Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский

только представьте себе, каков негодяй: этот черногорец имел наглость выдавать себя за еврея. Я родила ему двух дочек, но потом мы все-таки расстались. Папочка его сразу раскусил, а я вот была такая молоденькая… Дура я была, вот и весь сказ.

Последняя фраза, произнесенная басом, чуть не заставила меня рассмеяться, но я сдержался.

– А потом отец выдал меня замуж во второй раз, за очень приличного человека, настоящего еврея… Мой второй муж прошел всю войну, был даже в Японии. Впрочем, это я уже вам рассказывала. Давайте лучше выпьем за нашу замечательную прогулку, вы – хороший мальчик.

Тоже мне мальчик – под семьдесят.

На следующий день снег растаял. Правда, фотограф газеты «Сан-Франциско кроникл» Фима Лифшиц успел нащелкать фоток: «Снег и рододендроны на Ломбард-стрит», «Китайские детки идут в школу», «Вид с Твин-Пикс на заснеженный залив». Без упоминания ржавого моста Golden Gate Bridge – Золотые Ворота, тоже не обошлось.

Глава вторая

Трудно сказать, насколько сбылись ожидания советского руководства, порожденные Ялтинской конференцией, одно несомненно: ожидания были большими. Часть их, относящаяся к взаимоотношениям с Соединенными Штатами, основывалась на расположении, которое проявил к своему непростому военному союзнику американский президент. Кто же мог знать, что Франклин Делано Рузвельт буквально через пару месяцев уйдет в мир иной, в то время как наш «дядюшка Джо» – так американцы во время войны дружески называли советского главу и генералиссимуса Иосифа Сталина – будет продолжать здравствовать. Впрочем, неважно. Главное, никто не ожидал, что занявший место усопшего президента Рузвельта Гарри Трумэн без каких-либо видимых причин сразу возьмет курс на жесткое противостояние СССР. 12 марта 1947 года Трумэн провозгласил свою доктрину, цель которой – «спасти мир от международного коммунизма», и это заявление вероломного янки стало ключевым моментом начала холодной войны. В результате советско-американские отношения крайне ухудшились по всем направлениям.

Тогда же, сразу после Ялты, было решено «ковать железо, пока горячо», в связи с чем были предприняты шаги по увеличению штата дипмиссии при Генеральном консульстве в Сан-Франциско, успешно действующем там с 1934 года. Расширение советского присутствия на Западном побережье было тем более важно, что именно в Сан-Франциско мировое сообщество наметило проведение в апреле всемирной конференции, на которой все прогрессивные (да и не очень прогрессивные) страны намеревались принять устав новой, призванной заменить скомпрометировавшую себя Лигу Наций международной организации (которая в дальнейшем получит название ООН). Целесообразность советского присутствия здесь объяснялась и другими причинами, но о них мы пока распространяться не будем.

Такова была, если излагать вкратце, международная ситуация, сложившаяся к февралю 45-го года, когда советский дипломат и – назовем его мягко – разведчик Лев Давыдович Тоник, работавший в Закавказье, неожиданно получил назначение в Сан-Франциско.

Семья Тоников покинула Россию в конце марта 45-го и в апреле благополучно прибыла в Сан-Франциско, где поселилась неподалеку от впечатляющего здания советского генконсульства, расположенного в районе Пасифик-Хайтс, на Грин-стрит. Но прежде чем они распакуют чемоданы и начнут обустраивать свою жизнь на новом месте, нелишне узнать: кто они такие, эти самые Тоники, и выяснить, чем они занимались до приезда в Штаты.

Деятельность Тоника-юниора до его приезда в США не представляет особого интереса, а чем юноша занимался в Сан-Франциско, мы уже знаем: он шатался по городу в поисках электрических лампочек и, кроме того, начал посещать колледж, куда сразу после приезда его записали родители.

А вот мама у Саши действительно была замечательная. Звали ее Нино Джапаридзе, она была оперной певицей и просто красивой женщиной.

Родилась Нино Александровна в Кутаиси, в западной Грузии, в семье, близкой небезызвестным Аллилуевым. Перед Первой мировой войной семья Джапаридзе переехала в Москву, и девочка пошла в русскую гимназию. Однажды она попала в оперу, давали «Руслана и Людмилу» Глинки. Пела Антонина Нежданова. Девочка вернулась домой и решительно заявила: «Я буду певицей!» И стала, окончив уже после революции 17-го года Московскую консерваторию по классу вокала.

На одной из партийных вечеринок красивая девушка познакомилась с близким соратником Троцкого – историком и дипломатом Лёвой Тоником. Познакомилась и, к неудовольствию родных, связанных дружескими узами с соперником Троцкого по партии, влюбилась. Любовь молодых людей оказалась обоюдной и крепкой: она выдержала не только брюзжание семьи невесты (жених, Лев Давыдович Тоник, был, «к счастью», круглой сиротой), но и многие другие испытания и перипетии. В 1925 году молодые люди поженились, а вскоре новоиспеченный муж Нино, проявив наряду с завидной и достойной всяческой похвалы верностью жене дальновидную неверность по отношению к своему партийному ментору и тезке, публично покаялся во всех своих прошлых и будущих грехах и был переведен в Грузию, в Тифлис, где его назначили на ответственную работу.

Нино Александровна была принята солисткой в Государственный оперный театр, которому то ли уже присвоили, то ли еще нет имя Захария Палиашвили, спела Снегурочку в одноименной опере Римского-Корсакова и прославилась. О ней и о Сергее Лемешеве, исполнившем партию Берендея, писала центральная пресса, и сам Сергей Михайлович Эйзенштейн приезжал из Москвы их послушать.

А Лев Давыдович? Ну что Лев Давыдович? «Грузинское дело» отошло в прошлое, меньшевистских настроений в республике вроде бы не наблюдалось, оставались внутренние инспекционные поездки и неблагодарная просветительская работа с местными кадрами. Если во время поездок Лев Давыдович смог расширить свои познания в области грузинских вин, то работа с представителями развивающихся кавказских нацменьшинств требовала незаурядных дипломатических способностей и была далеко не безопасна. Правда, и до назначения на Кавказ жизнь молодого дипломата напоминала перебежки по минному полю: Гражданская война, опасное ранение, плен в Киеве, удачный побег из плена, работа в контрразведке, борьба с крымскими татарами и захватывающая деятельность в Коминтерне, но положа руку на сердце – что могло привлечь Лёву Тоника в этой темпераментной жизнерадостной, но бесконечно чуждой ему закавказской республике? К тому же зваться ответственному работнику Львом Давыдовичем в то время заведомо не способствовало продвижению по службе.

От скуки Тоник-старший в свободное от работы время самостоятельно выучил итальянский язык. Еще они с женой родили сына, на которого не могли нарадоваться.

Неожиданное знакомство и завязавшаяся дружба с быстро идущим в гору полковником НКВД, бывшим актером Батумского драмтеатра, Лаврушей Берией, изменили было ситуацию, но вскоре Лаврентия Павловича перевели в Москву, а через несколько лет началась короткая война с белофиннами. Та война закончилась, и почти сразу же началась другая, пострашнее и посерьезнее. Но и на эту войну Льва Давыдовича почему-то не взяли, а уже ближе к ее окончанию, зимой 1945 года, его вдруг вызвали в столицу и предложили работу в Штатах.

В чем конкретно должна была заключаться работа атташе по культуре Л. Д. Тоника в Сан-Франциско, трудно сказать; приведем одну любопытную деталь: еще вначале своей карьеры Лев Давыдович не поладил с Папашей