Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский

А этим двоим было на всех наплевать. Правильно делали, такое счастье обычно слишком долго не продолжается. Так оно и вышло: через два года Фредерик перестал (почти перестал) желать Анну как женщину, но в то же время он не мог себе представить жизни без Анны – спутницы жизни и друга.

Примерно к этому же времени относится и начало их совместной работы над его, Фредерика, политической карьерой. Анна принялась лепить из своего блестящего технаря и прагматика будущего президента великой страны. С присущей ей несуетливой деловитостью она организовала вступление Фредерика Натан-Леви в правильную партию, ввела его в нужные круги – национальные, интернациональные, индустриальные, еврейские и т. д. и т. п. Она писала за него речи, подсказывала, как реагировать на то или иное политическое событие, как относиться к Израилю, а как к Чечне, как подбирать спонсоров и куда… Одним словом, Анна превратила своего мужа в популярный бренд, известный каждой второй французской семье или в крайнем случае каждой третьей.

Иногда, правда, Фредерик вдруг взбрыкивал:

– Почему это ты все за меня решаешь? Я и сам могу за себя постоять. Недавно, кстати, я подумал: было бы здорово, если такой еврей мира, космополит, каковым я, несомненно, являюсь, стал бы президентом Пятой республики, и знаешь почему?

– Нет, – отвечает Анна и смотрит на него с такой дурашливой смешинкой в глазах, что хочется плакать от радости. – Ну скажи почему.

– Потому что я везде дома, я внушаю каждой собаке чувство – что он мне друг, товарищ и брат… потому что…

– А я думаю, потому, что ты просто еврей старой школы, ты мой родной домашний Жаботинский, мой безнадежный кибуцник тридцатых годов, – перебивает зарвавшегося идеалиста его мудрая женушка.

– Жизнь, она сложнее; мы живем и считаем Францию своей родиной, ну в какой-то мере, – Фредерик недовольно морщится, – но что мы можем без помощи наших американских друзей? Мы – ноль.

Анна смеется и показывает сложенный пальцами нолик:

– Не бери в голову!

«Не бери в голову» – хотя кому это теперь интересно после того, что случилось в отеле «Софитель» 30 сентября две тысячи какого-то года. Все рухнуло. А может, это и к лучшему?

К лучшему или к худшему, поди разберись, а вот за отливом человеческого интереса к нему наблюдать было и неприятно, и горько.

Недавнее участие превращалось в безразличие, восторги переходили в колкие замечания на грани плохого вкуса.

Наша пара все чаще оставалась предоставленной самой себе и коротала вечера у телевизора, пока Фредерик в один прекрасный день его не выкинул. В окно. Вот как это произошло.

Вечером Анна и Фредерик сидели перед телевизором. Анна сбросила дорогие туфли-лодочки (четыре с половиной тысячи евро, но кто считает), положила ноги на низенький столик и листала глянцевый журнал, в котором рекламировалась ее последняя выставка. Супруги одни, для себя, для нежностей и мурлыкания, для отдыха от необходимого, но надоедливого (когда его слишком много) общества. Раньше (до всемирного потопа? до того, что случилось в «Софителе»?) пустые вечера случались у них крайне редко.

Выдам небольшую семейную тайну: в прежние времена в такие вечера Фредерик брал из ванной набор необходимых инструментов, лаков, мягкое полотенчико, возвращался в салон, раскладывал ножнички, щипчики, пилочки на журнальном столике, бережно клал ноги жены себе на колени и делал Анне педикюр. Пока та раскладывала пасьянс или просматривала газеты. Оба такое времяпрепровождение, о котором мало кто знал, очень любили.

Сегодня вечером Фредерик решил вернуться к любимой ими обоими процедуре. Но только он начал мягкими движениями разминать пальчики на Анниной ноге, как та, странно посмотрев на него, равнодушно спросила:

– Послушай, дружок, ты не думаешь выписать этого твоего Кота в сапогах к нам в Париж – зажили бы втроем, а?

Ничего себе, жена предлагает мужу менаж а труа[55], ох уж эти мне бабы. Фредерик аккуратно снимает очки для чтения, кладет их на столик:

– О чем ты говоришь, дорогая, я не совсем тебя понимаю. Если речь идет об этой женщине из Нью-Йорка, то, во-первых, я даже не знаю, как ее зовут, а во-вторых, как ты можешь такое предлагать, и это после всего, что она нам, прости, после того, что она мне сделала? Потом, к твоему сведению, она и в грамоте-то не разбирается – не умеет ни читать, ни писать.

– По-твоему, царица Савская разбиралась?

– Разбиралась в чем?

– В грамоте. Извини, что-то мне не до педикюра сегодня, спокойной ночи, дорогой.

С этими словами Анна встает и уходит, уходит к себе, в другую комнату спать, предварительно подставив мужу щечку для поцелуя. Вот тебе и «менаж а труа», не знаешь, что и думать. Кем все-таки была Найтингейл для Фредерика: царицей Савской или Котом в сапогах?

В постели Анна долго вертелась, устраивалась поудобнее – долго не могла уснуть. Рассудительная женщина ругала себя: «Вот ведь дурочка: и педикюр не сделан, надо теперь с педикюршей договариваться, и карты перед мужем раскрыла: ноль – один в его пользу, и чего ты этим добилась?»

На самом деле Анне было очень больно, она эту сердечную боль пыталась скрыть в основном от себя самой. Заснула она с трудом.

Какое-то время Фредерик машинально пялится в экран. Внезапно до него доходит, что в глупой ночной программе с популярным комиком несколько раз проскользнуло его имя. Он прислушался: речь клоуна на экране, сопровождаемая не очень приличными жестами сводилась примерно к следующему: «Послушайте, я, как и большинство наших граждан, собирался голосовать за ФНЛ, но когда узнал, с какой бабой он там в Нью-Йорке трахался – она настоящее чудовище, да и дура к тому же, – то моя мужская гордость не позволила мне это сделать. Я изменил мнение и проголосовал за нашего дорогого, за нашего нынешнего президента, за Мерколя Наркози». Гомерический хохот за кадром.

ФНЛ – нагибается, вырывает шнур из сети, обхватывает, слегка поднатужившись, сразу потемневший оглохший ящик, подтаскивает его к окну и выбрасывает во двор. Ящик грузно падает на газон, без особого шума. «Завтра разберемся, что и как», – думает Фредерик и отправляется спать.

Несколько дней назад ему удалось раздобыть телефон Малайки, на которую он благополучно и нарвался, когда, сам на себя удивляясь, позвонил из Парижа – в Нью-Йорк.

– Кто говорит? – раздался не слишком приветливый голос по ту сторону океана. Голос принадлежал мисс Малайке Г.

– Добрый день, здравствуйте. Я… я хотел бы поговорить с Найти…

– Она больше здесь не живет. Уехала и неча сюда названивать, умный больно. Думаешь, деньги есть, так можешь… кого угодно.

– Извините, я заплачу, я все сделаю, только скажите где… – Он вовремя остановился, так как понял, что говорит в пустоту.

«Неужели Анна