Миленький ты мой - Мария Метлицкая

Понимала одно: или терпеть, или уйти. Вот только… Куда?

А потом… Потом появилась эта. Марина. И вот здесь начался ад. Жила она даже не в Л. – в деревне. В десяти километрах от Л. Юбка до пупа, фиолетовый маникюр, черные тени. Как он вообще мог? Как мог на нее обратить внимание? На это чучело, чудовище, непромытую шалаву? Где были его глаза, где? Как можно было вообще… лечь с этой девкой?

Вскоре она родила. Финал! Апофеоз дивной истории! Весь город смеялся. Над ним. А там – мальчик, сын. Долгожданный. Нет, она где-то может понять – ребенок. И все же…

– Так и живем… – заключила Дина, – в сплошном веселье! Пару дней, на выходные, он там, а на неделе здесь, дома. Здорово, да? Снимает этой квартиру. Конечно, содержит! Да, там ребенок. Но… зачем же так? ЗАЧЕМ ТАК МЕНЯ УНИЖАТЬ и ТОПТАТЬ? А по-человечески нельзя было? Развестись и уйти. А ведь не уходит! Не хочет уходить отсюда, вы понимаете? Я говорю: «Уходи! Там ведь ребенок!»

А он отвечает: «Эту квартиру дали мне, не тебе! И отсюда я никуда не уйду!»

Но, думаю, дело не только в этом! Не только в квартире. Он… он боится сходиться с ней. Все понимает. Боится с ней строить семью. Он понимает, что такое она, эта девка. И еще, ему так удобно. Здесь чистота, красота, свежее белье, полный обед. Все, как он привык. А там… там молодое и жадное тело. Кувырки, бег с препятствиями и акробатические этюды. И еще сын. Разумеется, сын. Он возит мальчишке чемоданы тряпья и игрушек. А мальчик говорит «ложи» и «тубаретка».

Это рассказала его секретарша. Она из сочувствующих. А также про звонки ее, любовницы, по сто раз на дню. А у него все совещания, планерки, важные люди…

– И вообще, он не молод. В его-то годы и такая нагрузка! – Дина усмехнулась. – Думаю, – добавила она, – вот если бы… ну, не стало меня! Я бы его подвела! Ох, как бы я его подвела! Ведь тогда ему пришлось бы на этой жениться! – Дина засмеялась и посмотрела мне в глаза: – А вы как думаете, а? Подвела бы?

Я смутилась и только пожала плечами:

– Да кто ж их знает…

Дина кивнула и со вздохом продолжила:

– Да… хотя… они ведь прозрачны, эти мужики. И предсказуемы! И все их действия… можно просчитать до миллиметра. Не замечали? И еще… все они – жуткие трусы!

Я кивнула, сразу вспомнив Димку и Валентина. «Да, страшные трусы. Все так…»

Осмелев, я вдруг спросила:

– Простите меня… А почему… вы не уехали? Ну, в Москву? Вы же москвичка!

– Москвичка… – хмыкнула Дина, – была! Была я москвичкой! Когда-то. А сейчас… в квартире живет брат с семьей. Двое детей и один зять. Все там. Ну и тут еще я? С какого боку? Сесть им на голову? Брат ухаживал за отцом. Потом за мачехой. При чем тут я? Квартира его! И куда мне податься? Куда? Здесь мой дом. Я выстраивала его как детский конструктор – украшала и обставляла. Я люблю его. Здесь работа. Как ни крути, здесь я… человек. У меня репутация, должность. А что говорят за глаза – мне плевать! А в школе, я думаю… меня уважают! Ну, я надеюсь… Да и потом, – она улыбнулась, – этот Л. я всегда ненавидела… Дыра, захолустье. Мой самый страшный Кошмар! Кошмар с большой буквы. Гробница моя. А сейчас… я даже привыкла! Вы не поверите!.. Я смогла полюбить его тихие улицы, его нерасторопность, медлительность, провинциальность. Речку, лес из окна. Булыжную мостовую. Храм на горе. Я там… бываю. Сквер на обрыве и лавочку, где я люблю посидеть. Осенью я хожу по грибы. – Ах, как я люблю это дело! – и Дина снова заулыбалась. – Очень люблю! Осенний лес, желтые листья. Пахнет землей и дождем. Сыро и влажно. А дышится мне!.. Так легко, так свободно!

– А вы… – вдруг спросила меня Дина, – вы любите лес?

Я кивнула:

– Люблю. А город этот… ненавижу! – Я выпалила эту фразу одним махом и испугалась: – Не обидится ли?

Дина засмеялась и махнула рукой:

– Мне это понятно! Знаете, как я его ненавидела? Ох, трудно даже передать! А сейчас… нет, не полюбила – привыкла, наверное. Снова сила привычки… и это нас губит. Да и возраст… Ну, вы представьте, сколько лет вам и сколько мне. Да и сил не осталось… на перемены. Возраст, знаете ли… – странная штука! Мне ведь уже сорок девять… ни сил на борьбу, ни сил на эмоции. Даже на ненависть не осталось. Все кончились.

– А вам, Лидочка, – так Дина назвала меня в первый раз, – вам надо бежать! Скорее бежать! Прочь отсюда! И забыть этот город и этого, вашего… Как его? Да, впрочем, не важно! Только бежать! Вот я не успела… Так вы – за меня! Бегите скорее, я вас умоляю! Иначе погрязнете как в болоте, и так и останетесь здесь. Поверьте, я знаю. Вы думаете, у меня не было мыслей сбежать? А не сподобилась… И чего испугалась? Было это лет этак десять назад? Но вот ведь осталась… Наверное, все же надеялась, да… И еще, – Дина сделала паузу, – в молодости я его не любила. Ну, я говорила. А вот потом…

Мы еще помолчали, и я увидела такую неизбывную, такую ужасную грусть и боль в глазах Дианы, что мне стало страшно.

– Так вы меня поняли? – Она тряхнула головой и чуть улыбнулась: – Бегите!

– Куда, господи? – Я дернула плечом. – Куда мне бежать? Обратно в деревню? Нет, я не хочу. Не хочу в этот дом, не смогу. Куда? – повторила я. – Снова вперед? Снова купить билет, куда денег хватит, и… Так у меня и денег нет… – Тут я горько засмеялась. – Были копейки и те отобрали.

Дина внимательно посмотрела мне прямо в глаза и твердо сказала:

– В Москву, Лида! В деревне вы пропадете. Вы – умная и красивая. В Москву, Лидия Андреевна. Только в Москву!

– А в Петербург? – спросила я, вспомнив Захара Ильича.

Дина на минуту задумалась и покачала головой:

– Нет, Лида! Вот туда вам… не надо. Город прекрасный, что говорить! Только печальный очень и очень сырой! Будто плачет все время. Да и как жить в музее? Тоска! И вы… будете плакать! А Москва – она ведь живая! И иногда улыбается! Попроще, конечно. И все же живая! Не музей, не собор, не пантеон. Просто город, и все. Город возможностей, кстати! Езжайте, Лида! И – дерзайте! Пока еще силы и возраст. И потом, там будет легче – там много людей! К этой, вашей… Ну, как ее? Королеве! Она ведь жива?

Я испуганно посмотрела на Дину:

– К… Королеве? А она тут… при чем?

– Она? – Дина Михайловна усмехнулась: – Она тут при всем! Жива, стара и наверняка одинока! Верно, все так? Ну вот и спешите! Пока… есть квартира! Ведь она вам… ну вроде как родственница! С ней столько связано!.. Вся ваша жизнь! Единственная, так сказать, ваша «родня»! Она должна стать вашей, эта квартира! Ведь Королева, как вы ее называете, отняла у вас… многое, верно? Ну вот пусть и платит! Все платят, не так ли? А эта плата, поверьте, не так уж велика! А что государству? Оно перебьется! Так что – вперед! Думайте, Лида! И поскорее бегите!

Я ошарашенно молчала. Я была растеряна, оглушена… Мне? По праву? Да глупость какая! При чем тут я и Королева? При чем тут квартира? Государство при чем? При чем тут Москва? Где я, и где все вышеперечисленное? И как мы можем… Ну, пересечься? Совпасть, соприкоснуться?

Потом Дина заторопилась – принялась одеваться и долго говорила с кем-то по телефону. А я вымыла чашки, убрала со стола и села на стул. Я смотрела в окно и… ничего не понимала, совсем ничего! В голове было гулко и пусто.

– До вечера! – крикнула мне Дина из прихожей. – А вы отдыхайте!

Хлопнула дверь и в квартире от хозяйки остался лишь легкий аромат ее духов.

Я вздрогнула и… Снова уставилась в окно.

Смотрела в окно и никак не могла сосредоточиться. А может?.. И вправду?

Ведь здесь-то остаться я не могу. Валентин, Лариска, Дина, Упырь и коллеги… Нет, это слишком! Здесь мне места нет. И мне надо срочно уехать.

В Москву?! А почему бы и нет?

Раз Питер плачет, а Москва иногда улыбается…

Уезжала я через два дня – дольше беспокоить хозяйку было неловко. Мы были обе смущены случившимся – своим откровением и той ночью. Кажется, обе пожалели об этом. Уж Дина, как мне показалось, точно.

На следующий день она снова стала прежней Диной Михайловной – завучем школы и женой директора завода. Замкнутой, строгой, серьезной и недоступной.

Я сказала Дине Михайловне, что уезжаю. А она даже не спросила куда – вот ведь характер! Человек, лишенный любопытства. Или – уважающий чужой выбор? Она просто кивнула и, кажется, испытала какое-то облегчение – это понятно. Мы обе испытывали неловкость.

Я собирала свои вещи, когда Дина зашла в кабинет. Внимательно посмотрела и положила на кресло красивую дорожную сумку.

– С ней вам будет удобнее! – сказала она и вышла из комнаты.

Минут через десять снова зашла – в ее руке был большой, чем-то плотно набитый пакет.

Дина явно смущалась. Кашлянув, сказала нерешительно:

– Вы меня извините, Лида! Здесь… вещи. Хорошие вещи, вы мне поверьте! Кое-что я привезла из поездок. Вы… – она замолчала, – попробуйте не обижаться! Буду рада, если у вас это получится! По-моему, ничего обидного в этом нет, а, Лидия Андреевна? Просто совершенно некуда все это носить! Покупаю без меры, без головы – наверное, это какое-то утешение, что ли? Сублимация, да… А потом… вот куда? Подруг у меня нет, жена брата – толстушка. Для племянницы это, видите ли, «не клево»! И что со всем этим делать? Не знаю! А мы с вами одного размера! Вот как мне повезло!