Намбандзин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Киносита Хидэёси среди ночи пил зеленый чай в своем шатре. К напитку были сушеные каштаны. Макака жрет их килограммами, причем с таким хрустом, что вздрагивают часовые, стоящие возле его шатра. Наверное, вкус из детства, когда будущий полководец, выросший в крестьянской семье, сытым бывал редко.

— Большой отряд врагов идет в обход, чтобы утром ударить нам в тыл, — сообщил он.

— Знаешь, откуда они подойдут? — задал я вопрос, хотя не сомневался, какой услышу ответ.

— По ложбине, что сзади слева от нашего лагеря, — ответил Киносита Хидэёси.

— Встречу их там с тэппо и сясю, — пообещал я.

— Кавалерия нужна? — спросил на всякий случай и он.

Не имеющий возможности похвастаться крутой родословной, Киносита Хидэёси благовел перед знатью, появлялся на людях только с большой свитой из самураев и все еще считал их самым сильным, главным родом войск.

— Нет, — отказался я. — Пусть утром будут на видном месте, чтобы враги решили, что мы не догадываемся ни о чем.

Снялись мы затемно. Пройти надо было километра четыре. В том месте между низкой горой и высоким холмом пролегала дорога, на которую, как на гайтан, были «нанизаны» несколько деревень с полями на террасах. Выращивают на них рис и пшеницу. Как мне сказали, на этих полях урожаи выше, чем на расположенных в долинах. Наверное, поэтому здесь так много самураев.

Я разместил стрелков на склонах горы и холма. В самом низу, метрах в десяти от дороги, были асигару-яри, обязанные первыми принять удар противника, задержать. За ними, как обычно, находились асигару-тэппо. Еще выше по склону — асигару-сясю, у которых дальность стрельбы и точность намного лучше. Сейчас все лежали или сидели, спрятавшись в кустах или за деревьями. Я строго-настрого запретил разговаривать, но шепот доносился с разных сторон. Впрочем, когда на дороге появилась группа из шести крестьян, все мои подчиненные сразу заткнулись. Я пригрозил, что виновных в раскрытии засады ждет долгая и мучительная смерть. По моему скромному мнению, в казнях японцы впереди планеты всей. Они не так изощренны и изобретательны, как китайцы, зато исполняют приговор с торжественной холодностью и точными, изящными движениями, как актеры кабуки, которого еще нет в том виде, в каком увижу в будущем и не врублюсь.

Вполне возможно, что это были обычные крестьяне, а не перевоплотившиеся синоби. Рисковать мы не имели права, поэтому все шесть были по моей команде нашпигованы стрелами, из-за чего стали похожи на подушечки для швейных иголок. Это случилось, несмотря на то, что сегодня тайан — самый удачный день, по мнению японцев. Впрочем, если я не сбился со счета, еще и суббота, которая в Японии будет называться ёби-доёби. Именно это и случилось с крестьянами. Выбежавшие на дорогу асигару-яри быстро утащили трупы в кусты и присыпали пылью и мелкими камешками лужицы крови.

В той стороне, где была наша армия, послышались звуки боя. Судя по всему, враг имитирует атаку, отвлекая внимание. Вскоре мы увидели вражеский отряд, посланный в обход: около пятисот всадников и семи сотен пехотинцев. Видимо, убитые нами шесть человек были все-таки не крестьяне, а разведка, потому что враги двигались спокойно, без передового дозора, если не считать таковым головной отряд в сотню самураев. У нынешних японцев командир — главная ценность, которую охраняют, как зеницу ока, поэтому очень редко возглавляет атаку и еще реже скачет впереди во время переходов, но если такое случается, то в окружении усиленной охраны, обязанной положить жизнь за него. На командире был высокий черный шлем с позолоченными лунообразными рогами, между которыми воткнули еще и два обрезанных, коротких, страусовых пера, которые видел здесь впервые. Представляю, какой интересный путь они проделали, добираясь в Нихон. Доспех, покрытый темно-синим лаком, скорее всего, металлический. Скакал командир на довольно крупном вороном жеребце. Сбруя и седло украшены металлом, блестящим, как золото.

Мое место было ближе к дальнему концу засады, поэтому, когда головной отряд миновал меня, приготовил мушкет и скомандовал стоявшему рядом трубачу, который уже держал у рта хитирики — бамбуковую трубку с дырками, родственную европейскому гобою и издающую довольно громкий гнусавый звук:

— Давай!

С первыми звуками музыкального инструмента прозвучал мой выстрел. Пуля угодила в спину вражеского командира и, судя по тому, как он наклонился вперед, словно бы прильнув к шее вороного жеребца, убила или тяжело ранила. Тут же громыхнул залп из аркебуз — и все лошади вражеского отряда или встали на дыбы, скидывая наездников, или резко шарахнулись и понеслись по дороге кто вперед, кто в обратную сторону. Следующие залпы придавали им ускорение, а наши асигару-сясю избавляли от седоков.

Неожиданный обстрел деморализовал противника. Возможно, толковый командир сумел бы сплотить воинов, организовать сопротивление, но такого не нашлось. Вражеские асигару, шагавшие позади конницы, драпанули сразу, а самураи, кто сумел совладать с перепуганным конем, повертелись немного на дороге, полюбовались, как погибают другие, решили, наверное, что эта участь не для них, и помчались вслед за пехотой, вскоре обогнав ее. При этом многие всадники убивали тех соратников-простолюдинов, кто оказывался на их пути.

Наши асигару-яри без приказа высыпали на дорогу якобы для того, чтобы добить раненых врагов, а на самом деле занялись грабежом. Все крупное, заметное придется отдать в общак и потом разделить по паям, но ценную мелочевку можно ныкнуть. Стрелки тут же присоединились к ним. В большой дружной нихонской семье клювом не щелкают.

46

Ночью наша армия тихо снялась и отступила километров на пятнадцать по направлению к Киото. Здесь место было лучше предыдущего, потому что долина сужалась в нашу сторону, частично нивелируя численное преимущество противника. К тому времени, когда армия Асакуры Ёсикагэ прибыла туда, у нас уже были готовы новые палисады из бамбуковых жердей для стрелков, и мы были готовы к бою.

Враг опять не рискнул атаковать в лоб. Все уже знали, что случается с доблестной самурайской конницей, если попрет на асигару-тэппо, поэтому не хотели рисковать. Наверное, придумывали, как нас обхитрить, но пока выигрышная идея не родилась. В итоге обе армии утром строились в полном составе, ждали, что предпримет противник и предпримет ли хоть что-нибудь, а к полудню оставались лишь небольшие отряды для отражения внезапной атаки малых конных отрядов. Налеты бывали изредка, причем с обеих сторон. Самураям было скучно. Еще они устраивали турниры, одиночные или малыми группами. Впрочем, во втором случае это была просто череда поединков один на один. Победители сражались между собой, пока не кончались враги. Обычно оставался один человек, которого объявляли великим фехтовальщиком, причем обе стороны, и который получал «джек-пот» — доспехи и оружие всех погибших врагов. Победитель уезжал на своей лошади, а на остальных отвозили трупы в свои лагеря, а потом приводили животных во вражеский.

Мне тоже было скучно, поэтому однажды не удержался и примкнул к группе из девятнадцати человек. Не могли найти двадцатого потому, что все самые честолюбивые к тому времени уже полегли. К моему желанию отнеслись с прохладцей. Намбандзин по определению не может быть хорошим фехтовальщиком. Выбора у них не было, поэтому взяли меня для количества.

По сигналу обе группы выехали на лошадях на деревенский выгон, расположенный примерно посередине между армиями. Животных поручили слугам, после чего разбились на пары. Меня выбирать не спешили. Победить намбандзина — не велика честь. Мне (или я⁈) достался юноша лет семнадцати, довольно длинный для японца. Видимо, пострадал из-за роста. Судя по отсутствию золота, серебра и даже железных деталей на доспехах, он из семьи бедного самурая. В отличие от потертого, кожаного панциря, шлем с прикрепленными спереди двумя коричнево-фиолетовыми фазаньими перьями выглядел новеньким и очень крепким. Только вот я уже знал, что такие делают из бумаги для детей, но и бедные самураи не брезгуют: склеивают несколько слоев на болванке, разрисовывают под железо или кожу, после чего обильно покрывают лаком. В итоге выглядит, как у взрослых. Вместе с толстым войлочным подшлемником защищает более-менее от ударов катаной, но против копья или нагинаты, как и моей сабли, не годится.