Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

— Гони, Борода, что есть мочи! Рубль даю! Страсть, как по семье соскучился.

— Дык, господин хороший, солдатни исчо на улицах много, могут и стрельнуть из ружжов, — извиняющим тоном проговорил кучер, свесившись с козел. В тулупе, заросший черной густой бородищей по самый глаза, он сейчас сильно разбойника напоминал. Дай ему в руки дубину и обрез, соответствие было бы, вообще, стопроцентным. — А вот за пять рупей я спробую…

Александр махнул рукой. Мол, пробуй, если так решил. Пять рублей не жалко.

Не обманул бородач, опробовал и у него получилось. По одним улицам гнал так, что карета в воздух взлетала, а поэта трясло и бросало от стенки к стенке. По другим улицам, напротив, еле-еле ехали.

— Довольны, ваше благородие? — открывая перед ним дверь, кучер довольно улыбался во весь свой щербатый рот. Пушкин же, помятый, постанывая, с трудом с кресла поднимался. — Сами ведь хотели, чтобы быстро.

Кивая, Александр сунул ему в руку пять рублевых монет. Как говориться, договор — есть договор.

— Теперь понятно, в кого в нашем времени таксисты и маршрутчики такие шустрые. В извозчиков, естественно, к бабушке не ходит. Отморозки…

Развернулся, чтобы пройти через арку к своему двору. Уже начал представлять, его родные обрадуются. Детишки бросятся на его шею, будут что-то радостно гоготать. На встречу выбежит Ташенька, станет его целовать. Но не тут-то было!

— Ни х… себе! Что тут, вообще, происходит? Эй, черт вас дери, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?

Небольшой двор у его дома сейчас отчетливо напоминал то место, которое только что покинули французские мародеры времен Наполеона Бонапарта. Стояли повозки, кареты, у одной из которых не было колеса. С переломанными спицами оно валялось тут же. Рядом вповалку лежали мешки с какими-то вещами, тряпочные узлы с барахлом. Ближе к крыльцу прямо на брусчатке стояли два криво сколоченных деревянных ящика, из которых торчала разнообразная посуда.

— Нас, что грабят? — растерянно спросил Пушкин, быстро вышагивая к дому. — И оружия, как на грех, никакого нет. Трость только…

Он перехватил трость на манер дубинки, чтобы было удобнее ею бить.

— Что же здесь происходит?

И только встал на первую ступеньку, как дверь распахнулась и в проеме появилась супруга.

— Сашенька! — вскрикнула она, бросаясь вперед. — Сашенька, родненький!

Подскочила, и вцепилась в него, как клещ. Не отпускает, целует губы, щеки, нос. Пальцами треплет его волосы.

— Сашенька, Саша, миленький, мы же… Я же думала, что тебя арестовали, — сквозь рыдания рассказывала она, продолжая его обнимать. — Прибегали какие-то люди и говорили, что тебя схватили и отправили в тюрьму… Сашенька, мы не знали что делать… Миша, твой товарищ, сказал, что нам нужно срочно уезжать в Михайловской, чтобы там переждать. Он сам хотел остаться и идти тебе на выручку.

От всех этих новостей, свалившихся на него, как гром среди ясного неба, Пушкин ошалел. Что это еще за слухи о его аресте⁈ Кто мог такое рассказать? Он ведь и сам не был в этом уверен! А Дорохов, вообще, отморозок! Решил тюрьму штурмом взять?

— Батюшка! Ура! Батюшка вернулся! Михаил Викторович, глядите, батюшка вернулся!

С радостными воплями из дома вылетели три укутанных в шубы шерстяных колобка и тоже вцепились в него — кто в ногу, кто в руку, кто сумел повиснуть на шее. Пришлось их тоже обнять. Дети, ведь.

— Батюшка, а я знал, что ты придешь! И я знала! Нет, я первая знала! Ах, ты, негодница! — взбудораженные дети носились вокруг него, то и дело норовя снова в него вцепиться и повиснуть на нем. — А она обижается! Батюшка…

Еле-еле удалось их угомонить. Пришлось даже прикрикнуть, чтобы скорее в дом шли и не шумели.

— Сашенька, мы так волновались, — супруга не отпускала его руки, то сжимая его ладонь, то, напротив, разжимая. — Миша говорил, что все очень плохо…

В этот момент дверь снова хлопнула и на пороге появился сам Дорохов с вытянутым от удивления лицом. Похоже, он уже и не надеялся увидеть Пушкина.

— Александр Сергеевич, ты⁈ Неужели, обошлось⁈

Товарищ медленно подошел к Александру, внимательно его оглядывая. Время от времени он бросал быстрые взгляды в стороны дворовой арки, ведущей на улицу. Скорее всего, гадал, не идут ли за ним солдаты.

— Обошлось, Миша, обошлось, — усмехнулся Пушкин, крепко пожимая ему руку. — Все хорошо.

— А как же…

— Миша! — сразу же прервал товарища Пушкин, давай понять, что сейчас об их тайных делах лучше не говорить. — Давайте, лучше пройдем в дом за стол и я вам все расскажу. И советую вам всем присесть, потому что новости будут просто ошеломительные!

Наталья сразу же побежала в дом, следом с крыльца исчезли и ее сестры. Явно пошли себя приводить в порядок. Ведь, все обошлось, и никуда не нужно было уезжать из Санкт-Петербурга.

— Миш, что это на тебе?

Честно говоря, Александр только сейчас обратил внимание на внешний вид товарища. Дорохов сейчас отчетливо напоминал бандита с большой дорога, готовящегося к самому важному для себя «делу». За его плечами торчал длинный ствол обычного пехотного ружья, плащ характерно топырился на боках. Пушкин с легкостью побился бы об заклад, что под плащом спрятаны два американских револьвера слоновьего калибра.

— Ты собрался на войну? Зная тебя, не удивлюсь, если где-нибудь здесь прячутся еще пара — тройка надежных ребят с ружьями.

Пушкин с улыбкой огляделся. Мол, твои люди наверняка прячутся где-то здесь. И какого же было его удивление, когда из кареты со сломанным колесом вылезло двое угрюмого вида ребят с револьверами в руках.

— Это что такое?

— Я думал, что тебя забрали в Третье отделение и уже сегодня вечером будут пытать. Там знатные умельцы, хорошо знаю свое дело.

До Александра, наконец-то, начинает доходить, что тут происходит. По всей видимости, Дорохов решил, что их раскрыли, и полиция с жандармами узнали про подрыв дворца французского посла. Поэтому он пытался, как можно скорее, отправить всю семью поэта на север в Михайловское, а сам собрался…

— Ты чего, и правда, хотел взять штурмом здание Третьего отделения?

Голос у поэта задрожал, выдавая его волнение.

— Это же гарантированная смерть, Миша.

— Как повезет. Может смерть, а может и нет, — флегматично пожал плечами Дорохов. — Я же сказал, что должен тебе.

У Пушкина все приготовленные