Новый год в стиле хюгге - Алена Занковец

не успею, как под моей ладонью окажется еще щекотный бритый затылок, как я снова услышу стон, то ли мой, то ли Кира, и поцелуй повторится…

– Я рад, что ты позвонила. – Он указывает на кухню. – Может, бутерброд или печенье?

– Нет, только кофе.

Зачем я сюда приехала?.. Я словно напрашиваюсь на его внимание. Или дразню его. Или дразню себя.

А может, просто хочу провести с ним на прощание побольше времени, ведь у нас остался последний день. Днем маникюр, вечером репетиция ужина. И все – я свою работу сделала.

Кир возвращается с кухни с двумя чашками кофе – мои любимые, глиняные. Ставит их на столик, зевая, садится в кресло. Оно чуть скрипит под его весом.

– Так почему тебе не спится, Звездочка?

– Не знаю. – И в целом это честный ответ. Я не знаю, как назвать весь тот раздрай, который творится у меня на душе. Рассказать кому-то – не поверят. Я даже в восемнадцать лет не переживала такие эмоциональные качели, как сейчас.

Мы одновременно подносим к губам чашки, и воспоминание о поцелуе тотчас оживает. Вечер, снег, свет фар на припорошенной глади льда, прохладные щеки и теплые губы. Я обвиваю его шею руками, он притягивает меня еще ближе…

Я прочищаю горло.

– О чем думаешь? – спрашиваю, лишь бы отвлечься.

– О том, что теперь на окне твоей спальни нет бумажных снежинок. Помнишь, ты под Новый год наклеивала их мылом на стекло?

– Детский сад! – смеюсь я, отмахиваясь от мысли: почему он сейчас думал о моей спальне?

– А мне нравилось. Легко было отыскать твое окно в череде похожих.

Я помню, как стояла у того самого окна и наклеивала снежинки, которые мы только что вырезали с Киром. Вырезание снежинок – отчаянный повод, оправдание для моей мамы, чтобы побыть с Киром наедине.

За стеклом в плотных сумерках бесилась метель. Это было особенно заметно в свете фонарей – целый вихрь снежинок.

Потом Кир выключил свет, подошел ко мне сзади и обнял.

– Не шевелись, у тебя руки в мыле, все испачкаешь, – прошептал он мне на ухо таким тоном, что мурашки побежали по коже.

Свет в спальне не горел, но я все равно волновалась, хоть и недолго, что кто-то заметит нас с улицы. Поймет, что в этот самый момент руки Кира забираются ко мне под джемпер и начинают свое чувственное движение…

– У меня снежинки получались квадратные, как картошка в армии, – голос Кира возвращает меня в его дом.

Я отставляю чашку. Все, хватит над собой издеваться.

– Мне пора, – поднимаюсь.

– Давай еще по кофе, – поспешно говорит Кир, – и я вызову тебе такси.

Он не дожидается моего ответа, встает и идет на кухню.

Когда Кир уходит, становится проще. Уже не лезут в голову дурацкие мысли, не наваливаются образы.

«А ведь я в этом доме в последний раз», – приходит болезненное осознание. Хочется запомнить его целиком – каждую деталь, буду потом вытаскивать их из памяти долгими зимними вечерами: домотканый половик, оплавленные свечи без подсвечников, спички на полке у печки. Мне почему-то очень нравится, что именно спички, а не зажигалка.

Прохожусь по комнате. Сажусь на кровать, собака ложится у моих ног. Оглядываюсь. Как же здесь все изменилось за такой короткий срок! Я будто в каком-то другом доме. Тепло, уютно, аккуратно. В первый раз брезговала даже приближаться к этой кровати.

Интересно, а что видит Кир, когда ложится спать? Вопрос так меня увлекает, что я, не отдавая себе отчета, вытягиваюсь на кровати, голову кладу на подушку, утопаю в ней.

Если Кир засыпает на спине, то перед сном смотрит в потолок. Он весь состоит из сплошных деревянных светлых реек. Они убегают влево, вправо, упираются в тяжелые темные балки, снова разбегаются в закономерности, которую мне сейчас не отследить.

А если Кир засыпает на боку – я поворачиваюсь к окну, подкладываю ладони под щеку, – последним он видит прямоугольник окна с короткими белыми занавесками. Интересно, достает ли до него свет уличного фонаря…

Я просыпаюсь от запаха кофе. Улыбаюсь, потягиваюсь, смотрю сквозь ресницы на сидящего рядом Кира. Свет из окна попадает мне в глаза, от этого ресницы кажутся крохотными спутанными радугами. Как быстро рассвело…

– Прикорнула на минуту, а такое ощущение, что выспалась. – Я приподнимаюсь на локте, принимаю чашку из его рук. – Вот какой он – целебный деревенский воздух.

– Ну, вообще-то ты проспала четыре часа. Уже почти одиннадцать.

Я давлюсь кофе, поспешно возвращаю чашку Киру, откашливаюсь.

Он смотрит в чашку, будто с ней что-то не так. Я машу руками, мол, дело не в кофе.

Я проспала планерку! И не привезла Зарине вещи ее клиента!

Бросаюсь в коридор к своей куртке, в ее кармане остался телефон. Будильник наверняка звенел, я просто не услышала. Я же всегда просыпалась до его звонка. Впервые такое…

– Почему ты меня не разбудил?! – возмущаюсь я.

– Ты не просила тебя будить, – терпеливо отвечает Кир.

– Мог бы и догадаться!

И вдруг его терпение лопается.

– Знаешь что, Звездочка?! – Он загоняет меня в угол и опирается ладонью о стену над моей головой, нависая надо мной. – Я, может, и мог бы взять вину на себя, только не понимаю, в чем виноват. Ведь дело не только в этом чертовом будильнике, верно?.. – Он склоняется ко мне, говорит вполголоса, на ухо: – Я давно сказал тебе, чего хочу, едва ли не прямым текстом. Прямым – это уже прозвучало бы грубо. А ты понятия не имеешь, чего хочешь. Хочешь карьеру – строй свою карьеру, я же не мешаю. Я даже, можно сказать, помогаю. Хочешь отношений со мной – вот, я весь твой. Ты можешь получить все, но сомневаешься, сопротивляешься и остаешься несчастной. Так в чем я виноват?

Мои щеки так горят, что хочется прижаться ими к оконному стеклу. Кир все понимает, все видит. Какой же дурой я сейчас выгляжу в его глазах! Да и в своих тоже.

– Ты прав, – твердо говорю я, но по-прежнему избегаю его взгляда.

– Пожалуйста, повтори, – просит Кир с усмешкой и отступает. – Не думаю, что я скоро услышу это снова.

– Ты прав, Кир. Но я с собой разберусь, не вмешивайся.

Вместе с телефоном я решительно направляюсь в ванную, запираюсь там. Изображая вялый голос, вру помощнице Зарины, что у меня отравление.

Я два года работаю в агентстве и до этого дня ни разу не брала больничный… Ни разу не пропускала планерку…

Выхожу из ванной – Кир стоит напротив меня.

– Нехорошо подслушивать, – бурчу я. Врать, правда, тоже нехорошо. – Собирайся.

– Куда?

– На маникюр.