Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

концу недели денег на еду совсем не оставалось; тогда Эстель и Джобина протаскивали ее на вечеринки, где можно было бесплатно поесть. Вид у Таллулы стал слегка потрепанный, ее единственное приличное вечернее платье износилось, каблуки стерлись, и она не всегда соблюдала гигиену.

Зато она не тратила деньги на коктейли и шампанское – пьянство Уилла попортило ей детство, и Таллулу совсем не привлекало спиртное. Когда в следующем году ввели сухой закон и продажу алкоголя запретили, она была одной из немногих в шоу-бизнесе, на кого это никак не повлияло. Таллула держала данное семье обещание и не притрагивалась к алкоголю; она также очень осторожно вела себя с мужчинами. Во многих отношениях она по-прежнему была невинна. Однажды ночью в «Алгонкине» ее разбудила Эстель Уинвуд, в отчаянии постучав в дверь. Мужчина, с которым Эстель выпивала в баре, очутился у нее в постели и не использовал презерватив; она спрашивала, не найдется ли у Таллулы спринцовка. Таллула распереживалась и смотрела на расстроенную подругу с тревогой и сочувствием, но не понимала, чего от нее хотят. Бэнкхеды не просветили ее в самых основных вопросах, и у нее до сих пор не было практического опыта.

Степень ее наивности, вероятно, шокировала мужчин, которые уже начинали на нее засматриваться. Таллула выглядела утрированно сексуально – тщательный макияж, глянцевые надутые губки, глаза под тяжелыми веками, упругое юное тело. Актриса Джейн Каул замечала, что юная Таллула казалась созревшей и готовой к совращению: «Ее лицо – как ядовитый цветок… В ней столько огня; она будто трепещет. Мне редко приходилось видеть столь яркую красоту».

Таллула и не вела себя как девственница. Роль красавицы все еще была ей в новинку, она радовалась, что может флиртовать. Секс вызывал у нее искреннее любопытство. Еще до отъезда Луизы она умудрялась ускользнуть от своей дуэньи и остаться наедине с мужчиной на заднем сиденье такси или в темном уголке на вечеринке. Запретные объятия пугали и завораживали. «Я не раз трепетала и была готова поддаться», – признавалась Таллула.

Но ее сдерживали силы куда более мощные, чем желание, и еще три года она оставалась девственницей. Она страшно боялась, что семья прослышит о скандале, связанном с ее именем, и ее «исключат из соревнований», а еще сильнее боялась забеременеть. После случая со спринцовкой Эстель и Джобина рассказали ей все самое важное о детях и контрацепции, причем в таком ключе, что Таллула сразу усвоила, какие опасности и неприятности ждут ее в случае нежелательной беременности.

В то время для европейских женщин началась новая эра контрацептивов: изобрели «голландский колпачок». Но в Америке пуританское большинство было против доступной контрацепции. В 1918 году молодые женщины могли избежать беременности лишь двумя способами – с помощью вонючего уксусного спринцевания или толстых презервативов «Троян», которые продавались в мужских парикмахерских, и купить их могли только мужчины (новые латексные презервативы появились лишь в 1919 году) [68]. Оба этих метода надежностью не отличались, карьера Таллулы только начиналась, и успех интересовал ее гораздо больше, чем мужчины, поэтому она решила не рисковать.

Однако вскоре она выяснила, что ньюйоркцам были известны другие развлечения, кроме тех, которых опасались Бэнкхеды. Она часто повторяла свою коронную фразу: «Отец предупреждал остерегаться мужчин и алкоголя, но ни слова не говорил о кокаине и женщинах». Разрываясь между любопытством и осторожностью, Таллула вскоре попробовала и первое, и второе.

Эксперименты с кокаином начались на вечеринке; хозяин позвал ее в ванную и предложил нюхнуть. Она пришла в ужас от своего состояния: «лоб покрылся испариной, колени задрожали, казалось, я вот-вот взмою в воздух, как ракета». Но наступившая эйфория ей понравилась, и, как для Тамары в Париже, наркотик стал для нее источником энергии и уверенности. Кокаин тогда продавался повсюду, никто не верил, что он может быть вредным. Медики считали его полезным стимулятором, и хотя уже начала прослеживаться связь между кокаином и преступностью, особенно среди чернокожих, он по-прежнему везде продавался. Таллула знала молодых ребят, что вечно болтались у входа в чайную на Западной 40-й улице и продавали пакетики со «снежком» за 50 долларов. Эстель ругала ее за эту привычку, твердила, что Таллуле она не по карману, что это «грязно и грубо». Она регулярно обыскивала ее карманы, находила маленькие пакетики – Таллула прятала их в носовых платках – и безжалостно спускала в унитаз. Но Таллуле всегда удавалось достать кокаин у знакомых на вечеринках или в ресторанах, а если не удавалось, она крошила таблетку аспирина и притворялась, что нюхает.

Эстель также безуспешно пыталась опровергнуть сплетни о связях Таллулы с женщинами. Летом 1919 года Эстель Бэрримор представила завсегдатаям «Алгонкина» молодую европейскую актрису Еву ле Гальенн. Белокожей хрупкой красавице Еве было всего девятнадцать лет. Таллулу пленила ее биография. Ева была дочерью поэта Ричарда ле Гальенна; когда ей было всего четырнадцать, в Париже ее представили Саре Бернар. Став актрисой, Ева переехала из Европы в Калифорнию; там ее соблазнила Алла Назимова, которой Таллула восхищалась в детстве.

Когда Ева стала проявлять к ней интерес, отправлять записочки и подарки ей в номер и приглашать на ужин, Таллула, с одной стороны, была польщена, а с другой, засомневалась. Она не знала, что подразумевают лесбийские отношения; ей пришлось расспросить об этом одного из приятелей из «Алгонкина», молодого человека, который отчасти воспринимал ее как сестру, хотя она с ним кокетничала. Она спросила, что конкретно делают лесбиянки. Тот вызвался ей показать; Таллула стушевалась. Но в Еве было что-то такое, что придало ей смелости; она казалась необычной, но внушала доверие, и Таллула решилась ответить на ее притязания.

Их роман продлился всего пару месяцев: Ева хотела близких отношений, а Таллуле те казались удушающими и утомляли ее. Но ей понравилось то, чему Ева ее научила, и она захотела продолжения. В то время она, как правило, заводила романы с женщинами старше себя. У нее была связь с Мерседес де Акоста, которая тогда приезжала в Нью-Йорк, и еще одной неизвестной нью-йоркской светской дамой. Последнюю Таллула позже называла «единственной женщиной», которую любила по-настоящему.

Связи с женщинами, безусловно, были намного безопаснее интрижек с мужчинами. В начале 1920 года Джон Бэрримор предложил Таллуле роль в своем новом фильме «Доктор Джекил и мистер Хайд» в обмен на секс; Таллула не согласилась. Предложение было заманчивым – она восхищалась Бэрримором, – но чутье подсказывало, что он бабник и в конце концов для нее это плохо кончится [69].

На этом этапе своей карьеры Таллула убедилась, что от женщин