Моя жизнь под землей (воспоминания спелеолога) - Норбер Кастере

Насколько мне известно, на летучих мышей никто не претендует, даже собственники пещер, в которых они обычно живут, и каждый раз, когда я ловил одну из них, кольцевал и регистрировал, мне было приятно думать, что она становилась немножко моей собственностью! Сегодня это сделало бы меня сказочно богатым обладателем стада более чем в двенадцать тысяч голов летучих мышей: ведь именно столько рукокрылых я окольцевал с тех пор!

Не эта ли забавная и сомнительная награда влечет меня к "моим" летучим мышам? Не думаю. Но во всяком случае я довольно скоро проникся интересом и даже некоторой нежностью к этим робким, всеми презираемым и оклеветанным созданиям.

Должен сказать, что моя жена тоже разделила со мной эту весьма редкую склонность и, став ловким кольцевальщиком, всегда отпускала своих временных пленников не иначе, как нежно почесав у них за ушками!

Раньше я относился к этим подземным обитателям с полным безразличием. Кое-что я, конечно, успел заметить мимоходом (например, что летучие мыши, по-видимому, имеют свои излюбленные пещеры). Много раз я был свидетелем их неправдоподобной ловкости, когда, пролетая по очень узким проходам, они лишь слегка задевали меня. Иногда во время зимней спячки я снимал их со стен пещеры, рассматривал их перепончатые крылья, мягкую и густую короткую шерстку и "страшное лицо, застывшее в гримасе".

Но с того дня, когда я впервые окольцевал и зарегистрировал летучих мышей пещеры Тиньяхюст, я проникся к ним интересом, который возрастал, по мере того как я, изучая и наблюдая их повадки и нравы, открывал удивительные вещи.

Пещера Тиньяхюст оказалась идеальным местом для наблюдений. Она расположена в двадцати километрах от Сен-Годенса, и до нее легко добраться на велосипеде, а это мой любимый способ передвижения. Достаточно отдаленная и хорошо замаскированная на склоне крутой и лесистой горы, она практически никому не известна, в ней нет ничего особенно привлекательного, и никто ее не посещает. Поэтому я был уверен, что смогу без помех проводить наблюдения, предполагая вести их в течение полного годового цикла.

Я стал отлавливать и кольцевать летучих мышей и сразу же натолкнулся на первую странность — в колонии примерно в тысячу особей были только самки.

Вскоре у меня образовалась привычка всегда навещать эту спящую глубоким сном стаю. Позднее я решил, что, поскольку летучие мыши — животные ночные, наблюдения надо вести ночью, если хочешь получить какие-нибудь результаты. Действительно, оказалось, что рукокрылые не только зимуют в пещерах с ноября по апрель, когда находятся в состоянии спячки, но и спят в них также в течение всего дня в другие времена года. С наступлением ночи они пробуждаются и оживленно вылетают на охоту за насекомыми, которых ловят на лету, как настоящие ночные ласточки.

Я совершенно не представлял себе, в какое время летучие мыши отправляются на охоту. После многократных наблюдений заметил, что они вылетают через час после захода солнца. Наблюдение за вылетом открыло новые необъяснимые, или, лучше сказать, необъясненные, особенности их поведения.

Пещера Тиньяхюст состоит из двух смежных залов, соединенных низким и узким проходом. Колония летучих мышей расположилась во втором зале, примерно в шестидесяти метрах от входа в пещеру. Здесь всегда царит полный мрак.

Вот как развивались события: место для наблюдений я выбрал под наклонной аркой входа. Я расположился на своем посту, как только зашло солнце, часов в восемь (дело происходило в мае), и замер, стараясь ничем не напугать летучих мышей, чтобы они не изменили своего обычного поведения.

Сумерки сгущались и переходили в ночь, и я ожидал, что сейчас колония пробудится от дневного сна и вылетит дружно, как стая воробьев, чего вполне можно было ожидать от таких стадных животных, как летучие мыши.

Однако только около девяти часов, то есть через час после того, как солнце скрылось за горизонтом, я услышал характерный звук, производимый одним или двумя животными (этот звук возникает, когда летучая мышь энергично бьет крыльями, чтобы затормозить перед поворотом). Одна-две летучие мыши влетели в первый зал. Я слышал, как они приближались, пересекли порог пещеры, пролетев в нескольких сантиметрах от моего лица, и сразу пропали на фоне ночного неба.

Прошло несколько минут. Быстро по прямой линии пролетает еще семь-восемь летучих мышей. Затем число вылетающих животных возрастает, и они летят уже сплошным потоком.

Но довольно скоро поток начинает редеть. Теперь я опять различаю каждое отдельное вылетающее животное и могу пересчитать их. Ритм вылета заметно снижается. Еще несколько летучих мышей покинули пещеру, и наконец я отмечаю, что последняя летучая мышь вылетела в десять часов пятнадцать минут. Странность такого нарастающего и снижающегося вылета побудила меня много раз повторять эти наблюдения в те бессонные ночи, которые я посвятил летучим мышам пещеры Тиньяхюст.

С того дня я вел наблюдения с блокнотом и карандашом в руке и светящимися часами на запястье, и результаты всегда совпадали с первоначальными. Теперь я мог сказать с полной уверенностью, что вылет всегда длится более часа (а это немало для колонии в какую-то тысячу особей). Сначала вылетает по одной летучей мыши в минуту, затем наступает максимум — пятьдесят особей в минуту, и под конец за последнюю минуту вылетает одно запоздавшее животное.

Точные цифры, которых здесь не буду приводить, давали на бумаге колоколообразную кривую, называемую "кривой Гаусса", заинтересовавшую многих метрологов.[29] Сам же механизм этого странного явления объяснить так и не удалось.

Теперь следовало определить, когда и в течение какого времени животные возвращаются с охоты.

Здесь наблюдения показали полнейшую анархию или по крайней мере такое разнообразие вариантов, что мне не удалось обнаружить в них какой-либо закономерности. Сравнивая отметки в моем блокноте в различные дни, я увидел, что первые летучие мыши возвращались около полуночи, а последние прилетали лишь на заре.

Иногда, впрочем, животные возвращались группами и гораздо раньше, например, между одиннадцатью часов вечера и часом ночи. Но эту кажущуюся неправильность всегда было легче понять, чем загадочный вылет "колоколом". Теплой безветренной ночью в воздухе летает много ночных насекомых, и летучие мыши быстро находят обильный корм и, насытившись, возвращаются в свою пещеру. Если же ночь холодная, ветреная, да к тому же немного дождливая, насекомых в воздухе совсем нет или во всяком случае очень мало, и муринам, чтобы насытиться, приходится долго охотиться, иногда до самого рассвета, всю ночь прочерчивая воздух в различных направлениях, чем и объясняется их возвращение в пещеру лишь к утру.

Когда я вел наблюдения в течение одной или нескольких действительно холодных ночей или в дождливую погоду, я отмечал, что, несмотря на наступление вечера, летучие мыши вообще не покидали пещеру. В это время они ничем не питались, и их пост длился столько же, сколько и дурная погода. Я заметил также, что им не требуется ничего, чтобы определять время суток. Безошибочный инстинкт подсказывает им это.

В Тиньяхюсте колонию летучих мышей отделяло от входа каких-нибудь шестьдесят метров, и можно было заподозрить внешние воздействия. Но я мог убедиться, что в других пещерах, где летучие мыши жили очень далеко от входа, иногда на глубине многих километров, они "знали", какая погода, и не трогались с места в те ночи, когда погода не благоприятствовала их полетам и не обещала хорошей добычи.

Однажды солнечным утром мы с моим другом аббатом Домиником Катала вошли в гигантскую пещеру Алден (департамент Од). Мы долго бродили по нижним горизонтам пещеры. На обратном пути около полуночи я увидел на высоком своде колонию летучих мышей, которую приметил еще утром. Она неподвижно и безмолвно висела в полном составе, и я легко пришел к определенному выводу.

— Мы намокнем, когда выйдем из пещеры. Идет дождь.

— Странно, — сказал аббат, — ведь утром была такая хорошая погода.

— Да, но теперь идет дождь.

— Вы что, колдун?

— Нет, но знаю, что идет дождь, — продолжал я упрямо настаивать.

Через двадцать минут, когда мы вышли под небольшой навес входа, мы заколебались, идти ли дальше, чтобы добраться до нашей машины, которую оставили в пятнадцати минутах ходьбы. Лил проливной дождь. Аббат Катала убедился в точности моего прогноза и был поражен, когда я поделился с ним секретом.

Я продолжал посещать пещеру Тиньяхюст и вести там наблюдения и был немало удивлен, когда заметил, что между 1 и 3 июня более тысячи самок, как одна, произвели на свет по детенышу (очень редко двух). Едва родившись, эти голые и слепые крошки с помощью маленьких коготков прицеплялись к матери и присасывались ротиком к ее соску. В таком положении они проводили примерно месяц. В течение этого времени мать и детеныш как бы составляли одно целое. Днем это не так удивительно, как ночью. В течение всего июня я наблюдал ночные вылеты мурин, и каждая самка вылетала на охоту вместе с детенышем.