Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков

Пока чайник закипал, он присмотрелся к подписям на документах. Подпись везде стояла одинаковая, словно дрожащая, буквы плясали вверх-вниз чуть по-разному на каждой подписи, хотя ведь обычно человек подписывается «автоматом» и оставляет на бумаге приблизительно одинаковые автографы. Но тут подписант не мог контролировать свою руку. Или из-за возраста, или из-за болезни.

Олег поднес к глазам пятый документ и обалдел – в подписи явно прочитывалась фамилия Клейнод!

– Очень интересно! – задумался вслух Бисмарк. – Рина ведет черную бухгалтерию ГО, учрежденного Клейнодом по просьбе и за деньги какого-то случайного молодого человека. Я по наводке Адика копаюсь в могиле то ли госпитальера, то ли тамплиера. В этой могиле копались раньше Польский и Клейнод-отец со товарищи! Научных публикаций об этих раскопках нет. Польский счастливо живет в Греции, а на счет ГО приходят деньги из Иерусалима, которые тут обмениваются, частично куда-то отправляются, а потом снова обмениваются в валюту и отправляются в Константинополь?! Так ведь нет такого города больше! Это Стамбул!

Олег взял в руки четвертую бумажку, поискал адрес получателя, но адрес отсутствовал. Проверил остальные бумаги – там тоже никаких адресов, а вместо номеров счетов с которых и на которые переводились суммы, только звездочки и последние четыре цифры. Указаны были только сами суммы и названия получателей/отправителей.

Вторая чашка кофе не помогла побороть последствия бессонной ночи. Олег уже не мог сдерживать зевоту и, оставив документы на столе, отправился спать. Он с особенным удовольствием улегся по самой середине дивана, раскидав руки в стороны. И тут же заснул, несмотря на незанавешенное окно, через которое в комнату непрерывным потоком вливался серый утренний свет нового осеннего дня.

Глава 28

Краков, июнь 1941. Олесь впервые слышит хруст ломаемых костей

Далее разгорелась дискуссия о целесообразности следования традициям. Поводом для нее оказалась публикация в газете эссе Ницше, где он остро атаковал соблюдение традиций. Это эссе, считая его важным и актуальным, принес в редакцию Шляффер и приказал перевести и напечатать.

– Общество, в котором традиция становится культом, обречено на застой, общество, взбунтовавшееся против традиций, обречено на гибель, – высказал свое мнение редактор. – Поэтому витальные общества всегда выдают на-гора как разрушителей устоев, так и их защитников, причем это стихийное разделение труда может совпадать с границами поколений, хотя и не обязательно.

– Но голос в защиту традиции всегда подразумевает защиту конкретной традиции и одновременно этот голос выступает против другой, – перебил Косач. – И даже самое радикальное отрицание традиции возможно только в контексте самой традиции, а не вне ее. Борьба с традицией имеет свою собственную традицию так же, как имеет свою традицию безоговорочное и консервативное следование ей.

– А что об этом писал Макс Штирнер*? – спросил Дан. – Он считал, что все унаследованные традиции не являются его собственными. И он не должен принимать то, что навязано ему другими, считая, что не существует никаких оснований признавать ценность того, что не лежит в плоскости его личного интереса.

Неожиданно в разговор вступила Арета, голос ее прозвучал довольно резко.

– Панове, мы же все прекрасно понимаем цель этой статьи. Сколько бы вы на эту тему не спорили, вывод один: для тоталитарных режимов все традиции порабощенных народов излишни. Их медленно будут стирать и сглаживать, пока те не исчезнут. Останутся лишь традиции, так сказать, «бытовые», вроде праздника сенокоса, праздника урожая, праздника вина, выгона скота на пастбища… Это все, что останется. Потому, что человеческое сообщество не имеет никакой биологической гарантии безопасности и не может основывать свое существование на методах и принципах науки. И вот поэтому мы стоим на планку ниже зверей, которые не уничтожают друг друга в границах одного вида… Античные философы…

– О, античные философы! – перебил девушку Косач. – Они никогда не утверждали, что границу нельзя переступить.

– Но они утверждали, что граница таки существует, и каждый, кто осмелится ее переступить, будет жестоко наказан. А мы являемся свидетелями именно такого преступления.

Эти слова многих смутили, они были опасными. Арета хотела продолжать, но редактор перебил ее:

– Дорогая Арета, думаю, ты слишком обострила проблему. Все не так трагично. Мы сейчас переживаем исторические события, которые изменят Европу. Очевидно, что одни традиции отомрут, как уже не раз случалось, а их место займут другие. Думаю, – тут он уже обратился ко всем, – на этом можем поставить точку в дискуссии и разойтись. Пропуска у всех есть? Хорошо. Завтра собираемся в то же время. Олесь, на завтра у нас воспоминания о Соловках, так что нарисуй что-то подходящее.

Публика стала расходиться.

– Вы меня проведете? – спросила Олеся Арета.

– Конечно. Где вы живете?

– На Подвалье. А вы?

– На Флорианской, – ответил он. – Пойдемте.

Олесь заметил, как Косач недовольно проводил их взглядом. Столько времени увиваться за девушкой, а затем выпустить из рук – конечно, будет обидно. Но кто в этом виноват?

На улице было уже темно и прохладно, фонари не светили, за окнами отсутствовали признаки жизни, лишь иногда из некоторых пробивались полоски света сквозь сомкнутые шторы, выказывая квартиры, занятые завоевателями. Хорошо хоть небо не скрывало звезды и луну. Арета взяла Олеся под руку и прижала к себе, как для романтической прогулки, словно шли они вдвоем уже не впервые. Несколько минут они шагали молча, он слышал тепло ее тела, и ему хотелось ее приласкать, когда вдруг от темных ворот отделилась и стала приближаться к ним пара подозрительных типов. В их руках блеснули ножи. Сколько Олесь жил в Кракове, ни разу не попадал он в такое приключение и был ошарашен, потому что не имел при себе никакого оружия. Инстинктивным движением закрыл собой Арету.

– Что, пацан? – прохрипел один из них. – Испугался? Не бойся. Дай нам несколько крейцеров и идите себе дальше.

– У меня нет денег.

– Но у твоей красавицы в сумочке, наверное, что-то есть? А еще колечко, серьги… – вмешался его товарищ. – Или ты хочешь, чтобы мы сами отобрали?

– Нет, я думаю, она мудрая дама, и сама все отдаст, – добавил первый.

Олесь стянул с себя пиджак и намотал на левую руку.

– А-а-а! – захохотали разбойники. – Думаешь, это тебя спасет?

Он знал, что не спасет, но что-то надо было делать. Если бы не их ножи, он бы первым бросился в драку, а так приходилось тянуть и выжидать.

Один из них начал обходить Олеся с левой стороны, второй – с правой и, играя ножом перед его глазами, схватил Арету за запястье.