Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский

Как бы там ни было, в эту ночь Фредерик хорошо спал и снов не видел.

* * *

На следующий день Анна не выдержала и сорвалась. Войдя утром к мужу в кабинет, она молча протянула ему смятый листочек бумаги. Фредерик расправил его и прочел запись своего неудачного телефонного разговора с Малайкой. К разговору была добавлена пара похабных рисунков и крупная надпись, сделанная детскими печатными буквами: «Для вашей коллекции, дорогая мадам».

– Доброе утро, как ты спала, дорогая?

– Доброе. Фредерик, послушай, если хочешь, ты можешь убираться… – Анна взяла себя в руки, хотя можно себе представить, какого труда ей это стоило. – Я хочу сказать, что ты можешь уехать к этой своей шлюхе, только сообщи мне о своем решении, и как можно скорее.

Она развернулась и вышла, неслышно прикрыв за собой дверь; входной дверью она тоже не стала хлопать – чувства чувствами, но воспитание важнее.

Ее Фредерик как сидел, так и остался сидеть: «Сегодня почты еще не было, значит, она вчера уже была в курсе дела; знала и молчала. Классика! Да, нехорошо получилось! А какого хрена она молчала? Ладно, чего теперь суетиться, толку-то». В голове у него поднялся целый рой ненужных мыслей.

Он пошел на кухню. Сделал себе кофе. Выпил. Покурил. Сделал еще одну чашку кофе. Тянется нескончаемый день. Целый день. К вечеру ему слегка полегчало.

Фредерик включил радио: низкий женский голос пел на немецком языке что-то жутко трагичное и красивое. Немецкий язык Фредерик учил в школе, но почти полностью забыл, хотя кое-что осталось в памяти. Вот и сейчас – слов почти не разобрал, разве что «Ah wer heilet die Schmerzen»[56]. В этот момент к женскому альту подключился мужской хор. «Мы передавали запись концерта из Карнеги-холл. Рапсодию Брамса исполняла…» Он выключил радио.

А ведь он был уверен, что рана уже начала затягиваться, хотя после того, что произошло, ФНЛ будто подменили. Его политические и прочие амбиции как рукой сняло, он перестал пялиться на женщин и даже вернулся к своим любимым занятиям: плотничеству и писанию сказок. Например, вчера Фредерик написал сказку для марокканских детей из Эс-Сувейры – вариации на тему «Али-Баба и сорок разбойников». И вот все пошло кувырком из-за этого дурацкого телефонного разговора. Очень жаль.

Глава пятая, последняя

Первый вариант[57]

Громко хлопнула входная дверь, и в комнате раздались знакомые шаги. Анна, не раздеваясь, влетела на кухню:

– Милый, мы уезжаем, и немедленно! Смотри сюда, – жену ФНЛ словно подменили.

«Ох, уж эти мне бабы, – подумал он, – вечно у них семь пятниц на неделе».

Но боль в области сердца сразу прошла.

– Дорогой, прости меня, ради бога, я была неправа, я люблю тебя, я знаю, ты тоже меня любишь, так продолжаться не может, мы должны уехать из Парижа – завтра, послезавтра, через неделю, но уехать, ты согласен? Уехать! Уехать! Уехать!

Перевернутая фраза – призыв из «Трех сестер», хотя не уверен, что Чехов играет такую уж роль в сознании Анны Розен. Как бы там ни было, она подходит к мужу, хочет положить ему ладонь на плечо, не решается и опирается чуть подрагивающей рукой о стол.

Фредерик отвечает ей не сразу, он решил немножко поиграть, а что, имеет полное право после целого дня сердечной муки и колотья в груди.

– И куда ты предлагаешь нам уехать? – Ответ он знает заранее, но продолжает прикидываться простачком.

– Сам знаешь куда, – Анна смотрит на него, как она смотрела на него тогда, в первый вечер, пока он вертел по столу пустую рюмку, а потом остался в ее доме на целых десять лет…

– Сначала поедем в Марракеш, а потом посмотрим. Что скажешь? – задает Анна вопрос, смахивая рукой со стола крошки. – Ты будешь плотничать, сможешь писать свои сказки. Я буду брать уроки живописи… Я всегда об этом мечтала… Денег у нас хва…

Фредерик досадливо машет рукой и шельмовато улыбается:

– Хорошо, только нам надо будет вести себя осторожно: сама знаешь, плотник на Востоке – это чревато последствиями.

Фредерик обнимает жену, и они оба подходят к окну. В их комнате есть окно, даже два, до самого пола, – в отличие от комнаты в отеле «Софителе»; оба окна выходят на прекрасную парижскую площадь Вогезов. Супруги Натан-Леви прожили довольно долго на этом свете, и они знают, что от себя убежать нельзя, но отойти можно, а иногда даже необходимо.

На дворе октябрь. Золотая осень. В мире есть два города почти невыносимой (непередаваемой) осенней красоты – Петербург и Париж. В Париж я почти каждый год пытаюсь вырваться в это время, хотя бы на пару дней. Просто пошляться по улицам, поглазеть на людей, на афиши, пропустить пару баллонов красного в бистро. Каждый раз путаюсь в метро. Ах да, мне нужна станция «Маре». Выхожу на свет. Хоровод кривых улочек выносит меня на площадь Вогезов.

В строгом золоте лип тянется пустынный полдень, людей немного – обычный здоровый полдень рабочей недели. Тихое осеннее солнце, детки играют в песочнице, на девочках шапочки с помпончиками. На угловом старинном особняке приделана табличка: здесь родился кто-то из знаменитостей. А вот и наши герои.

На скамейке сидит средних лет пара: мужчина, он постарше, женщина – помоложе. Они держатся за руки и молчат, нельзя отделаться от ощущения, что они продолжают давно начатый разговор. Оба они – ФНЛ и Анна – постарели, хотя выглядят прекрасно. Прошел всего лишь год (подумать только, как время летит), а скандал уже давно забыт, Президент успешно переизбран на второй срок, жизнь продолжается.

– Вы позволите? – это я спрашиваю.

Мужчина поворачивается ко мне и смотрит приветливо, без вызова, но явно меня не узнает.

– Мы что, разве знакомы, месье?

– Шапочно, – не задумываясь, отвечаю я и подхожу поближе.

– В прошлом году…

– Как же, как же! Я вас, конечно, узнала, месье: вы помогли моему мужу отыскать его родственников по матери, на Украине, точнее в Одессе, не так ли? – вмешивается в наш разговор Анна Розен.

Она говорит низким густым голосом, и у меня кружится голова – этот голос, эта открытая доверчивая прямота, взгляд. А какие духи!

– Да, да, именно так, более того: нам удалось установить, что ваш супруг приходится внучатым племянником знаменитому русско-еврейскому писателю, Исааку Бабелю. Поздравляю, это большая честь.

– Бабель, Бабель, Вавилон[58]. Вавилонская башня – тихонечко напевает ФНЛ.

– Вы знаете, месье, мы завтра уезжаем в Марракеш, где у нас дом.

– В Марракеш, хотя я лично предпочел бы