Сломленный бог - Гарет Ханрахан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А может, и не Ворц. Дантист больно зазнался, пора указать ему место. Пепел дает право на долю снисхождения, но только на долю. Как только вернется Прадедушка, Раск предложит поставить Ворца руководить торговлей илиастром, а на роль местного советника подобрать кого-то другого. Кто знал бы Гвердон, раз Гхирдане требуется постоянное присутствие в Новом городе.
Почему бы не Бастона, когда он примет пепел. Или Карлу. Мысль о союзе с ней была по-своему притягательна. Вообще странно, почему Раску так уютно с ними двумя, будто они знакомы с давних времен.
Кто-то позвал его по имени.
Он остановился и огляделся. Остановилась вся вереница воров, рассредоточившись на мостовой.
– Что такое? – поинтересовался Бастон.
– Ты что-то сказал?
Бастон обескураженно покачал головой. Вир вздрогнул и посмотрел на облака.
«Раск. Опасность. Там».
Взор Раски раздробился, словно он увидел мир сквозь разбитое окно. Он одновременно стоял на улице Философов в окружении своих охранников и глядел на себя с высоты, сосредоточив внимание на крыше – вон там.
Быстрый взгляд – как бы людская фигура, вытянутые конечности, одета в рванье, – и тотчас существо прыгнуло, бросилось с крыши ближайшей ночлежки и приземлилось как раз возле Раска. Лицо высветил внутренний огонь, восковой череп как обгорелая бумага, кое-где совсем тонкий. В бледной руке страшилища кинжал – и оно уже бьет, нечеловечески быстро.
Первый порез неглубоко вспорол предплечье, тощие ребра сальника оросились кровью. Чудовище занесло нож и на долю секунды замерло, пламя в восковой черепушке мигнуло, словно в раздумье, – и этот миг замешательства дал Бастону время вмешаться. Он крупнее твари, тяжелее. Сплетясь ногами, оба рухнули на землю, но сальник был проворней. Он просочился из захвата, пырнул Бастона в спину раз, другой, но его выпады не смогли пробить броню, надетую под рубашку.
Раск попытался достать свой нож, драконозубый клинок, но подвела раненая рука. Скользкие от собственной крови пальцы выронили нож. И после хлесткого взмаха сальника он повалился навзничь. Теперь сальник пылал ярким пламенем, в голове полыхала жажда убийства. Охрана беспорядочно пыталась вцепиться в скачущего меж ними увертливого ассасина, клинок сверкал на умытом дождем солнце. Раздался вопль – это один из воров лишился пальцев под коварным лезвием. Другие били, попадали по сальнику, но ему были нипочем их удары. Ранения моментально затягивал воск.
Бастон вновь на ногах, атаковал сальника со спины. Забросил руку за кадык существа и сдавил со всей мочи. Сальнику не нужен воздух в легких, если даже они у него есть, но Бастон жал с такой силой, что восковая шея растянулась, подаваясь на разрыв, студенистые восковые волокна лопались, расщеплялись. Раск поднырнул ближе, закручивая драконий клинок, и сальник пнул его в лицо, опять заваливая вверх тормашками, и снова вывернулся из захвата Бастона, как кошмарное насекомое, на карачках проклацал по тротуару, расплывающаяся морда вот она, совсем рядом.
Он уже поверх Раска, навалился, капает горячим воском. Кинжал в восковой ладони, и сальник наотмашь рубит им по горлу, быстро и точно.
Боли нет. Крови тоже.
Он чувствовал, как лезвие проскребло кожу на горле, но порез не открылся. Сальник нахмурился, раскрыл рот, на его губах лопнул восковой пузырь. Он бросил кинжал, выбрав другой смертоносный прием. Пальцы – кошмарно мягкие и податливые, без костей, но невероятно сильные – сомкнулись у Раска на горле. Другая ладонь перекрыла нос, рот, пальцы проникли под губу, заткнули ноздри. Раск боролся за глоток воздуха. Врезал кулаком страшилищу в бок, пытаясь столкнуть его с себя, но оно туже стиснуло хватку. Другие воры отчего-то так далеко, даже когда дергают сальника за руки – все безуспешно.
Кричит Вир. Кричит Бастон. А Карла где? Очень хотелось бы ее повидать.
Жар горящего фитиля сальника опаляет, как Прадедушкино пламя.
«Кинжал под левой рукой», – подсказывает голос в голове. Он тянется вслепую, отыскивает драконий зуб. Колет им сальника – и горячо брызжет расплавленный воск, булькает нечеловечий визг, но монстр не отпускает его.
И тогда Бастон выхватывает у него кинжал и вгоняет сальнику в хребет, отсекая фитиль. Восковой ужас выгибается в судороге, молотит конечностями, пока пламя в черепе не гаснет. Воск растекается среди крови и дождевой воды на мостовой улицы Философов.
Голоса лопочут вокруг, но Раск не в состоянии двинуться. Внезапно на него находит необоримая усталость. Он истощился до капли, силы подорваны вконец. Руки с ногами так далеки от него, как башни Нового города, и не легче, чем камень. Он как будто упал в темень глубокой шахты, а все остальные стоят наверху.
Вир озлоблен и сыпет обвинениями. Отнимает у Бастона драконий клинок.
Подбегает Карла. Костерит себя за то, что опоздала. Укачивает раненую руку Раска, между пальцев девушки проступает его кровь.
Новые крики. Бастон посреди улицы Философов тормозит экипаж, выкидывает извозчика в канаву.
Много рук поднимают его. Но все отдаляется, когда камень утягивает его вниз.
Этой ночью сны Раска смешались. Обычно ему снится полет, но не сейчас. Сегодня сны отчетливы и непрерывны, не мимолетные простые фантазии, а скорее нашествие глумливых незримых духов, что садятся на грудь и открывают перед ним картины, многие из которых лучше бы и не видеть. Снова и снова ему снятся люди, живущие вдоль прибрежья Нового города. Едкий дым горящих цехов задувает им в окна, наслаивается полосками черной сажи на белых стенах. Эти люди кашляют, давятся, дышат сквозь мокрые тряпочки или совсем убегают из отравленных домов. Детей тошнит в постельках. А поутру их находят – холодных, окоченевших.
Еще видение. Черный дым из горящих цехов смешивается с дождем, чтобы окутать пеплом весь мир.
Мир окутывает пеплом черный дым городов, преданных драконьему пламени.
Сквозь мглу он видит внизу, на улицах Мойки, Бастона с Карлой. Девушка показывает рукой на Новый город, на ишмирские храмы, господствующие над горизонтом. Оба замолкают, когда по улице движутся сыскные пауки, но потом возобновляют спор. Бастон невозмутим и угрюм, зато у Карлы такое оживленное, страстное лицо! Раск чувствует внезапный мощный наплыв похоти, и сон дробится, расползается. Она уже в постели, в постели с ним, сплелась, обвилась вокруг него, жар ее тела как открытое пламя, и не понять – часть ли это сна или мира яви. Он входит в нее, желанную. Тут ее лицо меняется – она становится совсем другой, темноволосой женщиной с ножом в руке. В его руке тоже нож, его кинжал, зуб Прадедушки.
Сон рассыпается. Раск пробуждается на минуту – он в своей комнате,
