Миленький ты мой - Мария Метлицкая

Но я о любовниках не говорила ни с кем и никогда! Потому что понимала: шаг в сторону и тут же расстрел! Так у него уже было – в первом браке. И он, несмотря ни на что, тут же ушел. А какая там была любовь!

Потом я стала ее жалеть. Нет, правда, жалела! Иногда говорила: «Отвези туда деньги!»

Он морщился и делал вид, что не понимает: «Куда – туда? Что ты имеешь в виду?»

«Милый, туда! – ворковала я. – Ей! Ей же так сложно, а для нас – пустяки!»

«Это не твое дело! – жестко отрезал он. – Совсем не твое! Ты поняла?»

Я кивала, опускала голову и вздыхала. Я понимала. Я из понятливых. Но знала, что он задумается. И деньги отправит. Девочку ее жалел. Даже любил. Своих детей не было – ни она не родила, ни я не сподобилась.

Я не хотела детей. Вообще не хотела. А от него – тем более. Боялась: вдруг девочка и вдруг – некрасивая? В него, в отца.

Глупость, конечно. Вранье. Чего тут бояться? Просто не хотела и все! Потому что себя очень любила. Хотела спокойной жизни. Да и мамочку помнила… И Полина моя всегда говорила: «Ох, не рожайте, Лидия Николаевна! С дитем надо быть постоянно! Прижать после родов и не выпускать! Как иголкой пришить! А вы? Разве сможете? Вот и я не смогла… Такая беда».

Я смеялась: «Ну, так что же ты? Ты почему не смогла? Я – это понятно. А ты? Ты, Полина? Езжай домой, расти дочку! Что ты засела тут? Что приклеилась? Мы ведь тебе чужие».

Она обижалась и уходила плакать. Дурная баба. Но я без нее – никуда!

Однажды подумала: раз она так легко… Ну в общем, отказалась от дочки… Значит, все не так сложно? Значит, можно и так? И получается, что я – права?

Нет, Краснопевцев его, моего Коленьку, никогда не забрал бы – я это точно знаю. Он вообще не имел сердечных привязанностей и с родней не общался. Родственных связей не понимал.

Полину, кстати, он не очень любил – осуждал. Как она может оставить родную дочь и сидеть тут, при тебе?

Я пожимала плечами: зарабатывает. Дочке на приданое.

Хотя сама понимала, что это не так. А он пожимал плечами: «Она что, в Средней Азии, ее дочь? Без приданого ее не возьмут?»

Да, осуждал. Однажды спросил:

– А что вы, Полина, никогда дочку свою не привезете в Москву? Столицу показать, Мавзолей…

Поля моя струхнула и покраснела:

– Да бабушку старую не с кем оставить!

– А-аа! – кивнул Краснопевцев. – То есть это она, ваша дочь, за бабушкой следит, а не бабушка за внучкой?

Говорил, что Поля слишком суетливая и не поймешь, что у нее внутри.

– Суетливая, да! Потому что старается нам угодить, – защищала я Полю. – А что там внутри – так какое нам дело? Я вот тоже, например, не знаю, что у тебя внутри!

Он удивился, но промолчал… Чует кошка, чье мясо съела!..

Он вообще был странным, мой муж. Сколько в нем было намешано! Ужас! То мертвого воробья пожалеет и зарыдает… А то человека сомнет и даже не вспомнит! Я часто думала: какой он? Конечно, плохой! И жестокий. И если ему наперерез – так горло перегрызет, это точно.

А подхалимов ненавидел! И прилипал. Отбрасывал их, как прихлопнутого комара со щеки. Смахнул и забыл.

И таланты иногда привечал – вытаскивал из дерьма, нищеты. Защищал. Помогал, чем мог. А мог он многое! Был недоверчив и всех подозревал. Комплексы? А иногда, наоборот, был так доверчив, что и дитя бы посмеялось! На совершенно очевидные вещи глаза закрывал. А потом сам же и удивлялся: «Как я мог? Старый осел!»

Иногда был жаден – копейки считал.

«Нет, Лида! Достаточно! Хватит с тебя золотишка! И так вся как елка! Просто сверкаешь».

А то вдруг Полю начинал проверять – чеки из магазина требовал. Поля рыдала: «Не доверяет?»

А иногда… Мог закатить пир на весь мир и развернуться на всю Москву!

По-купечески мог гулять, без головы. Аж противно! Дал денег на первый взнос в кооператив своему ученику Азамату – узбеку из Самарканда. Талантливому, да. Кто же спорит? А Полине, которая прослужила у нас столько лет, – ни рубля! Ни к празднику, ни ко дню рождения.

Подарки – пожалуйста! Но не деньгами. «У нее есть зарплата».

Я, конечно, давала. Но втихаря. Если б узнал!.. Не денег пожалел бы – какие там деньги? Так, ерунда! Важно то, что ослушалась его.

Считал себя хозяином и любил, чтоб его все боялись. И никогда не знал про расходы! Сколько пошло на ремонт, сколько на мебель…

А иногда вдруг: «Сколько берет твоя косметичка? Десять рублей? Да ты что, очумела?»

И косметичку я стала приглашать, когда он отбывал в командировки.

Сталина уважал, хотя признавал «перегибы». Я тут же вспоминала своего любовника. Того, что пил. Ох, как он рассказывал про «рябого»! И что!! У меня тогда кровь в жилах стыла. И я ему верила…

Вот Хрущева мой муж презирал, обзывал его «кукурузником», крестьянином тупорылым.

А мой любовник говорил, что за развенчание культа «рябого» Хруща уже можно назначить в святые.

Его, Краснопевцева, ненавидели и обожали. Правда, последних было немного. Те, кому он когда-то помог. Говорили гадости за спиной, судачили, что он, дескать, погубил много невинных душ… Но с ним считались! Он был всемогущ.

Сложный он был человек… Непростой. Даже тяжелый.

А я прожила с ним почти двадцать лет.

А как прожила – так это…

Сама виновата. Он тут ни при чем.

Я сама себе такую жизнь устроила. И не жалею.

Ох, как мысли путаются! Вот она старость!

А как готовила моя Полина! Ах, какие супчики делала! С утра на рынок, на Центральный – все свеженькое, творожок, сметанка, яички. Парная курочка, парное мясцо. Все у нее там были «свои» – и молочница, и мясник, и зеленщик. Капусту сама квасила – рынку не доверяла. У молочницы на руки смотрела, на ногти: если что не так – не возьмет. Хорошо на все эти темы соображала. В домашних делах была гением быта! Мы за ней были как за каменной стеной, это да. А гладила как – и-де-аль-но! Ни складочки, ни заломчика. А подшивала? Строчки не видно. И убиралась прекрасно – нигде ни пылинки! Раз в неделю – генеральная. Окна, шторы, углы. Всю мебель передвигала. Гигант! А как пекла!.. Таких пирогов я нигде больше не ела! Гости наши нечастые только ахали: «Как же вам с Полечкой повезло! Счастливая вы, Лида!» Пару раз даже хотели переманить! Но не такая моя Поля. Дураки! Здесь ведь не в деньгах дело, а в любви!

Поля меня обожала. Так меня, наверное, никто не любил…

Пришла ведь ко мне совершенной дурехой. Поклонница! Смотрела так, что я даже терялась. «Лидия Николаевна! Да я для вас… Жизнь отдам!» Даже дочку свою назвала в честь меня!

А ведь и правда отдала бы! Все фанатки слегка ненормальные. Вот дочку в поселке оставила, не моргнув… Я удивлялась: «Как же так, Поля? Бросить родное дитя?..»

Поля только губы поджимала: «А что ей там, плохо, что ль? С бабкой родной – не с чужим человеком! На воздухе свежем, на парном молоке…»

Потом я спрашивать перестала – какое мне дело? И еще я боялась ее потерять: начну совестить и вдруг… сорвется к ней? Ездила она к дочке нечасто. Купит гостинцев и едет. А я всегда волновалась: а если останется там? Но нет. Всегда возвращалась. Да еще и раньше срока.

«Вы для меня, Лидия Николаевна, – жизнь!» – все повторяла она.

Смешная, ей-богу! Всегда восхищалась. Смотрела, как на богиню. Дуреха! Деревенская дурочка. Считала, что ей повезло несказанно – жить рядом со мной, служить у меня. Служить мне. Есть такие поклонники – знаю. Обожают всю жизнь. Но, как правило, одинокие, с несложившейся личной судьбой. Проживают чужую жизнь как свою. А эта… ладно, мужа выгнала. Говорит, не любила. Ну а дочь? Правда, я эти разговоры с ней прекратила – мне они ни к чему. И в душу чужую не влезешь.

В конце концов что мне важнее: мое удобство и мой комфорт или ее душевные муки?

…Я не сразу увидела, что моя Поля заболела. Сама старела – вместе мы с ней старели, чего уж там… Краснопевцев уже умер, а мы куковали вдвоем. Нам было спокойно и даже неплохо. Так и говорили: вот и до креста и оградки вместе дойдем. Но замечаю, что она устает. Все с усилием, все тяжело. И однажды смотрю: худеет моя Полина. Просто истончается вся, на просвет.

Ну, я, конечно, забила тревогу. Лучшие врачи, анализы, исследования… Оказалось, права: увы… у Полечки рак. Бедная, бедная Поля!

Положили ее в Первую градскую, в хирургию. Прооперировали. Но… поздно. Сказали: протянет год, максимум полтора. Сделали химию – я упросила. Тогда я еще могла упросить.

Я очень ее жалела!.. Очень! Готова была на все: нанять ей сиделку, ухаживать… Отплатить ей за все! За все, что она для меня сделала. Поля и вправду стала мне родным человеком. Вроде сестры. Я ведь тоже совсем одинока – у меня никого…

Но Поля моя решила по-своему. Она уезжает. Домой. Я долго с ней спорила, уговаривала ее. Она ни в какую! Говорю же – упертая, жуть! «Хочу домой, в деревню. К дочке!» Ну и как не понять? Я поняла. Собрала ее, проводила. Денег дала.

А она все шептала: «Как же вы без меня? Кто же будет за вами? Ох, Лидия Николаевна! Просто рвется за вас душа!»

За меня! А за себя? Бедная Поля… Бедная и несчастная моя Полина…