Наблюдатель - Стас Устенко

– A не проще ли было сообщить наверх о том, что убийца Кантимирова погиб при задержании?

– И что дальше? Тихо уйти не получилось бы – как минимум, застряли бы на пару недель проверок, а подняться другим способом нет возможности, здесь все билеты в один конец.

Лифт лязгнул – мы прибыли.

– Тут во внутреннем дворе есть пара вертолетов и прочая техника. Все экспериментальные образцы, но с полной заправкой на всякий случай – такова инструкция. Насколько далеко мы сможем на них уйти, я не представляю. Тем не менее, это единственный шанс выбраться отсюда.

– Постой. Ты понимаешь, что ставишь крест на своей карьере? И рискуешь…

– Загреметь в тюрьму на долгие годы? Конечно. Но послушай меня. Вокруг столько лжи, что я больше не могу жить так дальше. Не могу и не хочу. Советский Союз стал рабовладельческой страной, в которой власть придержащие строят для себя хоромы с прислугой, а колхозникам не дают даже пенсию. Ты знаешь, какой декретный отпуск в деревне сейчас? Три месяца. Три. Это геноцид, Майкл. И, если честно, можно сколько угодно рассказывать про Отца Народов, но то, что он сделал, не поддается описанию. Ты прав. Я больше не хочу в этом участвовать. Я хочу понять, в чем причина, в чем корень зла. Что стоит за всем этим, куда шли эти Воины, что находится за гранью. Аюлга верно говорил – выбора у нас нет.

Яркий солнечный свет непривычно сильно ударил в глаза. Я зажмурился. После станции воздух на улице был каким-то колким, приторным. Поблизости от выхода находились лишь несколько солдат, никто из командного состава на глаза не попался.

– Повторяйте шепотом: «Ты не замечаешь – тебя не замечают», смотрите в пол и идите за мной, – Вероника решительно направилась к проходу на внутренний двор. Через минуту мы уже были на месте. Арсенал военной техники здесь оказался еще похлеще, чем на техническом этаже станции. Вероника бросилась к какому-то черному вертолету.

14

Тут из подсобки вышло несколько солдат – и, словно по закону подлости, бойцы расположились вокруг винтокрылой машины. Через пару минут двое ремонтников забрались внутрь вертолета и начали там что-то откручивать. Ситуация накалялась – дольше оставаться на месте было небезопасно. Я кивнул в сторону танка.

– Коллеги, вон та серая гусеничная машина называется ТВ1. Похоже, здесь это самая мощная экспериментальная штуковина. Запас хода у нее такой, что можно до Владивостока доехать и обратно вернуться. Только одна засада – больше суток внутри сидеть нельзя. Может, рискнем?

– И куда мы за сутки доедем? Допустим, крейсерская скорость у танка пятьдесят километров в час…

– Сто пятьдесят.

– Хорошо, сто пятьдесят. Допустим, мы станем управлять машиной по очереди, и каждый проведет за рычагами по восемь часов, тогда…

– За сутки мы преодолеем около трех тысяч километров, даже если сделать скидки на вынужденные остановки, петли и прочее.

– A это значит, что мы вполне успеем добраться до места меньше чем за десять часов. И по крайней мере не грохнемся с высоты в пару километров, в случае чего.

– Майкл, ты бредишь. В ближайшее время про нас узнают не то что здесь – узнает вся страна. И если с вертолетом остается хоть какой-то шанс сыграть на опережение, то с этим… Через два, ну максимум три часа мы встанем у баррикады, поднимем руки и пойдем на нары.

– Послушайте, похоже, вы забыли, где мы, – в разговор вступил Сергей. – В семидесятые годы в СССР не было ни GPS, ни покрытия поверхности спутниками-шпионами – голову даю на отсечение, что заметить нас смогут только посредством визуального контакта. То есть, проложи мы маршрут по проселочным дорогам и пустынным холмам, скоро будем на Кольском. Главное, чтобы ресурса гусениц хватило, но если образец проектировали из расчета «на одной заправке до Камчатки», наверное и это предусмотрели.

– Решено, – согласилась Вероника. – Я управляла танком, не думаю, что эта машина сильно отличается от Т64. Если что – проведу для вас ликбез по вождению.

– Стойте… – Сергей выглядел не то растерянным, не то напуганным. – Я еще кое-что вам не сказал. Сейдозеро, Кольский полуостров, ведь мы туда едем? Вот что мне еще удалось узнать в московском… э-э-э… офисе. Там начато бурение Кольской сверхглубокой скважины СГ-3. Ее планируемая глубина – 25 000 метров от поверхности Земли. Факт… э-э-э… из девяностых годов двадцатого века – 12 262 метров. Майкл, это и есть та самая дорога в ад, из-за которой, как говорят, в девяностые годы развалился СССР. Потом бурение остановили, скважину сначала поставили на консервацию, а спустя десять лет закрыли совсем. Хотя инвесторы под проект продолжения работ в очередь стояли. Так что учтите – мы едем в еще один мощный исследовательский центр, в котором будет много народа. Вряд ли речь идет о совпадении. Это раз. А два – если мы там чего-то сделаем не так, история вообще может пойти совсем иначе. К примеру, Союз Советских Социалистических Республик останется живее всех живых… Мы точно этого хотим?

– Я предполагал, что идея Брюсова с внедрением нас с тобой сюда была какой-то многоходовой партией. Например, с целью развал СССР предотвратить. Тем не менее, я точно знаю, что мы должны быть там. Сергей, будущего или прошлого, в котором мы жили, уже нет. Есть вариант просто остаться здесь и тихонько коптить небо. Либо обосновываться тут, либо линять в Америку и скупить лет через десять акции Microsoft и Apple… Ты хочешь такой жизни? Я, после всего что видел, – наверное, нет. Да и «там», в нашем времени, уже не хочется быть мелким винтиком. Неспроста мы сюда попали. Давай же сыграем по-крупному.

– Ты прав. Но мне, если честно, просто страшно. Банально страшно, и все. До дрожи. Вероника, извини, но это так.

– Да чего там! – она махнула рукой. – Тем не менее, мосты сожжены и надо действовать. Ты с нами?

– Едем.

15

Внутри боевой машины мы разместились с гораздо большим удобством, чем можно было предположить. На институтской практике мне приходилось залезать в Т72 – к управлению машиной на военной кафедре нас так и не допустили, и я ожидал посадки в жесткую и неудобную скорлупу детища советского военпрома, куда надо втискиваться буквально по частям, а одно неверное движение грозит обернуться огромной шишкой на лбу. ТВ1 же по комфорту не сильно уступал шикарному немецкому лимузину. Обитые кожей кресла, сидя в которых, можно было вытянуть ноги, и допотопные приборные панели несли какую-то дорогую ауру. Схема компоновки танка осталась для меня загадкой. Через два люка в башне мы попали в «зал управления» – как его назвала Вероника – достаточно большое помещение с тремя прижатыми друг к другу креслами. Центральное место, судя по всему, принадлежало командиру, на что указывало обилие смотровых экранов и передатчиков. Слева размещалось сиденье водителя, но вместо рулевой колонки там присутствовал авиационный джойстик. Справа находилась позиция стрелка с широким и плоским дисплеем дальномера и более мелким джойстиком наведения орудия. Вероника села слева, Сергей, не спросясь, тут же устроился по центру, мне же осталось лишь расположиться за аппаратурой управления орудием.

– О'кей, карта маршрута примерно понятна, – Вероника поколдовала над своим монитором. – Пристегните ремни, мальчики.

Зажигание у атомного танка сработало совсем не так, как на машине с двигателем внутреннего сгорания. Где-то сзади раздался тихий гул, который постепенно, за пару минут, превратился в глухой могучий рокот. Затем ТВ1 дернулся и плавно поехал вперед – Вероника лишь слегка наклонила ручку управления. Во всей стотонной махине чувствовалась немыслимая, чудовищная сила. Я подвинулся ближе к основному экрану, и в который раз удивился тому, что экипаж здесь был полностью изолирован от остального мира. Все данные поступали с внешних видеокамер – картинка была хоть и цветной, но какой-то расплывчатой и выцветшей. SECAM, мать его так – телевизионный стандарт СССР, плюс кинескопный дисплей…

Нас, похоже, пока так и не обнаружили – по крайней мере, солдаты невдалеке продолжали заниматься своими делами. Вероника аккуратно доехала до ограды, затормозила и на тихом ходу столкнула носом танка одну секцию забора. Люди во дворе тотчас засуетились, но что происходило дальше, я заметить не успел – наша бравая напарница газанула по полной, и танк стремительно полетел вперед.

Через девять часов хода на наших мониторах предстала унылая серая равнина. Уму непостижимо, но за все время машину никто даже не попытался остановить. С десяток деревень просто промелькнули, а пару небольших городов Вероника пересекла почти напролом, удостоившись лишь удивленных взглядов местных жителей. Если судить по датчикам температуры воздуха, в этой тундре было всего плюс восемь градусов – я начал жалеть, что мы не припасли теплой одежды. Адреналин потихоньку спадал. Под равномерное урчание силовой установки и шелест карты, с которой периодически сверялась Вероника, меня стало клонить в сон. Веки почти начали смыкаться, как вдруг танк резко дернулся и остановился.