Творений. Книга I. Статьи и заметки - Андроник (Никольский)

Сапогов японцы (за исключением некоторых, одевающихся по-европейски) совсем не носят, на ноги надевают короткие носки, большею частью белые, причем белизна не носит никаких следов грязи, а потом надевают особую деревянную скамеечку, укрепляя ее за шнурок между большим и указательным пальцами к ноге, и так ходят. Своими деревянными ногами японцы ужасно стучат — щебечут: с непривычки очень неприятно. При входе в дом снимают ее, и уж там сидят только в носках на полу, устланном чистыми циновками из особой травы; поэтому в японских домах и вообще у японцев поразительная чистота и опрятность. Да и вообще японец все делает, как на выставку: сделает ли деревянный забор или каменный дом или самую изящную вещь, он ко всему приложит одинаковое усердие и чистоту и все сделает, как напоказ, как на картинке. Дома все чистые и аккуратные, деревянные, и все маленькие одноэтажные, за некоторыми исключениями европейских домов. На нас японцы, конечно, тоже засматривались, но совсем не дико и не пристально: заметна чрезвычайная народная выдержанность и вместе некоторое самознайство, сознание своего собственного достоинства. Да ведь и есть чем им быть довольными: ведь это народ очень развитой и деятельный; еще до открытого вступления европейцев в пределы Японии здесь были уже маленькие пароходы японского изобретения; вообще, всякая производительность здесь очень развита и исключительно японская. Язык японский очень гибкий и художественный, развитой; письменность японская богатая и содержательная. И вообще они сами создали себе особую культуру и жизнь, свой особенный быт и нравы. А когда познакомились с европейцами, то быстро восприняли их культуру: как будто им только этого и недоставало. Конечно, как и свойственно восточным народам с пылкой фантазией, мешающей остановиться на чем-либо основательно, и японцы все чужое заимствуют чисто внешне, переимчиво; но это иначе и быть не может на первых порах: ведь они воспринимают культуру чужую и в такой оболочке, которая совсем не сходна их характеру, она чужая им, а поэтому и может быть сначала усвоена только внешне, пока народ не сроднится со всем заимствованным, — тогда все пойдет вглубь; ведь японский быт совсем особенный.

Часа через полтора мы были в Токио; пришлось садиться на восточного дзинрикися, то есть на человека-тележку; конечно, сначала это дико, а потом ничего себе едешь, утешая себя мыслию, что не ты первый, не ты и последний это делаешь и что вообще-то мы друг на друге ездим в жизни, как выразился по этому же поводу о. А. С-ий. Го — род весьма большой и почти совсем японский; здесь почти совсем невозможно строить больших зданий, так как часто бывают землетрясения; в последнее землетрясение года два назад разрушено множество построек, немного пострадал и наш православный собор — дал трещину и покачнулся от сильного размаха креста на колокольне (значит, вот какое было землетрясение!). Издали еще я увидел наш собор, который знал по фотографиям; голова моя невольно обнажилась, и я с верою перекрестился, прося у Бога благословения на это новое серьезное дело проповеди о Нем среди Его творений и чад, не ведущих Его. Дзинрикися спросил — куда везти; я сказал: «Никора» — и он сообразил; здесь все знают Саругадай под именем «Николая», и самого его также все знают; да и как не знать. А некоторые «Никора» называют все наше миссионерское место и хозяйство, а епископа считают хозяином этого «Никора». Преосвященного Николая мы нашли весьма веселого и любезного внизу в канцелярии. Как после он рассказывал, он был весел потому, что две христианки сейчас только сообщили ему, что можно купить по соседству землю с постройками для осиротелых семейств христианских. Преосвященный Николай весьма обрадовался нашему приезду и, по своему вообще живому характеру, сразу заговорил нас. Почему-то я показался ему похожим на католического патера, — так он сказал и прибавил: «значит, будете хороший миссионер»; на что мне оставалось, конечно, про себя ответить только благим и искренним пожеланием. Сейчас же он водворил нас в наши келии, причем вышел некоторый спор у него с отцом А. С., так как себе Преосвященный взял худшую квартиру внизу, а нам дал по две прекрасных и больших комнаты со всею обстановкою, удобною и весьма чистою; но владыка сказал, что он уже привык к этой квартире, что там он и умрет. Действительно, он когда-то жил в теперешней отца А.С. квартире, но один из бывших тогда миссионеров потребовал себе эту квартиру, и владыка спокойно ее уступил. Поэтому теперь он и говорит, что раз была уже у него попытка жить в этих комнатах, но неудачная.

Тотчас же он заговорил и о деле. Сначала, говорит, нужно язык изучать, чтобы хорошо говорить, а отцу А. С. нужно уже приниматься основательно за изучение китайских знаков, так как он уже может говорить по-японски, как прежде пробывший здесь почти два года. Для этого можно, говорит, иметь сразу двух учителей — на утро и на вечер; да все это изучить так, чтобы потом писать по-японски в журналах. А пока теперь, говорит, будем жить вместе при миссии в Токио. Тотчас же повел он нас по всей миссии, водил в церковь, в библиотеку и прочее, и все это весьма быстро — бегом. Вообще владыка весьма живой, как будто еще совсем молодой человек, ревностный и энергичный, лет 27–30, тогда как ему уже 62 года; да и по виду он производит впечатление еще очень молодого, хотя он и говорит, что ему всего 10 лет жизни остается, если все пойдет обычным порядком, то есть если-де не убьют или не умру преждевременной смертью и тому подобное. «Теперь я вам все дело миссии предоставляю, а мне нужно заняться переводом Святого Писания и богослужения: ведь ничего пока почти еще нет, а это уж мое прямое дело, ибо кому-то еще придется столько лет (37) пробыть в Японии». Теперь он переводит Евангелие, и это уже, вероятно, раз третий или больше: «надо уж переводить основательно и правильно раз навсегда, а потому нужно быть весьма осторожными в выборе знаков и слов, особенно когда дело касается понятий и терминов». И сидят они по целым дням за этим делом вдвоем: сам Преосвященный и японец Накай, хотя последний и не понимает ни по-русски, ни по-гречески, ни по-английски, зато весьма ученый в японском смысле, то есть по-китайски.

Владыка сам заведует всем хозяйством миссийским, во все вникает, все знает; даже в библиотеке распоряжается и ведет запись он сам; в церкви сам до мелочей показал все. Пошли в семинарию, в катехизаторскую школу, в женскую школу, и там он всех знает. И как это у него на все хватает сил и времени! Он весь — воплощенная энергия и живой интерес ко всему. И обо всем-то он говорит живо с воодушевлением, как о своем родном деле, и главное — слово его и взгляд на все преисполнены самой живой целостной веры в дело и в Церковь православную как единственно истинную хранительницу дара Христова Евангелия. Мы, говорит владыка, слуги матери Церквей, единственно истинной, и наша святая обязанность громко и неумолчно возвещать истину Христову. И как жаль, что все эти испорченные христианские общины кричат о Христе, а мать всех — православная Церковь молчит. Везде заметен интерес к религии, все не ведущие Бога ищут Его, жаждут истинного слова веры в Бога, а мать всего человечества как будто спит и никакого внимания не обращает ни на что. Овцы бегают и ищут пастыря, а он не откликается. Да, действительно так; но вот и свидетельство истинности его слов. Он сам один только в Японии заложил прочную основу для православия, и теперь за 37 лет его здесь пребывания насчитывается уже до 25 тысяч христиан под водительством исключительно японских священников и катехизаторов. Разве это возможное для человека дело? Но истинно слово Христово: для человека это невозможно, а для Бога все возможно. Действительно, только Сам Он и показал в этом истинность нашего дела православия и силу Его святой Церкви. И христианство у наших православных японцев не по имени только, а действительное: нравы здесь, среди большой народной безнравственности, блюдутся тщательно самими верующими, а таким образом постепенно создастся и целый быт церковный, как это было в древней нашей Руси, когда церковное начало проникало глубоко и серьезно во все стороны жизни. И у владыки в этом отношении весьма широкие предположения и чаяния. Он крепко верит в свое дело православное как единственно дело Божие среди всех остальных христианских общин. Он утверждает, что так и должно быть, чтобы православие в конце концов восторжествовало над всеми: это — нужно, а следовательно, и должно, а должно — значит, и можно и так будет (он прямо сказал, что не любит слова «не могу»). В этих предположениях и отчасти с целью показать сразу высоту православия невольным обращением даже внешнего взора, — он и построил православный большой собор на самом видном месте в Токио, и притом на весьма значительном — на Саругадае, вблизи и в виду императорских дворцов. И действительно, наш собор как бы высится над всем городом и его украшает своим величием, стройностью и красотою. Невольно он привлекает на себя внимание всех; он теперь стал достопримечательностью всего города, и на Саругадае Николая в русском храме всякий японец стремится побывать и подивиться этому важному созданию всем здесь известного Николая.