовавшись тем, что общее внимание было сосредоточено на старике, убежала. Так провалился Филипп.

Крашке был вдвойне огорчен: потерей ценного агента и провалом фокуса с баяном.

Правда, он тут же придумал новый прием. Вызвав к себе начальника технической мастерской «-комбината», Крашке сказал:

— Вы не учитываете психологию русской нации. Наши агенты проваливаются. Вы не понимаете славянской души… — Крашке самодовольно и загадочно улыбнулся. — Русские, мой друг, как и все славяне, весьма жалостливы. Мы должны использовать славянскую жалость.

И он начал объяснять:

— Отныне надо посылать к русским калек. Да, калек. Человек с ампутированной ногой, инвалид войны, — это, черт возьми, чего-нибудь да стоит! Одним словом, следует продумать, как поместить передатчик в протез. Если этот протез начинается от бедра…

— Но ведь для этого нужны люди, у которых ноги ампутированы от бедра, — наивно усомнился техник. — А это бывает довольно редко.

— Вы чудак! — возразил Крашке. — Не все ли равно этим русским свиньям, как мы их будем ампутировать: только ступню или всю ногу от бедра… Дайте секретную телеграмму в соседние госпитали. Протез — это мысль. Делайте!

Так немцы радиофицировали протезы. Но и это не помогло. «Инвалиды» тоже проваливались. Условия работы все более усложнялись. А тут накануне приезда Петронеску случилась новая неприятность. К одному из участков советской линии обороны вплотную примыкала важная железнодорожная ветка, которую надо было вывести из строя. Лучше всего это можно было сделать, уничтожив железнодорожный мост. Многократные попытки разбомбить мост с воздуха ни к чему не привели. Тогда Берлин прибегнул к Крашке как к последнему средству.

Мобилизовав лучшую свою агентуру, Крашке перебросил в прилегающий к намеченному объекту район несколько человек и значительное количество тола. Все переброшенные диверсанты были одеты в форму железнодорожников и явились на место под видом представителей НКПС, прибывших якобы для проверки технического состояния моста.

Начальник этого участка службы пути отсутствовал: он был вызван в управление дороги для доклада. Заменял его новый человек, не имеющий достаточного опыта, а главное, весьма доверчивый. Он приветливо встретил «комиссию» и прежде всего предложил гостям позавтракать. За столом один из гостей подбросил таблетку с сильно действующим наркозом в рюмку гостеприимного хозяина. Это заметила десятилетняя девочка, дочь дорожного мастера, которая была нездорова е лежала тут же в избе, на полатях.

Она тихо сползла с полатей и проскользнула к матери, возившейся на кухне. Хозяйка немедленно сообщила об этом командиру подразделения, охранявшего мост. Дом был оцеплен, и «комиссию» арестовали. В чемоданах был обнаружен тол, приготовленный для взрыва моста.