Спецзона для бывших - Александр Наумов

– Есть выражение: «зона учит». Чему лично вас научила зона?

– Только надев вот эту черную робу, я стал по-настоящему разбираться в психологии людей. Представьте, что я – отработавший двадцать лет в спецслужбе! – только в колонии научился нормально разговаривать с людьми. Я вот прошел сейчас эту школу – тюремную школу – и если бы меня после всего этого вернули обратно в уголовный розыск, это было бы прекрасно. Почему? Потому что я знаю теперь об этой системе все: начиная с низов, с камеры в СИЗО, и кончая зоной. Как здесь работают со спецконтингентом – вот что я знаю! Большая скученность людей, характеры разные – у одного взрывной, у другого поспокойнее. Самое главное, что все здесь понимают – конфликты в зоне никому не нужны. Потому что сидеть здесь предстоит очень долго и нужно сидеть так, чтобы не расходовать собственные нервы. А для того чтобы не расходовать нервы, нужно думать. А для того чтобы думать, нужно… черпать информацию. Откуда? Отсюда же. Начинаю приглядываться, кто как себя ведет, как разговаривает, и уже подбираю ту или иную интонацию к человеку. Одно слово можно повторить с разной интонацией. Поэтому приходится постоянно себя контролировать: с кем говоришь, о чем говоришь, как говоришь. Бывает так, что человек не воспринимает быструю речь, ему что-нибудь скажешь – он не поймет. Тогда говоришь более внятно и медленнее. Случается, кому-то помогаю. Решать их психологические проблемы. Чтобы избежать конфликтов… У нас в отряде большие срока – до 25 лет. Сидеть долго, поэтому мы думаем, как избегать конфликтов. Потому что мы не знаем, что будет завтра. По-иному ведут себя те, у кого маленький срок. Он каждые сутки пересчитывает, сколько ему остается дней до свободы. Ему хочется побыстрее, он «гоняет», поэтому психует. А когда каждый день считаешь, это выбивает из колеи. Поэтому в зоне нужно себя чем-то занимать. Читать, изучать… Когда я в первый раз перешагнул порог камеры, это был для меня совершенно чужой мир. Свой 42-й год рождения я встретил в тюрьме. Это было чем-то вроде смены рубежа… Правильно говорят, что у каждого человека есть своя карма, что все в этом мире предопределено. В колонии я увлекся изучением астрологии. И здесь научился делать астрологические квадраты на людей, то есть выявлять, на что этот человек способен. Нужную литературу я беру у других осужденных, тех, кто этим тоже занимается. Еще я увлекся магией… В колонии, где много людей с темным прошлым, витает в воздухе отрицательная энергия. Физически ощущаешь тяжелую атмосферу. Некоторые осужденные научились себя подпитывать энергией от других людей. Я встречал таких… с ним неприятно разговаривать, хочешь уйти, а он так и лезет на разговор – это он забирает вашу энергию.

– В обмороки после таких разговоров никто не падал?

– Нет, не падал. Вроде.

– Есть понятие о том, что все мы ходим под Богом: каждому воздастся по его деяниям. И если человек совершил неблаговидный поступок, то рано или поздно это аукнется на его судьбе. Например, кошмарные сны замучают. Такое бывало в зоне?

– В верхах власти воруют эшелонами – и кошмары их не мучают! Вы помните, как в конце 1999-го – начале 2000 года хотели снять с депутатов и судей неприкосновенность. Они закричали: «Караул!» Потому что хорошо понимали, что сорок процентов из них сразу пересажают. Вы знаете, за что… Потому что к рукам прилипает. Маленький чиновник берет немного, а судья – много. С каждого дела он хочет «заработать» хороший кусок. В нашей колонии есть бывшие представители почти всех силовых структур. Нет только судей! Случайность? Крупных чинов у нас тоже нет, такие всегда откупаются… Хотя я считаю, что в нашей стране именно судейский и прокурорский аппараты самые коррумпированные. Это я вам могу доказать из собственного опыта, когда еще работал в милиции и пытался раскрутить несколько крупных дел. Например, у нас появилась магнитофонная запись беседы преступного авторитета с прокурором одного из районов, где первый спрашивал совета у последнего. А потом к нам приехали из управления, и кассету забрали. Ну как это расценивать? И так происходило довольно часто.

Я помогаю людям, пытаюсь помогать… Вот один осужденный стал резко худеть, за месяц сбросил пятнадцать килограмм. Я снял с него сглаз, и он опять вошел в привычную колею жизни, поправился. Но чтобы снять сглаз, нужны особые условия. Во-первых, нужны необходимые атрибуты: это свеча и шерстяная нитка. А во-вторых, не в каждом помещении можно снимать сглаз. В отряде, например, категорически нельзя. Почему? Да потому что в помещении отряда слишком много отрицательной энергии. Мешают другие осужденные, которые находятся рядом. Поэтому приходится искать возможность уединения.

– Где же в колонии можно уединиться?

– Ну, скажем… в кабинете начальника отряда.

– И снимать сглаз под присмотром того же начальника отряда?

– Отвечу так: история об этом умалчивает…

– Вам жалко время, которое проходит здесь, в колонии?

– Мне сидеть еще долго-долго-долго… За это время я успею изучить и освоить все то, до чего не доходили руки в прошлом. А жалею я в этой жизни только об одном: у меня две дочери и они растут без отца… Когда я уезжал в Москву, младшей только исполнилось четыре года, а старшей было восемь лет. Пока я сижу в колонии, младшая пошла в школу, научилась писать, и теперь шлет мне письма. Значит, помнит…

– О чем больше всего мечтаете, сидя в колонии?

– Когда освобожусь, поеду туда, где вольно дышится. Куда-нибудь на природу, где озера и водопады.

– Что, сразу – на природу?

– Почему сразу? Жизнь меня научила: сначала обдумай, а потом шагай. Если запрограммировать себя на что-то, это плохо. Потому что планы через день-два могут поменяться, а программа, которую вы заложили раньше, она сработает. Помимо вашей воли. Поэтому нужно не программировать себя, а думать. Шаг сделал – а вдруг там яма?

Око за око

– Я был на подписке о невыезде, – рассказывает осужденный Д. – Прихожу в суд, а мне объявляют: 20 лет строгого режима!

И тяжело вздохнув, он подводит черту:

– Когда меня посадили, мне было тридцать восемь лет. На свободу я выйду в пятьдесят семь…

Осужденный Д.

– Я работал в городе Черкесске Карачаево-Черкесской автономной области. Сейчас это республика. Последняя моя должность – дежурный медвытрезвителя. Однажды привезли пьяного, который вел себя вызывающе, бросился на моих подчиненных. Они его ударили, в результате чего он умер. Потом обвинили меня, весь наряд, что это было преднамеренное убийство. Обвинили даже сотрудников ГАИ, которые доставили его в вытрезвитель. Хотя было доказано, что у задержанного была средняя степень опьянения. Целый год длилось следствие, потом был суд, который вынес оправдательный приговор. Меня оправдали, работников ГАИ оправдали, фельдшера вытрезвителя оправдали. А тех, кто действительно был виновен, их наказали. Убитый был по национальности черкесом. И в то время в республике начались гонения на русских.

– В каком году это было?

– В 1997-м. Там как раз выбирали первого президента. Было политическое противостояние между черкесами, карачаевцами и русскими. Ситуация была такой, что вводили в республику и внутренние войска, и СОБР, и ОМОН со всех регионов.

– В таких условиях сложно было работать?

– Да я там вырос, мне проще было…

– В вашем городе какое население преобладало, по национальности?

– Вообще в республике больше русских. За ними, по численности, идут карачаевцы, и уже потом – черкесы.

– Кстати, а в вытрезвитель кто чаще попадал? Кто больше всех пил?

– Русских попадало больше. Потому что русских самих было больше в городе. А так-то всех национальностей попадали в вытрезвитель.

– Вы сказали, что погибший был черкесом. В ходе следствия не было попыток свести все к национальной розни?

– Такие попытки были после суда. Погибший работал преподавателем в институте. У него друзья были наверху. Прокурор республики был его другом. Как известно, все эти нацменьшинства между собой очень дружные ребята, в отличие от нас, русских. И в конце концов посадили всех, кто хоть каким-то боком имел отношение к гибели этого человека.

– Сколько всего человек посадили?

– Шестерых.

– Назовите, кого именно посадили.

– Посадили работников ГАИ, которые доставили его в вытрезвитель. Хотя они выполнили то, что предписывается «Законом о милиции». Дважды делали экспертизу крови погибшего, и дважды была доказана средняя степень его опьянения. Он управлял автомашиной в нетрезвом состоянии. Более того, он оказывал сопротивление при задержании. Но в конце концов его доставили в вытрезвитель. Фельдшер проверила. Его положили. А потом, уже когда его выводили в туалет, мои подчиненные его там как раз зацепили. Как таковой потасовки не было. Удар-два, и всё. Его хотели завести обратно.

– Кого еще осудили?

– Фельдшера. Ее обвинили в пособничестве. Меня тоже обвинили. Сначала мне предъявляли незаконное лишение его свободы. Потом халатность мне предъявляли: якобы я недосмотрел. А потом еще превышение должностных полномочий приписали. В общем, всё в одну кучу сгребли и всех осудили. Фельдшеру три года дали, двоим гаишникам – по четыре, моим двоим подчиненным – по пятнадцать лет. А мне дали двадцать лет.