Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

в профессии больше помощи, чем от мужчин [70]. Она пыталась сосредоточиться на театре. Последняя роль в кино – она сыграла в «Мышеловке» – оказалась успешной, и с ней заключила контракт студия Сэма Голдвина. Однако ей казалось, что «киношки» уступают живому театру, а застывшие лица и преувеличенные жесты киноактрис не сравнятся с происходящим на настоящей сцене.

Ради опыта театральных выступлений Таллула присоединилась к труппе репертуарного театра Западного Сомервилла, Массачусетс. Это был изнурительный труд: она одновременно репетировала и играла несколько пьес, при этом жила в спартанских условиях, в необогреваемой крошечной комнатушке на третьем этаже с общей ванной комнатой. Она продержалась всего несколько недель, но ее сломала не работа, а страх, что она находится слишком далеко от центра событий и может упустить новую роль или важное знакомство, которое поможет совершить прорыв в карьере.

Прорыв случился летом того же года: Джобина познакомила ее с Рэйчел Крозерс, режиссером и драматургом, одним из самых уважаемых в Нью-Йорке. Та не распространялась о своих романах с женщинами, но помогала актрисам продвинуться в карьере и очень заинтересовалась Таллулой. Энн Эндрюс даже писала, что Рэйчел была в нее «вроде как влюблена». Так у Таллулы появилась возможность учиться у Констанс Бинни, игравшей главную роль в новой пьесе Крозерс «39-я Восточная». Рэйчел хотела, чтобы Таллула оттачивала мастерство. Таллула обладала «искрой и инстинктом», но ей не хватало техничности. По совету Крозерс она впервые пошла на актерские курсы и училась сценической речи, правильной осанке и классическому балету.

Под руководством Крозерс и своих фей-крестных Эстель и Джобины тем летом Таллула приблизилась к воплощению мечты, которую считала своей судьбой. В письме деду она уверенно писала: «Я добьюсь грандиозного успеха! Вот увидишь. Тогда ты сможешь гордиться своей непослушной девочкой с невыносимым характером». По выходным, когда Констанс Бинни отдыхала, Таллула заменяла ее и играла Пенелопу Пенн, главную героиню пьесы. И хотя контракт с ней разорвали из-за почти комичного нагромождения случайностей – актеры забастовали, а у Таллулы воспалился аппендикс, – участие в пьесе оказалось переломным моментом в ее судьбе. Ей предложили роль во второй пьесе, «Свободные». Она сыграла молодую женщину, ставшую жертвой мужчины намного ее старше. Критики из «Нью-Йорк Таймс» хвалили ее исполнение за «небывалую мощь» и «истинное мастерство». В начале 1921 года Рэйчел Крозерс предложила ей главную роль в своей следующей постановке – «Хорошие люди».

Таллула играла Хэлли Ливингстон, красивую, независимую и остроумную кокетку. За несколько месяцев до этого в американских кинотеатрах отгремел кассовый хит «Флэппер» с Олив Томас в главной роли (Таллула пыталась ей подражать). Томас играла героиню нового типа: та носила короткие юбки, курила, была дерзкой и независимой. Хэлли принадлежала к той же породе героинь: ее речь пестрила легкомысленным красочным сленгом; все у нее было «божественно», «сказочно» и «шик и блеск», а все вокруг – «дорогушами». Она была ветреной и откровенно рассуждала о сексе – тогда это было модно. «Обожаю мужчин, которые от меня без ума, но при этом прекрасно умеют собой владеть», – говорила она своему приятелю Тедди.

Роль Хэлли идеально подходила Таллуле. Низкий голос с хрипотцой, усилившейся от курения – Уилл приходил в отчаяние от этой ее привычки, – идеально передавал все сексуальные двусмысленности и намеки в строчках, которые Крозерс написала специально для нее. Постановка шла в театре «Клоу» двадцать недель и заслужила хвалебные отзывы критиков, в которых Таллулу называли превосходной комической актрисой [71]. Но главное – за это время в жизнерадостной Хэлли Таллула увидела себя и в обычной жизни смоделировала себя по ее образу и подобию.

Когда Таллула только приехала в «Алгонкин», она заметила, что ньюйоркцы грубо и резко выражаются. Ей с детства внушали, что ругаться и произносить некоторые слова нехорошо, но потом она услышала от самых знаменитых писателей и актеров шквал непристойностей и отборных матросских ругательств, придававших их шуткам и наблюдениям особый шарм. Мастерством в использовании бранных словечек отличалась журналистка Дороти Паркер. Коварные едкие уколы и провокационный цинизм стали ее визитной карточкой и защищали ее в профессии, где правили мужчины. Все сказанное Паркер за ланчем «круглого стола» тем же вечером повторяли на нью-йоркских вечеринках.

Таллула не могла сравниться с Паркер по части интеллекта, но заметила, какую бурную реакцию вызывает дерзость писательницы. Отчасти осознанно, отчасти интуитивно она начала развивать свою природную тягу к эксгибиционизму и добавлять в свой репертуар элементы сценических ролей. В итоге у нее сложился внушительный набор дерзких выходок и шуточек на любой случай. Например, она могла вызвать шумиху, начав делать колесо прямо на тротуаре или в комнате, где было полно народу; при этом она сверкала шелковыми трусиками или даже голыми ягодицами. Безумные выходки вызывали эйфорию; Таллула чувствовала себя единственным ребенком среди взрослых, но, главное, ее замечали и запоминали. У нее даже появились коронные остроты. Роман с Евой спровоцировал скандал, и журнал «Бродвей Бревитис» намекал на «близкую дружбу» Таллулы с несколькими женщинами [72]. На вечеринках она знакомилась так: «Я лесбиянка. А вы чем занимаетесь?»

Одна из ее коронных фраз, возможно, была обычной оговоркой. Театральный критик «Нью-Йорк Таймс» Александр Вулкотт пригласил ее на «Бургомистра города Стильмонда» Метерлинка. Он поинтересовался ее мнением о пьесе, опасаясь, что она ее не поняла, а Таллула ответила: «Все, что не блестит, – не золото». Она, конечно, имела в виду «не все то золото, что блестит», но Вулкотту понравилась эта фраза, и он с упоением процитировал ее в своей колонке.

В итоге Таллулу начали считать одной из самых остроумных девушек на Манхэттене, и она старательно поддерживала эту репутацию. В душе ее по-прежнему терзали детские страхи; в гримерке она плакала, боясь выходить на сцену, но на людях сыпала непринужденными, грубыми и на первый взгляд спонтанными остротами. «Я чиста, как нью-йоркская слякоть, – сообщала она, встряхивала волосами и картинно затягивалась сигаретой. – Мне плевать, что обо мне говорят, лишь бы говорили».

Сходство реального образа Таллулы и ее героини Хэлли вскоре привлекло к ней первых преданных поклонниц. Среди американских театралов выделялась особая группа – «девочки с галерки». Они боготворили любимых актрис и не пропускали ни одного спектакля, встречая появление звезды на сцене истерическими овациями. Состав группы постоянно менялся, но неизменно включал невзрачных девушек, секретарш или учительниц, приехавших в город искать работу. Театр служил единственным спасением от одинокого существования в тесных квартирках и безликих пансионах.

Эти девушки заприметили Таллулу в «Хороших людях» и стали ходить на все ее последующие спектакли, ни один из которых